Guilty or innocent?

      Очень сильное чувство внутри, погасившее остальные. Оно сожгло все дотла, а пепел развеяло в воздухе. Чувство, что ты уже ничего не изменишь. Чувство, что от тебя ничего не зависит. Оно появилось после первого удара молотком судьи. До это — лишь пряталось в черных дырах сознания. «Виновен!». И плевать всем, что это не так. Что это не ты убил того милейшего гражданина. Плевать, что твоя судьба сломается. Ты ничего не изменишь. Ты никто. Для этой огромной машины правосудия ты — никто. Да и звать тебя никак. Для тебя у нее в ответ есть лишь ворох законов, твое новое имя и набор цифр, по которым ты осужден. Они не пошевелили и пальцем, чтобы найти настоящего убийцу. Им наплевать. На тебя, на судьбу и твоих родных. Все равны перед законом. Эти уроды в своих выглаженных пиджачках с золотыми значками да пуговицами. Все эти ублюдки, смеющиеся над тобой, пока твои кости трещат от резиновой дубинки, которой они избивают тебя. Нет у тебя никакой надежды, что ее величество Фемида с перекошенными весами и оборванным платьем справедливо рассудит в этот раз. Какой уже это раз? Так ты сам и не помнишь? Хах, ну ты и молодец, мальчик. Ненавидишь, что они не хотят меняться, но и не желаешь ничего менять.       Или у тебя нет возможности ничего изменить?       Подперев голову, рыжий заключенный рассматривал свои изуродованные крепким морозом руки. Фиолетовые пятна, разошедшиеся по всей коже, медленно, изо дня в день, меняют свой цвет. Однажды они станут светло синими, следом зелеными, а потом — совсем пропадут. Проскользнув пальцем с обрезанным под корень ногтем по алюминиевому столу, он медленно поднял взгляд, почувствовав, что кто-то пришел.       Он не был знаком с таким ароматом. Духи были сладкими, с приятным фруктовым послевкусием.       Зелено-голубые глаза проскользнули по аккуратно собранным волосам, следом по голубому воротничку рубашки, остановившись на маленьких руках, которые лежали на черной папке. Безразлично отведя взгляд, он потер большим пальцем левой руки костяшку правой, чтобы утешить боль. — Как вас зовут?       Хмыкнув, парень выпрямил сгорбленную спину и посмотрел на девушку напротив себя. — Данила Владимирович Кашин. Девяносто шестого года рождения, рожден в городи Казани. Сейчас нигде не прописан.       Он прекрасно заметил, что сидящая собеседница была очень низкого роста и слегка побаивалась его. У нее хриплый голос, пухлые губы, покрытые матовой темно-красной помадой. Пышные ресницы подведены карандашом, оканчивая линию изящным изгибом в уголке карих глаз. — За что сидите? — Нанесение средних телесных, принуждение к самоубийству. Осужден на три года. Срок еще год. — Каким было ваше первое преступление?       Данила оперся спиной о стул, оскалившись. У девочки проблемы с произношением буквы «р». — А какая тебе разница, девочка?       Позади послышался тихий вздох. Кашин слегка повернул голову, и солнечный свет, проходящий сквозь решетку, осветил его щеки, покрытые россыпью веснушек. Краем глаза он увидел женский силуэт, но безразлично повернул голову обратно. — Мне нужно знать. Отвечайте, Данила.       Девушка отложила ручку из рук и придвинулась ближе к столу. Заключенный отвел взгляд от нее, уперев его в стену справа. Она же пыталась понять, почему он то смотрит в глаза, то резко их отводит. — Я тут, потому что мне не все равно. Я хочу вам помочь. — Не унималась сидящая и поджала губы. — Так я тебе и поверил. Бежала посмотреть на молодого и красивого, — он шмыгнул носом и дернул закованной рукой, смотря собеседнице в глаза, — а в итоге не нашла ни молодого, ни красивого? Обидно, наверное, пиздец. — Это не так. Я смогу помочь вам адаптироваться в дальнейшей жизни на Большой земле. Если, конечно, — она убрала мешающуюся прядку с лица, пытаясь выдержать ледяной взгляд заключенного, — вы этого хотите. — А мне нет смысла. Меня никто не ждет по ту сторону колючей проволоки. Я там никому не нужен. У меня даже угла собственного нет. А у тебя, небось, уже Букингемский дворец дождался. Вот и иди отсюда, я ничего говорить тебе не собираюсь.       