Ближе

Шинго прятался в зарослях кустов возле небольшого озера, к которому она так любила ходить по утрам, чтобы в одиночестве посидеть у водной глади и полюбоваться ее зеркальной поверхностью. Стараясь не шуметь, он подошел поближе, рассматривая девушку, которую так хотел увидеть, вновь и вновь любуясь ее образом. Она сидела на траве, склонив голову и не двигаясь; она была тонкой, почти прозрачной, с идеальной светлой кожей и черными волосами, отливающими темно-фиолетовым на солнце; одета она снова была в черное, отдавая дань уважения любимому цвету. Шинго давно перерос свои детско-подростковые ребячества и стал умным, даже серьезным парнем, но не растерял свое чувство юмора и здоровую иронию; тем не менее, для девушки, которая молча застыла на берегу, подобно прекрасному изваянию, он хотел стать рыцарем, защитником, принцем на черном коне. Она казалась ему чудесным, уникальным цветком с бархатными лепестками, который он хотел лелеять и ценить, черным бриллиантом, манившим своей глубиной и таинственным блеском. Шинго обошел кустарник и, делая вид, что всего лишь проходил мимо, обратился к девушке: — Доброе утро, Хотару! Я тут вышел прогуляться и случайно увидел тебя. Очень рад встрече! Я присяду рядом? И едва он успел устроиться на траве, как Хотару встала, непроизвольно обнимая себя руками так, словно хотела защититься; ее губы почти незаметно подрагивали. — Если уж собираешься врать, Шинго, то хотя бы делай это более умело… — она говорила негромким голосом, словно не хотела выделяться, словно боялась потревожить тишину вокруг. — И да, я, кажется, говорила более чем понятно — ты мне не нравишься, и я не хочу тебя видеть, прости. Мне пора. Она развернулась и собралась было уходить, однако Шинго вдруг крепко, но нежно поймал ее за руку. Кожа девушки была прохладной, но почему-то такой бархатной и нежной, что парень сжал ее ладонь немного покрепче. — Отпусти. — Губы Хотару стали подрагивать заметнее. Шинго смотрел на нее голубизной своих глаз и понимал, что все не так просто, как рассказывала ему эта темная нимфа. — Хотару-чан, что-то подсказывает мне, что ты испытываешь ко мне нечто иное, а вовсе не неприязнь. — Он не мог понять, что в тот момент отражалось на обычно не выражающем ярких эмоций лице девушки — не то страх, не то какое-то волнение и тревога. — Не бойся меня, — мягко продолжил он. — Ты по-настоящему нравишься мне! — Мне все равно. Все равно! — брюнетка выдернула руку и побежала прочь так быстро, насколько ей позволяло ее худое, не привыкшее к физическим нагрузкам тело — и Шинго остался один наедине со своими мыслями и желаниями. Он прошелся вдоль воды, раздумывая: он был полностью уверен, что слова девушки противоречили ее чувствам, не сомневался, что она, скрытная по натуре, пряталась не только от него, но и от самой себя.

***

Ворвавшись домой и, задыхаясь, упав на кровать, Хотару в голос разрыдалась, будучи не в силах скрывать своих эмоций. Хрупкая и слегка болезненная, несущая на себе вечную печать воительницы разрушения, она столкнулась с тем, что чего отгораживала себя как могла — с любовью со стороны противоположного пола. Если всеобъемлющую любовь Усаги она принимала как светлый дар, любовь к ней Харуки, Мичиру и Сецуны — как нежную родительскую благость, то любовь юноши пугала ее, грозя разбить и без того надломленное сердце. Как бы ее подруги-воительницы ни говорили, что любят ее, чему Хотару верила, она все же осознавала, что клеймо Сейлор Сатурн, воина, способного уничтожить несколько миров одним взмахом Глефы Безмолвия, не могло пройти бесследно; даже ее имя несло в себе намеки на смерть. Хотару означало «светлячок», но в Японии эти тусклые огоньки считались не вестниками света, а душами умерших; тень Смерти, казалось, следовала за ней по пятам, не давая открыться кому-либо, заставляя скрывать настоящие эмоции, чтобы ненароком не навредить тому, кого не посчастливилось бы полюбить. Перевернувшись на бок и сжавшись в комочек, она прикрыла глаза, думая о Шинго, о его золотых волосах и светло-голубых глазах, о его словах и искреннем выражении лица, о том, как он подарил ей подарок на день рождения и от всей души интересовался ей, желая узнать о ней больше — и слезы с новой силой покатились из ее покрасневших от плача глаз. Если бы он только знал, какую боль ей причиняли собственные слова о том, что она якобы не испытывала к нему никаких чувств и он ей не нравился, если бы он только мог представить, как она страдала, не имея возможности ответить взаимностью, ведь никто не знал ее секрета… Однако если ей приходилось выбирать из двух зол, а именно — в одиночестве давиться осколками разбитого сердца или подставить брата принцессы Луны хотя бы под малейшую угрозу, то она выбирала первое, потому что она была уверена, что не смогла бы пережить страдания любимого человека, не смогла бы простить себя. Наплакавшись, она уснула, радостная найти спасение от гложущих мыслей хотя бы на несколько часов.

