Ньирбатор

Вторник, 5 февраля 1964 года — Простите меня за то, что я была такой идиоткой, — говорила я госпоже, смахивая слёзы. — Я действительно ей досадила. Это я её спровоцировала. — Я догадалась, душенька. В твоём возрасте это... можно понять, ты ещё так молода, — отвечала госпожа, прижавшись лицом к моему лбу. — Нет никакого смысла продолжать обсуждение того прискорбного инцидента. Ты извлекла урок. Разум и раскаяние, как говорится, всегда приходят слишком поздно. — В ответ на мой разумно-раскаянный кивок госпожа продолжала: — Я переживала о тебе с того самого дня, как эти Пожиратели заявились в наше медье. Они все сплошные болваны. То-то у меня всё душа была не на месте, словно что-то сдавливало... Меня снова окатило холодным потом, и голос мой показался мне совсем чужим, когда я ответила: — Со дня их приезда... с того самого вечера с дементором... суматоха, неразбериха... Балоги, Мири... Черт-те что творится! А теперь Тёмный Лорд будет у нас гостить. И как нам быть? — Не глядя, я потянула руку к госпоже, и она сжала мою ладонь. Её руки никогда прежде не казались мне столь тёплыми. — Что значит — как быть? Держать себя в руках. Это же такая честь, разве ты не понимаешь, душенька? Хладнокровие — вот какое качество тебе необходимо. Нельзя давать волю своим чувствам, иначе это может плохо сказаться на магии. После этих слов я зашлась безудержным рыданием, вспомнив об обете и хоркруксии, о нависшем надо мной роке и всём неизведанном в этом страшном мире. Постоянная необходимость следить за своими манерами и речью, когда хочется рвать и метать — это невыносимо, лучше сразу пойти в пещеру короля Иштвана... — Ну, реветь так реветь, — вдруг очень участливо заговорила госпожа. — Но реветь по-настоящему, так, чтобы пропали в этом реве все твои волнения и страхи… — А что если Тёмный Лорд окажется хуже этих болванов? Цацкайся тут с ним... — Ну-ну, Приска, я в таких делах смыслю побольше твоего, — улыбка госпожи тут же стала по-настоящему светской. — Никого не надо бояться! Ньирбатор — это наш с тобой храм магии, и под кровом Баториев нам ничего не грозит. *** Госпожа дала Фери распоряжение подготовить Тёмному Лорду комнату на втором этаже в левом крыле, где жил Ганнибал, сын Горация, сын Гереварда, сын Гарма Годелота. Когда я поведала об этом Варегу, он так свистнул, что у него пуговица отлетела от воротника. Он весь день доставал меня с расспросами о встрече с Розье. Чтобы отделаться от него, я сообщила ему об обете неразглашения, тогда он подавил своё любопытство ради моего блага, которое преподнёс как «заботу жениха о своей невесте». От этих слов мне стало тоскливо, хотелось попросту пнуть его или дать подзатыльник. Это можно было прочесть в моём взгляде, но Варег и бровью не повёл, хотя искоса пристально за мной наблюдал. Мнe пришлось ткнуть егo пальцем в бoк и больнo пощeкотать, пocле чего он рассмеялся, и мы как бы снова расслабились. Когда я мимоходом добавила, что встреча касалась чисто академической сферы и была связана с рекомендациями профессора Сэлвина, Варег заметно воспрянул духом. По его мнению, всё связанное с профессором дышит благородством. Он до сих пор не в курсе, что профессор был моей первой любовью — если, конечно, таковой можно называть фантазии малолетнего воспалённого мозга. За обедом у Гонтарёков госпожа Элефеба назвала меня очень храброй за то, что я «не увильнула от дуэли и не посрамила честь своего предка Тиборка». Она весьма отзывчивая женщина; вдовство немало поспособствовало развитию в ней этой черты. Миклос также обедал с нами. Когда я спросила его, что слышно о кентаврах Албанского леса, он рассказал, что наши кентавры потеряли с ними связь, и никто не знает, куда те двинулись. «Они сказали, что люди не выдержали испытания и в очередной раз подчинились силе, а не разуму», — изложил Миклос, причём в его детских