— Онии-сан! — Мальчик в отчаянии прижимает дрожащий комок, исцарапавший ему все запястья, к груди и кричит во всё горло: — Помоги, пожалуйста!
Кёя оборачивается на пронзительный крик, несущийся откуда-то сверху, и замечает два лохматых недоразумения на ветке раскидистого дерева. Русое — то, что побольше — и серое — то, что котёнок. Последнее пробуждает в нём дремлющую эмпатию и заставляет свернуть с дороги.
Кёя выгибает бровь, ставит руки в бока и язвительно-надменно произносит:
— Травоядное, во-первых, — выстроив логическую цепочку, уверенно заявляет он, — ты бесполезен. А во-вторых, — вытягивает руки, — давай.
Тот сглатывает, вжимаясь в ствол дерева — страшно. Под ногами несколько метров, что он еле преодолел, содрав все ладони и нещадно отбив пятую точку. Но теперь там есть шанс на спасение — этот хмурый мальчишка с волосами цветом, как у мамы.
Кей жмурится и отталкивается от ветки, чувствуя, как в ключицы впиваются коготки.
Кёя ошарашенно подаётся вперёд —
«чёрт!» — он ведь не про мальчишку сказал. Он про кота!
Хибари кое-как перехватывает мелкое тельце в воздухе, делает всего пару шатких шажков назад и тут же ставит того на землю.
Кей молчит пару мгновений, пропуская момент, когда котёнок выпрыгивает из замка тощих рук, смотрит ему вслед ещё секунды три, а потом поднимает глаза на Кёю.
— Ты крутой, онии-сан!
— Не зови меня так, — бекает Кёя, складывая руки на груди. Но там, где-то под ними, пульсирует совсем маленький огонёк гордости. (Да, он такой.)
— Аники?
— Ещё хуже, — вздыхает Кёя.
— Тогда как мне тебя называть можно?
— Хибари Кёя, травоядное, — снисходит он до представления.
— Кёя-ниисан! — довольно лыбится мальчишка, подбирая с земли ранец. — Меня Эризава Кей зовут. Давай дружить?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я одиночка.
Кей косится на него сначала, как на дурака. А потом выгибает бровь и смеётся:
— Ты прям как герой аниме говоришь, Кёя-ниисан! — Кёя цыкает так, что стекло могло бы лопнуть от концентрации раздражения, а этому — хоть бы хны; он продолжает: — О! О! Тогда я буду, типа, твоим помощником!
Кёя решает уйти.
Кей решает пойти следом.
— Не иди за мной.
— А что, нельзя? — Кей недоумённо склоняет голову. Так наивно, будто сам он утёнок, а Хибари — утка, и это аксиома их взаимодействия.
— Нельзя. Кыш, — злобно фыркает Кёя и идёт дальше. От чёткого звука шлёпанья сандалей позади начинает дёргаться глаз. — Чего ты за мной увязался, тупое травоядное?
— Да ты мне понравился просто! — продолжает лыбиться Кей. — Дружить хочу!
— Я изобью тебя, если ты продолжишь…
— Тогда я буду приспешником злодея! Вааа, это даже круче!
Ему прилетает самый смачный из всех, которые ему прилетали, щелбан. Кей дёргает головой, резко сводит брови на переносице, хватается за лоб и орёт:
— Сила! Я признаю твою силу!
Кёя уже не понимает, горд он проделанным или этот мальчишка полнейший идиот. Кажется, всё же последнее.
— Научи так же! — всё ещё держась за лоб, невольно выкрикивает Кей. Честно, он не кричит. Это само так вышло.
— Я не вожусь со всякими слабаками, — тянет Кёя, намереваясь оборвать разговор после вздоха контрольным ударом. Но Эризава с каменным лицом пинает его по коленке. Заклеенной пластырем коленке — по слабому метит, говнарь.
Кёя чуть спотыкается — он не ожидал, — испепеляя паршивца дикими щелками глаз. Кей, предусмотрительно отошедший в сторонку, разводит руками. Мол, вот такой я удалой, мальчик смелый, нежилой. И даёт дёру.
— Это моя сила, Кёя-ниисан!