***

Шинго пришел на то же место и на следующее утро, в надежде увидеть Хотару снова и поговорить с ней по-настоящему, потому что явственно ощущал недоговоренность между ними и хотел расставить все точки над «i». Он долго бродил по парку, потом же, поняв, что ждать ее наверняка уже не имело смысла, направился прочь, полный еще большей решимости встретиться и поговорить. Вечером Икуко, внезапно обнаружившая нехватку продуктов для ужина, отправила сына в магазин, и парень вышел, не обращая внимания на происходящее, погруженный в свои мысли.

***

Ближе к вечеру Хотару почувствовала себя ужасно уставшей и голодной, а потом вспомнила, что за весь день ела лишь легкий завтрак. От голода у нее сразу заныли живот и голова, и она, вздохнув, переоделась и вышла в магазин, чтобы купить чего-нибудь к ужину. Шинго, уже стоявший на кассе, вдруг заметил вдалеке девушку, в которой безошибочно опознал Хотару, и, подхватив пакет, вышел и встал у дверей, ожидая ее. Когда тоненькая брюнетка наконец появилась на улице, он позвал: — Хотару-чан, у тебя есть для меня пара минут? Девушка задрожала всем телом, понимая, что не сможет убежать — у нее совершенно не было на это сил; более того, она не хотела показывать ему свое лицо с заплаканными глазами и темными кругами под ними, но вдруг ее осенила мысль, что, возможно, увидев ее такой, он перестанет приставать — и она повернулась к нему, стараясь выглядеть как можно более грозно. — Чего ты снова хочешь, Шинго? — твердым голосом спросила она. — Я думала, ты умнее, но, видно, ты глуп, если мои слова о том, что ты мне не нравишься, показались тебе неясными… — Идем. — Парень взял ее за руку и завел в переулок, где девушка отступила, прижавшись спиной к стене здания, и взглянула на него, любуясь его золотыми волосами и глубокими озерами глаз, будучи не в силах ничего с собой поделать. Шинго заглянул в ее глаза, в два темных фиолетово-черных туннеля, ведущих его в страну грез; он не чувствовал никакой опасности, напротив — лишь нежность и любовь. — Твой взгляд расходится с твоими словами, Хотару-чан. — Он приблизился так, что девушка задрожала, ощущая его тепло. — Нет, я… Я тебя ненавижу… — девушка едва не плакала. — Отпусти меня… Шинго провел пальцами по ее щеке, и она вздрогнула, обратив к нему умоляющий взгляд: никто и никогда не трогал ее так заботливо и нежно. Она страшилась перейти грань, точку невозврата… — Ну скажи мне, что тебя тревожит? — услышала она его мягкий голос. Хотару подняла взгляд: отступать было некуда. Она должна была отогнать его от себя. — Шинго, послушай… — начала она, пытаясь звучать убедительно. — Я — Воин разрушения, девушка с печатью смерти и клеймом возможного убийцы. Я опасна, Шинго, намного опаснее, чем ты можешь представить! — И что… — Шинго перешел на шепот, но говорил очень твердо. — Ты знаешь историю любви Усаги… У них с Сейей тоже все было непросто, ты знаешь, через сколько им пришлось пройти вместе! Я тоже могу преодолеть все трудности! — Но Сейя не является воином разрушения и не хранит в себе то, что вынуждена хранить я, на нем нет такого ужасного креста. — Хотару понимала, что это последний шанс. — Шинго. Я должна сказать… Договорить она не успела: парень прижал ее к стене и горячо впился в рот. Хотару затрясло — поцелуй был неожиданно настолько нежным и сладким, что все ее чувства собрались в одну точку, даря наслаждение в первые несколько секунд; но потом началось то, о чем она и хотела предупредить. Шинго вдруг дернулся — едва заметно, но слишком ощутимо для Хотару — и издал какой-то еле слышный болезненный стон; на его руках начали проступать вены, которые резко стали темнеть. Девушка попыталась оторвать его от себя, и у нее это получилось, но не сразу, и парень рухнул без чувств. — Шинго… — Хотару упала на колени рядом с ним. — Боже… Шинго… — она сосредоточилась, призывая свою целительную силу, хотя и знала, что это действие может окончательно лишить ее энергии. — Все будет в порядке, прости, прости меня… — отчаянно шептала она, одной рукой крепко вцепившись в его запястье, а второй едва ощутимо поглаживая по лицу. Теплый золотой свет, казалось, впитывался в его кожу, и вскоре Шинго приоткрыл глаза и перевел взгляд на девушку. Увидев ее испуганное лицо, ее взгляд, в котором он увидел то, что давно хотел увидеть, он улыбнулся легкой улыбкой и прошептал: — Я все же нравлюсь тебе… Да, Хотару?.. — Что?.. — та испуганно отдернула руку, с ужасом осознавая, что едва не убила того, кого полюбила по-настоящему… — Нет! Нет! Прочь! И она, словно призрак, растворилась в воздухе. Пораженный Шинго встал, опираясь о стену, перевел дыхание, пытаясь осознать случившееся, облизал губы, еще, казалось, хранившие вкус губ Хотару, и побрел домой, намереваясь спросить совета у сестры.