Это утро было туманно

— Кёя, а, Кёя!  — Чего тебе, инфекция?  — А почему у тебя такие глаза?  — Какие?  — Серые?..  — Иди… Куда-нибудь! В кабинет, например!  — Кёя, а, Кёя! Хех, если бы эту сцену увидел бы кто-нибудь, кто был близко знаком с тонфа Хибари Кёи — Грозного Главы Дисциплинарного Комитета, то он бы точно решил — не жилец. В смысле, не Хибари — не жилец, а его собеседник. Но нет — живой, здоровый и даже улыбается. Феномен по имени Савада Тсунаёши довольно скалясь-улыбаясь шёл по школе вцепившись в рукав пиджака Кёи и при этом доставал его тупыми вопросами. ему — хорошо. Хибари… Ну, а Кёю никто и не спрашивал!  — Ну чего тебе?! — уставившись на Саваду рыкнул Хибари.  — Да не, ни-че-го! Ладно, я пошёл — у меня математика.  — Вали, инфекция.  — На обеде увидимся! Фыркнув Хибари стремительным шагом ушёл в свой кабинет. Пожалуй, отношения Хибари Кёи и Савады Тсуны можно было квалифицировать, как дружеские, или даже больше чем дружеские, потому что только Тсуне разрешалось виснуть на Жаворонке, только Тсуне можно было доставать Кёю тупыми вопросами, только Тсуна вышел из кабинета ГДК не побитым и даже не поцарапанным. Савада был единственным исключением, кроме, пожалуй, Сасагавы Реохея, который беспардонно вторгался на территорию дома Кёи и даже не получал за это по голове. Тсуне нравилось то, что происходило между ним и Кёей — приятно ощущать себя особенным, и, оказывается, гораздо приятнее, когда ты не рождаешься особенным, а когда ты становишься таким для одного определённого человека.  — Савада, ты — псих, — констатировала Курокава, когда впервые увидела то, как безнаказанно Тсуна прыгает на спину грозному ГДК.  — Ага, — довольно лыбился Тсуна, — Абсолютный!  — Скажешь кому — загрызу до смерти, — мрачно изрёк Хибари смотря на Хану в упор.  — Хищ-щ-щ-щник, — любовно протянул Савада и погладил Хибари между лопаток.  — Ёбнутые, — кивнула сама себе Курокава и развернувшись ушла. Что примечательно, никто так и не узнал о таинственном феномене Хибари. Даже Сасагава — Курокава решила хранить эту тайну в строжайшем секрете — они трое, больше — ни-ни. Кёя предпочитал не думать о том, почему он позволяет этому мелкому и чрезвычайно надоедливому траво… Нет, не травоядному — инфекции. Почему он позволяет этой заразе липнуть к нему и абсолютно, абсолютно ничего не делает. Он не знал и пытался об этом не думать, потому что такое люди позволяют только тем, кем дорожат, кого любят. А он Саваду знал всего-то… Гм, пару дней? Ну, если говорить совсем уж строго — пару недель, но всё же… Странно это как-то, не в его характере. Но, что сказать — так получилось… Именно из-за таких фаталистичных мыслей он и не желал об этом думать — весь настрой сбивался, хотелось мороженого и спать. Бред, в общем.

***

 — Савада, ты — ведьма, — выдавила Курокава смотря на результаты тестов. Сасагава Киоко — 84 балла. Курокава Хана — 73 балла. Савада Тсунаёши — 86 баллов. Математика. С которой Савада не дружит. Савада, который пропадает непонятно где со своим Хибари, а он уже точно собственность Савады — один взгляд Тсуны на комитетовских шавок чего стоит — страшнее пресловутого «ебнутого жаворонка», все уроки, а потом приходит на контрольную и вот — 86 баллов. Ну как так-то?!  — Хе-хе, может быть-может быть, — нервно улыбался Тсуна и потирал затылок.  — Какие, к чёрту, проблемы с математикой? — уже выйдя из школы бурчала Курокава, которая на удивление трепетно относилась к своим и чужим оценкам, чего от такой девушки нельзя было бы ожидать, — Зачем заливал?  — Ну-у, проблема действительно были, и с математикой. Вернее — с сенсеем преподающим математику. У нас были небольшие… Разногласия. Да, пожалуй, именно так — раз-но-гла-си-я.  — Мде?  — Хе-хе-хе…  — Хана, не доставай человека! И кстати… а может поделаем домашку вместе? Думаю — отличная идея! — тряхнула рыжими волосами Сасагава — тоже, интересный факт — всех девчонок заставляли красится в натуральный цвет, а Сасагаву не трогали — наверное, братец постарался — ехидно подумал Тсуна.  — Звучит неплохо, я — за, — отозвался Савада и достал из кармана пару карамелек, — Будете?  — Спасибо! — приняла угощение рыжеволосая красавица, — А ты, Хана-тян?  — Ладно-ладно, — девочка так же взяла с руки парня конфету, — Спасибо, — поблагодарила, развернула карамель и кинула в рот, — Вкусно!  — Апельсиновая, — хмыкнул Тсуна, — Ещё дать?

