Мэгги, Мэгги, Мэгги...

До какого момента бродили отары овец По земле австралийской и ждали тяжелый ливень? И прозрачной стеной он обрушился наконец, И мое одиночество вдруг получило имя. И мое преподобие вдруг получило то, Что желают вкусить все мужи в этом мире грешном. О, Всевышний Господь, я ослаб, я теперь ничто, А она – это все, что мгновенно, и все, что вечно. Я искал смирения у древних сакральных книг, И его находил на часы, каждый раз ликуя! Но бренчало в душе над могильной плитой: Хи Синг, И плыло на губах ощущение поцелуя. Я раб Бога, а значит нельзя мне иметь сынов И нельзя на каурой кляче гонять отары. Днем я стану молиться, чтоб ночью не видеть снов, Это будет моей гордыне отличной карой. Только утром, когда забрезжит едва заря И окрасится небо как пепел прекрасной розы Вот тогда, моя Мэгги, я вспомню, что мы не зря Будем петь только в сени острой терновой лозы.