Девушка беззвучно выдохнула, перестав бояться и устав бороться с упрямым подчиненным, решив пойти по-другому пути. Открыв папку, вытащила лист, тут же вытянув его перед рыжим. Зелено-голубые глаза проскользнули по тексту, но не дальше пятой строчки. — Зачем ты его убил? — Я его не убивал. — Абсолютно спокойно сказал Данила, потирая скованное запястье, — И пускай все вокруг думают, что я убийца — это был не я. То, что я сделал после того, как отсидел тут да, не спорю. Этих пидорасов я избивал, и документы я подделывал, и зайцем катался, и своего бывшего психолога тоже я… Но остальное — уже нет. — Тогда почему тебя осудили? Не был бы ты виновен — не побежал бы тогда от полиции. Не был бы виновен — не скрывался бы от допросов. Не был бы виновен — твоих отпечатков не нашли бы на орудии убийства, вещах убитого и вокруг него.       Тяжело выдохнув, Данила потер бледными пальцами переносицу, и, продолжая давить тяжестью своего равнодушия, медленно сказал: — Слушай, ты предлагаешь мне сейчас начать доказывать то, что я не убивал этого деда? Я могу вырезать человечков из бумаги и из жизни, листать уголовный кодекс, подыскивая интересную статью, по которой сяду в следующий раз, плевать в потолок и напевать, что я недостоин жизни, а ты мне предлагаешь вот это? Я и так девять с копейкой лет провел за решеткой. Будь любезна, — он придвинулся к сидящей и прорычал, словно голодный дворовой пес, — отъебись.       Конвойный его оттдернул обратно, схватив за рваный воротник ватника. Рыжий поднял свободную руку, давая понять, что никому не навредит. Девушка выдохнула, мелко дрожа, и опустила голову. Непослушные прядки, выбившиеся из общей копны, свесились вниз, скрывая покрасневшее лицо. — Мала ты еще просить о чьем-то помиловании, девочка.       Темноволосая встала, собрала максимально быстро немногочисленные вещи и быстро ушла. Данила закинул голову, широко улыбнувшись, гордый собой, что от него, наконец, отстали. Облизнув искусанные губы, он повернул голову к той, что молча стояла все это время за его спиной. Посмотрев своими зелено-голубыми глазами на красивую девушку, он лишь промолчал. Все несколько секунд рассматривал ее светлые кудряшки, обрезанные в каре, и пытался запомнить аромат, который едва чувствовался. Молочно мягкий, с тонкими нотками ириса и сирени, дополняемые ароматом свежей лесной земляники. — Доброго времени суток.       Стоящая кивнула ему, посмотрев усталым взглядом. Ее зеленые глаза обрамляли синяки и пышные настоящие ресницы, которые, судя по всему, не были даже накрашены.       Данила заинтересованно сложил руки, ожидая какого-нибудь выпада от неизвестной, и уже был готов увернуться от любого удара, но девушка лишь тихо выдохнула, покачав головой, после чего неспеша ушла. Так ничего и не сказав, но явно желая донести какую-то мысль. — Еще бы знать, кто Вы такая, чтобы разговаривать, как подобает.       Кудрявая усмехнулась и, уходя, отдала ключи от наручников конвойному. Данила обернулся. Первый раз он видел кого-то, кто так спокойно гулял по колонии в гражданской форме и так таинственно молчал. Всех работающих тут — не заткнуть, а из этой — слова не вытянуть. — Занимательно. — Он посмотрел на конвойного, что расстегивал наручник, сводя его руки за спиной, — А что это за леди? — Много будешь знать, в бухгалтерию переведут. — Рассмеялся страж, толкнув рыжего в плечо. — А я уже там был. У меня по экономическим преступлениям прошлая отсидка была.