— Загрызу до смерти!
Кёя бросается следом. Это инстинкт — поймать и убить это мелкое тупое травоядное.
Какие-то смертельные салки выходят, хах?
Кей спиной чувствует его свирепый взгляд, заставляющий быстрее перебирать короткими ногами. Ох, видимо, на этот раз ему попался хороший соигрок. Даже слишком.
Эризава проскальзывает мимо парковых ворот и мгновенно ориентируется, разгоняясь пуще прежнего. Закидывает ранец на лавочку, вновь прибавляя в скорости, и даже успевает обернуться на Хибари. Ему уже давно не страшно. Кей смеётся, прыгая по лавкам, прячась в лабиринтах детских площадок и строя рожицы преследователю на вершине горки. А потом судорожно хватается за перила, спрыгивая, потому что тот
очень быстро по ней взбирается.
После часа такой погони Кей сдаётся. Фиг с ней, с жизнью, лёгкие всё равно больше не того уже…
— Грызи…
Он падает на песок, где помягче, и заглатывает воздух в последний раз, ожидая пинка или чего похуже. Но рядом что-то падает, и при очередном жадном вдохе Кей глотает и песка. Упал, кстати, Кёя. Точнее, улёгся рядом и всё же, ради приличия, шибанул Эризаву кулаком. По голове или рёбрам — так и не понял.
Кей начинает поскуливать и кашлять, не успев даже насладиться тем фактом, что извёл Хибари. А последний ухмыляется. Будто победил.
— Тебе повезло, что мне надоело, травоядное.
— Д-да, конечно, — откашливается Кей ещё раз и без сил хрипит. Жестоко, но заслуженно? Он его, так-то, по подбитой коленке исподтишка ударил. Не по чести поступил, признаёт.
Они молчат минуты три, а потом Эризава вдруг спрашивает:
— А ты не знаешь, сколько времени?
— Около двух, — на автомате прикидывает Кёя, провожая взглядом облако, похожее на рыбу. Занятное такое.
Кей словно теряет всю слабость в конечностях, подрывается с песка, перекатываясь по его ногам, и резво бежит к лавке с ранцем.
— Мама скоро будет дома! — отряхиваясь на бегу, объясняется он. — Пока, Кёя-ниисан! Надеюсь, мы сыграем с тобой ещё!
Кей машет ему рукой на прощание, якобы они подружились. Бежит, ругается себе под нос, а Кёя смотрит на это безобразие и цедит:
— В следующий раз я точно загрызу тебя до смерти, — хмыкает он. Ему необходим
реванш. — Эризава Кей.
Он запомнил это травоядное.
***
Под первоапрельский ученический гомон Кей оправляет непривычный подол
юбки и рассказывает новому другу, как ей влетело от мамы за песок в волосах.
— Но это уже совершенно другая история, — подводит итог она, ностальгично улыбаясь.
— Чертовка ты, Эйко-кун! — восклицает Сэтору. — Пнуть Хибари — это легенда.
— Да-да, я.
— А… потом?
— Потом мы всё-таки подружились! Мы снимали котов с деревьев уже вместе. Кёя-ниисан даже приютил одного! Чёрненького такого, с ушком порваным — Инферно назвали. А! Ну и играли в салки, конечно.
— Вообще-то, — встревает Химе в эту чудесную повесть о «друзьях детства», — этот Хибари хотел тебя поймать и прибить, а не играл в салки. И напомнить тебе, что у него это, чёрт возьми, получалось!
Сэтору невольно вздрагивает. О нет, только не ссора.
— Ой, да ладно, это были дружеские драки! — воодушевленно отмахивается Кей. Кажется, тогда она даже была не против. Пускай и статично проигрывала раз за разом. — Хуже всего было, что он сам так и не понял, что я не мальчишка…
— Так ты бы ещё дольше говорила в мужском роде и вообще налысо побрилась, — фыркает Химе. — Я до сих пор не понимаю причины, по которой ты волосы по уши обкорнала.
— Даже не представляю Эйко-кун с такой стрижкой… — улыбается в ладонь Сэтору. — Но, думаю, тебе шло!