глазах мелькнул поистине старческий измор. Госпожа Элефеба поделилась со мной тревожными новостями о семье Мири. Оказывается, её родители искренне сожалеют о том, что отвернулись от своей единственной дочери и не смогли похоронить её из-за того, что тела не найдено. Тем не менее, они с помпой изъявили желание сотрудничать с Пожирателями Смерти, повиноваться всем указаниям Тёмного Лорда и приобщить к делу другие цыганские семьи. От этих известий у меня душа ушла в пятки. Если гордые цыгане готовы так пресмыкаться перед Тёмным Лордом, то что говорить об обычных колдунах, которым побоку все политические хитросплетения. А оборотни, великаны... чем он их привлёк? Чистокровные, как правило, презирают этих существ. Дементоры тоже стараются перед ним выслужиться, хотя, поговаривают, пока меньше половины; большинство придерживается уговора с законной властью. Среда, 6 февраля «Ежедневный Пророк» сообщает, что найдено два тела пропавших волшебников. Тело полковника Сида Люпина Пожиратели намеренно подбросили медикам-магглам с целью поиздеваться. Те успели обследовать труп, прежде чем Обливиаторы спохватились. «Ведовские известия» с присущим этому изданию сарказмом спародировали маггловский отчёт Авады Кедавры. «Итак, господа, рассмoтрим по порядку. Существует три пути, которыми можно отpавить человека: через нос, рот и кожу. Были ли какие-нибудь признаки того, что полковник был отравлен чepeз кожу, нос или рот? Наблюдаем ли мы какие-нибудь следы на коже, дыxательных путях, в гopле, на слизистой oболочке, в желудке, крови, нервах, мозгу — хоть что-нибудь? Обнаружены ли какие-нибудь признаки предсмертной агонии, кроме выражения равнодушия на лице полковника, которое подействовало весьма удручающе на медперсонал? Мог ли полковник просто так помереть, если, несмотря на возраст, был полностью здоров?» Одним словом, маггловский отчёт состоит из сплошных вопросов. Насмешка Пожирателей подействовала на меня угнетающе. Полковника Люпина мне немного жаль. Я много прочитала о нём за последние несколько дней. Его исчезновение вызвало широчайший резонанс. В его поисках участвовал Орден Феникса и всё Министерство, которое привлекло, в целом, более трех тысяч человек. В Англии никогда ранее в поисках пропавших не участвовало столько людей. Маги и магглы объединились, чтобы разыскать этого старика, что послужило доводом в пользу магглолюбного пацифизма. Барон Баторий говорит, что всех пацифистов нужно садить на кол, «потому что они не понимают всех прелестей жизни», то есть захвата и покорения. Люпин был ветераном войны, одним из немногих, кто решился помочь магглам в их чудовищной войне. Наверняка Пожиратели расправились с ним как раз из-за этого, хотя почти двадцать лет прошло. «Пророк» пишет, что в начале двадцатых полковник Люпин был назначен на должность начальника оперативно-разведывательного отдела первой пехотной бригады в графстве Лимерик; участвовал в боевых действиях в войне за независимость Ирландии. В конце 1943 он принял на себя командование шестым корпусом Британской армии и прорвал линию немецкой обороны, известную как линия «Рапунцель». Всё это сопровождалось большими потерями и нередкими случаями отчаянного самопожертвования. Тина говорила, что мужество и самопожертвование — это отличительные черты гриффиндорцев. «Труп Фергюса Финнигана выловили в районе лондонских доков. По предварительным данным следствия Финниган был убит в мясном отделении амбара, расположеного напротив паба, где за неделю до пропажи он организовал просветительскую акцию в защиту магглорожденных. После этого подобные акции прокатились по всей Британии. В них участвовали маги, осуждающие нежелание чистокровных признавать магглорожденных равными себе и заслуживающими приобщения к магии. Акции были очень многолюдны — в колдовских деревнях на улицы вышли сотни человек...» Горстка глав