***

Савада Нана сидела на диване и пыталась сосредоточится на очередной сопливой мелодраме — вроде не особо и интересно, а делать больше нечего. Голова раскалывалось так, что перед глазами всё плыло. Тихо застонав женщина выключила телевизор и схватила себя за волосы. Если немного подёргать вот так и вот так — становится лучше. Не пробуждённое Небо бродящее под кожей, но не имеющее возможности выйти наружу и проявить себя, медленно, но верно уничтожала своего Хранителя. Если бы Нана знала, кто и как, а главное за что — сделал это с ней, она, неприменно, разозлилась бы — не железная, но она не знала и ей оставалось только мучиться. Вчера она ходила к врачу, забирала анализы, советовалась какие таблетки пить и что ещё делать со всем этим:  — Вы абсолютно здоровы! — было ответом. Уже двенадцать лет разные люди говорят одно и то же, но она же чувствует, у неё же болит! Шуршание замка. Наверное, это Тсуна — как раз самое время, уроки кончились где-то час назад.  — Я дома!  — Добро пожаловать, — переборов боль Нана встала с дивана, подошла к двери, улыбнулась. Улыбка получилась странная — натянутая до невозможности. Сын наверняка заметил, — Как учёба?  — Всё отлично, — снимая обувь ответил Тсунаёши, — Как твоя голова? — конечно заметил — он всё замечает. Иной раз было бы лучше чтобы он не заметил, чем всё это, но… Это её Тсуна.  — Болит, — когда говоришь неправду сын замечает, морщится и спрашивает: «Ты мне врёшь?». Приходится говорить максимально откровенно — когда врёшь сын обижается.  — Ясно, — кивнул Тсуна, — Будешь чай?  — С удовольствием! — после чая заваренного Тсунаёши становится легче, но напрягать сына лишний раз не хочется, у него и так много забот — учёба, друзья… Тсуна ничего не отвечает. Молча идёт на кухню. Молча моет руки, молча достаёт заварку, включает чайник, ищет кружки и маленький заварник — на верхней полочке, правый шкаф, справа — хочет сказать Нана, но молчит — сын и так всё прекрасно знает, а от лишних звуков голова начинает болеть ещё сильнее — переходит на глаза, кажется, будто они сейчас взорвутся. Несколько минут нужно подождать. Нана уходит в другую комнату — нужно поправить покрывало на диване — незачем разводить грязь, всё должно быть аккуратно. Пока мама в гостиной Тсуна прикладывает к заварнику разрисованному какими-то камелиями, две руки — из-под них виднеется едва-едва заметное фиолетовое мерцание. Через пару минут всё заканчивается. Тсуна вздыхает, потряхивает обожженными ладонями, прижимает пальцы к ушам — уже почти не больно, маме гораздо больнее. Когда Нана приходит всё уже готово — в маленькие милые кружки, с теми же камелиями, как на заварнике, налит ароматный багровый напиток.  — Спасибо.  — Приятного. Они сидят в тишине. От головы постепенно отходит, картинка перед глазами становится чёткой и уже не плывёт. Всё хорошо, просто отлично.  — Что бы ты хотел на ужин?  — Может карри?  — Хорошо. — улыбается Нана — ей легко и хорошо, словно под обезболивающим. Её Тсуна — самый способный, самый ласковый и добрый мальчик. Она так его любит.  — Я пойду к себе — нужно сделать уроки.  — Ага. Нана готовит напевая себе под нос. Тсуна умывается ледяной водой — голова трещит и раскалывается, словно расходится по швам. Вот она — цена удовольствия. Вот она — кара любви.