— Нет, не шло.
— Химе!
Юноша смеётся. Повезло же ему в первый день попасть к ним в компанию.
— Еле заставила начать отпускать эти колтуны.
Кей высовывает язык и крутит всё ещё коротенький передний локон. Но когда Сэтору задаёт невинный вопрос: «и как?», то едва краснеет, перекрещивая пряди на носу.
— Хибари, — почти с отвращением объявляет Химе. — Сказала ей, что он так и не поймёт, что она девушка. И это, прости господи, сработало же…
— Бу-бу-бу. — Кей дует щёки и отворачивается. — Подумаешь… Ну волосы и волосы, чего бубнить-то?
— Эйко-кун, прости за нескромный вопрос, — смущённо мнётся Сэтору, почёсывая шею. — А тебе что, Хибари нравится?
— Ага! — очень уж оживлённо отвечает она. Кажется, не имеет стыда в этом плане. — Очень!
— Ты даже этого не скрываешь… — себе в руки ругается Химе. Она, честно, терпеть Главу Дисциплинарного комитета не может. Хотя виделись они… сколько раз? Два? Один? Ну и сегодня односторонне, на церемонии поступления, когда тот у микрофона стоял. Кей уши развесила, влюблённая, а у неё они скисли. — А из всех, в кого можно было влюбиться, ты
этого выбрала.
— Специфичные вкусы? — нервно отсмеивается Сэтору.
— Были бы вкусы, я поняла бы. Он у неё первый. — Химе даже дёргается — как странно это прозвучало. — Как случилось? Как я проглядела?
— Отчасти… — прочищает Кей горло, с лёгким упрёком поглядывая на неё. — Твоя рука тут тоже приложена.
Её наглые щёки тут же подвергаются потягиванию сродни тем, что в средневековых пытках использовали. Но Кей мужественно мямлит:
— Шоджё зльё…
— Чего? — выдыхает Сэтору. — Шеджеш-что?
Кей вырисовывает сердечко пальцами.
— А. Сёдзе, типа?
Кивает.
— Оно нужно было тебе в общеобразовательных целях… — контраргументирует Химе. — Не делай из меня виноватую, ты и до сёдзе моего каждый божий день Кёя-ниисанкала. «Кёя-ниисан то, Кёя-нисан сё…», — дразнится она, пародируя мальчишеский голос подруги.
— Ты что, в него влюбилась?
— Шоджё как контлольний вистель… И Кёнисаф шделаф… — Химе наконец отпускает её щёки, и Кей почти выплёвывает: — «тудум!»
— Полный «тудум», — легонько стучит она по русой макушке. — Это уж точно.
— Кстати, Эйко-кун, это, эм, нормально, что ты его по имени зовёшь? То есть… у вас там всё сложно, но в школе-то не поймут… Я так, просто…
— Масамуне-чан, дельно звучит, слушай… — осознаёт Кей, выдыхая в кулак. Так-то она по хорошему ему даже не призналась… что девочка. Кей для Кёи — всё ещё Эризава, который сбежал непонятно почему, просто потому что. На год. Даже больше, чем на год. Неловко вышло… — А надо… А надо и правда. А как? — склоняет голову.
— Хибари… семпай, может быть, звать будешь? — жмёт он плечами.
— У меня с «семпаями» травма детства связана… нет уж. — Кей поглядывает на невозмутимую королеву сёдзе и задумчиво чешет щёку. — Хибари-и-и-и… — его в какой-то мере даже милая фамилия так непривычно перекатывается на кончике её языка, — … сан. Хибари-сан. Хибари-сан. Хибари-сан, — повторяет она с разными интонациями, будто пробуя, насколько хорошо звучит обращение в её исполнении. — Хибари-сан! А мне нравится!
Кей благодарно хлопает Сэтору по плечу, а Химе сердечно просит:
— Хватит с меня на сегодня этого имени. Не повторяй больше, Кей, меня сейчас вырвет. Просто. Пожалуйста.
— Хи…
— Я тебя придушу!
Кей тянет лыбу, обхватывая тёплые ладони, тянущиеся к её шее, под звонкий смех Сэтору.
