Бесславные

Покупатель придирчиво рассматривал перчатки, словно уже был их полноценным хозяином, и безмятежный взгляд Каны остановился на чёрной полосе грязи под его ногтями. Она не ощущала ни брезгливости, ни гнева — ничего. Серые дни, растянувшиеся в несколько жизней, давили на неё, прижимая всё теснее к земле. — Сто септимов, — голос покупателя выудил Кану из раздумий. — Сто шестьдесят, не меньше. Это же работа мастера Балимунда — лучшего кузнеца Рифтена. Каждый день она говорила одну и ту же фразу и натягивала самую приветливую улыбку из своего арсенала. Голос — словно бы и не её вовсе, будто Кана давно потерялась среди узких улочек города, канула в каком-нибудь тупике Крысиной норы, и тело её сокрыла серая душная пыль. Вот она — награда за победы: спокойная, безбедная жизнь. Покупатель положил товар перед собой на прилавок и растерянно почесал крючковатый нос. — Хотя бы сто пятьдесят? — видно, он просто не мог оставить за ней последнее слово, но на этот раз Кане было всё равно — не те деньги, за которые нужно сражаться. «Каков хитрец, — думала она с долей иронии, — если мы оба — норды, то и цены у нас должны быть братские?» Её никогда не заботил ни цвет кожи, ни насколько длиннее у кого-то уши: и люди, и меры — все были на одно лицо, покрытыми пылью. — Такой талант к торговле чуть не сгубила, пока мечом махала, — заметил Балимунд позже и усмехнулся. Кана ответила тем же. Оскорбить он её, конечно, не хотел — у каждого свой идеальный мир. За десять лет брака Балимунд ничуть не изменился — с Каной он всегда был добр и нежен. Тёплые чувства к нему, наверное, были единственным лучом света в царстве душной пыли. Звонкая трель пробудила сонный разум; Кана взглянула вверх, пытаясь отыскать источник звука, и только по резким движениям заметила маленькую птичку на крыше кузницы, которая практически сливалась окраской с черепицей. — Эк заливается, — произнёс Балимунд, не отрываясь от работы, но Кана прекрасно слышала его через лязг железа. — Что за птица такая? Ни разу не слыхал такого чудного пения. Будто под действием чар, Кана замерла, окаменела вся; лишь облизнула нервно вмиг пересохшие губы, вслушиваясь в дивную, давно позабытую трель. Несмотря на расстояние, не покидала уверенность, что маленькие глаза-бусинки тоже внимательно наблюдали за ней. «О чём поёт соловей? — словно спрашивала птица. — Ты помнишь, Кана?» «Я помню» Этот мир — не настоящий. По крайней мере, для неё. Цвета вокруг менялись; мир просыпался ото сна, но люди на площади не замечали изменений. Какая-то женщина в тёмно-синем платье с раздражением сбросила пух с плеча, ворча на ветер. Кане же хотелось смеяться в голос. С теплотой она вспоминала крайнюю койку за ширмой. Её друзья и враги — сколько же их осталось на свете? На их место пришли другие, чьих лиц Кана ни разу не видела, чьих имён не знала и не делила поутру хлеб за историей о безупречной краже. Все тени ползли в сторону леса, на юго-запад, где Кана когда-то пережила второе рождение. Ещё немного — и душу следом утянет тёмная бездна Вечнотени. Мысли о смерти привели сердце в движение: уже скоро не будет ни серости, ни нудных покупателей, ни больных суставов, но и нежные чувства к старому кузнецу тоже канут. Уже другая рука протянется к ней, и на сей раз Кана не разожмёт ладонь, ни за что на свете.