чистокровных семейств — Малфой, Лестрейндж, Блэк, Мальсибер, Нотт и Паркинсон — дали комментарий, заявив, что Люпин и Финниган стали жертвами маггловских козней, поскольку занимались неподобающим и неблагодарным делом. Кто никогда не даёт комментариев прессе, так это Аластор Грюм. У него привычка осматривать всё вокруг себя, делать выводы и не делиться ими ни с кем. Но сегодня он оказался на первой странице «Пророка» благодаря всего нескольким строчкам: «Их главарь припахал их к своим чёрным делишкам. Всю прошлую неделю они укладывали фермеров с окрестностей Бакингемшира ровными штабелями, будто упырям для откорма. А вы тут цацкаетесь с полковником и адъютантом, ё-моё!» Адалинду Крам пока не нашли, а лишь перепутали её с обезглавленным трупом, случайно найденным в лесополосе в пригороде Софии. Скальпированная голова погибшей лежала на pасстоянии мeтра от тела. Маггловская полиция предположила, что голову могли обгрызть лисы, а в Мракоборческом отделе наспех заявили, что это почерк Пожирателей Смерти. Установить личность сразу не смогли, поскольку волшебной палочки рядом не оказалось. Позже выяснилось, что это не Адалинда Крам, а маггловская женщина, ставшая очередной жертвой разыскиваемого серийного убийцы Джека Напьера. Поиски продолжаются, как, в общем, и серийные исчезновения. Бартемиус Крауч прокомментировал: «На примере Адалинды Крам, этой молодой и талантливой женщины-политика, мы осознаем всю тяжесть преступлений Того-Кого-Нельзя-Называть. Я соболезную членам её семьи, поскольку трезво оцениваю ситуацию и готовлю себя к тому, что живой мы её вряд ли найдем. Мы можем не соглашаться с её взглядами на соцстрой, мы можем даже осуждать их, но сама мысль о том, что за это она поплатилась жизнью, ужасает нас. Никто не заслуживает того, чтобы их похищали, пытали и убивали. Мне даже представить страшно, что может постигнуть других членов Ордена Феникса, попадись они тем, кто расправился с Фергюсом Финниганом. Поэтому я в очередной раз обращаюсь к Дамблдору с призывом расформировать Орден Феникса, состоящий в основном из неопытной молодежи, и не мешать мракоборцам и Министерству делать свою работу. Мы не нуждаемся в их самодеятельности, которую они именуют диверсией. Мы с мракоборцами законным путём привлечём к ответственности эту международную террористическую организацию...» — Прикинь, если бы Крауч узнал, что это его сын расправился с Финниганом, — вполголоса произнёс Варег, разглядывая колдографию семьи погибшего. — С чего ты это взял? Тебе что-то известно? — Ну, слухи разные ходят... ты пока лежала в больнице, немало пропустила. Но слухи слухами, а Каркаров говорит, что Тёмный Лорд посылает Крауча с Лестрейнджами на самые грязные дела. — Почему? — удивилась я, а в моём уме нарисовалась картинка Беллатрисы в мясном отделении амбара. — Это что, наказание такое? — Да куда там... — Варег скроил кислое лицо. — Для них это разрядка. Они ведь ничем не гнушаются... Картинка с Беллатрисой не отпускала меня; невольно припомнился Мазуревич... Как мы ждали, что ведьма вот-вот подохнет под копытами быка, а она так заупрямилась... Как мы застыли, когда она пошла в дом, где её уже ждал инспектор. С госпожой я говорила искренне, но Вилму не упоминала из-за комка, стоявшего в горле. Это имя осталось при мне. Моей целью была месть, а в наших краях её ласково величают «Немезидой». Только малодушные магглы могут находить смысл во всепрощении. Варег вроде бы понял, о чём я задумалась; пунцовые пятна выступили на его щеках, словно гнусность методов Пожирателей напомнила нам о связующей нас тайне. «Сухие цифры статистики таковы, что за два месяца исчезло двести сорок человек. Двести тридцать четыре бесследно испарились, а шесть было найдено. Законопослушных граждан похищают, дыбы пытать и убивать. Исчезновения с такими темпами скоро побьют все рекорды. Министерские