***
Дома Тсуну ждал прекрасный обед и мама улыбающаяся своей тёплой и нежной улыбкой. У Наны часто бывали мигрени — последствие применения Пламени, на не подготовленном человеке. Те, кто принял решение о стирании памяти прекрасно знали, что организм человека с непробуждённым Пламенем Посмертной Воли не принимает чужое Пламя. Туман действует мягко, но даже его вмешательство неотвратимо меняет того, к кому была применена Сила. Кто-то, как Нана, отделывается лёгкими последствиями, кто-то, как Тсуна, пробуждает своё собственное ни на что не похожее Пламя, а кто-то просто умирает. Мафия — это кровь, боль и трупы. Много-много трупов. Палача не волнуют стоны жертвы — он просто делает то, что ему приказали. Было бы глупо обижаться на такого человека. Но Тсуна помнил. Всё-всё помнил и в нём горела та самая жажда мести так любимая людьми, так воспеваемая ими. Ах, если бы они знали как мучительно чувствовать внутри себя что-то такое тяжёлое, такое чужое, такое родное… Вот ты придумываешь план мести, а в другой момент уже раскаиваешься — говоришь себе «как я мог». А вот так — легко и просто, ведь ты обычный, самый что ни на есть заурядный человечишко, который тоже имеет право на неверные поступки и уж тем более мысли. Тсунаёши помнил тот день урывками — так, как его может помнить двухлетний ребёнок. Событие важное, яркое, как Пламя Тумана вспыхнувшее фиолетовой звездой вокруг его мамы, как ярость выстрелившая пулей в него. Тсуна не помнил того, что у него был брат. Этого просто не было. Был мальчик на год его младше, который периодически появлялся на улице — играл в одной с ним песочнице. Но точных воспоминаний о том, кто это был, просто не существовало. Он даже лица его не помнил! Но это и понятно — не влияние Вонголы — просто свойство человеческого мозга — забывать старое, для того чтобы запомнить что-то новое. Но Тсуна запомнил тот день, когда маму скрутило жуткой болью. Она потеряла сознание, а он — маленький и беспомощный, только и мог бегать кругами около неё. Звонить в скорую? Да какой там! Он-то говорить более менее понятно начал не так уж и давно… — Я дома! — Добро пожаловать домой, Тсу-кун, — мама, такая тёплая, такая ласковая, такая… Такая мама, — Как твой первый день в школе? Ни с кем не подрался? — шутливо говорит Нана, но в каждой шутке есть доля шутки. — Нет конечно! Как можно — в первый же день. Вот через недельку может быть, — хихикает Тсуна, — Всё хорошо. Я познакомился с Сасагавой Киоко и Курокавой Ханой — они милые. Хана немного строгая, и довольно мрачная, а вот Киоко — яркая, солнечная. — Неужели мой мальчик влюбился, — краснея и прикладывая ладошки к щекам причитает мама. — Конечно нет! Глупости всё это! — отмахивается Тсуна, — Да и в кого? В Киоко-чан? Не-не-не, — передёргивает плечами Тсуна, — Мне такого счастья не надо! — Эх, а я надеялась, — преувеличенно печально говорит Нана, — Но всё впереди, правда ведь, — подмигивает сыну Савада и уходит на кухню. — Как знать, — шёпотом отзывается Тсуна снимая свою обувь. — Обед готов, — доносится из кухни. — Хорошо. Только переоденусь. — Смотри, а то ничего не останется! — шутит мама. У них дружная семья. Несмотря на разные трудности мама всегда на стороне Тсуны, а Тсуна всегда на стороне своей мамы — идиллия, всё как и должно быть, если бы не та куча секретов, что они хранят друг от друга. Но если бы секретов не было, то какая из них семья? Ведь у всех есть секреты! Даже самые малюсенькие, но есть. Жаль, что их секреты малюсенькими назвать не получится.***
Далее череда спокойных школьных деньков. Но ровно до того дня судьбоносной встречи. — Ой, простите, — неловко вписавшись в чужую спину лбом извиняется Тсуна. — А ты кто? — низкий, хриплый, мальчишеский голос говорит тихо, но вкрадчиво, так, что хочется вот прям тут упасть на колени и целовать чужие ботинки. Тсуна, естественно, такого делать не собирается, ведь в нём живёт небольшой цветок нарцисса. — Савада Тсунаёши, 1-А. можно узнать ваше имя? — Тсуна поднимает взгляд и натыкается на чистокровного японца — черноволосый, темноглазый, невысокий, красивый. Истинная японская красота. В такого влюбится и больше ничего не надо. — Травоядное, — кивает себе парень стоящий перед ним, — Глава Дисциплинарного Комитета — Хибари Кёя, — но этот голос… Ох, мурашки по коже! — Кея-кун, — склоняет на бок голову Савада, — Приятно познакомится! — Хибари Кея, — хмуря брови повторяет грозный глава, — Подстригись. Завтра проверю. И скрывается из виду уходя за ту самую, тёмную деревянную дверь. На обеденном перерыве Киоко говорит: — Тсуна-кун, ты какой-то задумчивый. Что-то случилось? — в голосе девочки есть какая-то хитринка, намёк. — Мм? — отзывается парень, — Ничего такого. Просто, кажется, я влюбился.