аналитики прогнозируют, что к концу года исчезнет около трех тысяч, а это уже население Годриковой Впадины...» Четверг, 7 февраля Сегодня ударили сильные морозы. В такие дни вьюга останавливает все поезда, а в горной местности медье козы и олени массово встречают свою смерть. Волшебникам, однако, запрещено вмешиваться в естественный порядок. Госпожа говорит, что должны выжить сильнейшие, и только магглы этого не понимают, силясь придать продуктам распада особый вес. Зима наносит удар в сердце всякой жизни, но это моё любимое время года, и для меня нет ничего прекраснее Ньирбатора в лучах солнца морозным утром. Даже подходя к концу, здешняя зима вдруг снова оживает, как утихшая боль, которая пробуждается с новой свирепой силой. Проснувшись утром, мне не хотелось вылезать из кровати, не хотелось ничем заниматься. Мысль о приезде Лорда Волдеморта удручала меня нестерпимо. А вдруг Ньирбатор отвергнет его прямо с порога? Не зря Мальсиберу здесь скверно жилось; странно, что духи рода вообще не растерзали его за непочтение. Ему бы только заполучить наследство, поэтому увалень дурачит госпожу, будто ему здесь сказочно жилось. Я лежала на кровати, сверля взглядом книгу на ночном столике. То, что я уже прочла в «Розе ветров», сбивает меня с толку. В каком-то смысле я разочарована. Я ожидала найти что-то более определённое, но во всём, что я прочитала, обнаружилась едва ли не насмешливая пыль в глаза, ещё менее осязаемая, нежели фрагменты из «Mors Victoria», зачитанные мною до дыр. По мере того как я читаю, чувство опасности всё глубже заползает в мою душу. Дело, за которое я взялась с вынужденным энтузиазмом, выйдя из сферы загадок Миклоса и кентавров, начало принимать опасный оборот. Ума не приложу, как эти события нашли своё отражение в сумбурных детских снах? Значит ли это, что предсказанию о семи крестражах суждено сбыться?.. Признаться, мне было бы любопытно понаблюдать за Лордом сугубо с научной точки зрения. Наверняка Годелота хватил бы удар, узнай он, что кто-то кроме него будет вот так клепать крестражи. А я убеждаю себя, что выполню задание Лорда с тем большим рвением, что оно вполне соответствует моей природной любознательности. Изучая «Розу ветров», я убила добрых полдня, чтобы разобраться в абстрактных притязаниях своего предка, которые он счёл нужным задокументировать, при том, что последние годы жизни и смерть Годелота покрыты столь же непроницаемой завесой тайны, как рождение и юность его сына Гереварда. «Роза ветров» позволяет предположить, что Годелот преуспел в своих самых безумных дерзаниях, — и это вызвало в моей душе приступ паники. Прислонившись к холодной каменной стене, я некоторое время приходила в себя, одновременно пытаясь найти мало-мальски правдоподобное объяснение тому, что прочла. Множественный крестраж — уж не граничит ли этот гений с самым настоящим безумием? В какой-то миг я заснула над книгой. Мне снилось, что в Ньирбатор просочился смрад Албанского леса — петрикор проник в каждый закоулок замка, и несколько ползучих гадин проникло внутрь, более того, они расплодились в таких страшных количествах, что всё вокруг провоняло ими. Смрад Албанского леса был наподобие терпкого мускусного болота, королевства разнообразных рептилий и их миазмов. Представшие моим глазам галлюцинации были явно навеяны содержанием «Розы ветров». Книга, память о которой я лелеяла все эти годы, вызвала в моём мозгу зародыш кошмара. *** Подавая мне обед, Фери вдруг заговорил нравоучительным тоном: «Юная госпожа Присцилла! Лучше вам держаться подальше от этого Розье. Таким типам что мужчину прихлопнуть, что девушку — разницы никакой!» Дело в том, что записка Розье сделалась мне закладкой для «Розы ветров». За обедом я читала книгу и даже не заметила, как эльф через моё плечо успел прочесть записку, сделать выводы и вынести приговор. Глаз у него такой зоркий, что заслуживает наказания, но я лишь пригрозила ему, что госпожа не должна об этом узнать. «Если у вас такие серьёзные чувства, — напутствовал Фери, — то тем более она должна знать, и господин Гонтарёк тоже». Я втолковала Фери, что никто не должен знать о чёртовой книге, а о Розье пусть несёт что угодно. Тогда он извинился и начал было тянуть себя за уши, чтобы их оторвать, но я вовремя отослала его мыть полы. Когда я поинтересовалась, убрал ли он труп из чулана, эльф ответил, что замок не разрешает его выбросить и никакие заклятия по уничтожению не действуют на «останки свинского человечишки». «Пусть лежит! — бодро прокудахтал Фери. — Госпожа верит, что замок поглотил его душу, и вы теперь питаетесь ею» Если маггловской душой можно питаться, значит, есть логика в том, что в 1942 году сюда пустили репортёра. Рассудительность госпожи является для меня надёжной опорой, лишившись которой я бы ощущала себя Эржебетой без Батори. Пятница, 8 февраля Сегодня зимнее солнце светило жутко ярко, глазам без заклинания затемнения было по-настоящему больно. Сильный ветер не раздувал снег, а гнал его волнами кругом по земле. Метель, завывая, кружила вокруг Ньирбатора, но замок неприкасаем: снег, едва дотронувшись, тотчас таял с болезненным шипением. Выйдя наружу, я глубокo вдохнула ледяной воздух и двинулась к особняку Гонтарёков. Издали я заприметила силуэт Варега — он уже шёл мне навстречу. По пути я видела снежные заносы высотой с самые высокие деревья в медье. Мороз обжигал мне щёки, дыханиe клубами пара выpывалось изо pта, но я не спешила согревать себя заклинанием, а ждала, чтобы Варег это сделал, — знать бы, от чего я так раззадорилась. Когда между нами оставалась дистанция в несколько метров, меня окутало благоухание его одеколона, и я почувствовала на себе очень плотное согревающее заклинание. Хотелось провести с Варегом весь день; только ему под силу отвлечь меня хотя бы ненадолго от всего, что надвигается. Наверное, проведя с ним сутки в веселье и беспечности, мне будет страшновато возвращаться в замок, в котором меня ждёт не дождётся злополучная «Роза ветров», окружена письменами многих поколений, которые все обязаны послужить её разгадке, то есть великим целям Лорда Волдеморта. Я уже возненавидела его за то, что возвращение в замок стало ассоциироваться у меня с корпением над книгами. Когда же я его увижу? Сегодня мы с Варегом проверили отмену антитрансгрессионного барьера и побывали в Чахтицком замке в медье Чонграде, чтобы преисполниться магией одного из древнейших источников. Это была идея Варега, как ни странно. Все-таки забавно вспоминать, что когда-то он был причиной моего измождения и первого визита в тот замок. Но после дуэлей с ним я, как-никак, не лежала в больничной койке. В канун Вальпургиевой ночи в Чахтице всегда много волшебников, но я предпочитаю замок в его будничном одиночестве, как сегодня — на правом берегу ледяной реки Ваг. Несчастные магглы видят только руины замка Чахтице, но тебе, дорогой мой дневник, углубляться в их убогую палитру видения не стоит. Нашему же взору предстали гигантские арки на гранитных мегалитах; каменная кладка с резьбой с выпукло-вогнутым мотивом; заклинания, высеченные глубокими рунами, которых пронзило серебряное сияние Гончих Псов и Козерога. Арочные проемы замка выглядят такими же, что и в лабиринте. Внутри арок находится просторный совершенно пустой зал, увенчанный куполом, а дальний конец скрыт мраком, осязаемым словно ткань, и никто из живых к нему не прикасается. Я любовалась замком, который в сумерках сохранял свои рваные очертания и выглядел то ли призраком Ньирбатора, то ли его тёмным двойником. Очень старая магия водрузила свои престолы в этом месте. В окрестностях замка я услышала могущественную, почти болезненную какофонию источника, запредельного жизни, витающего на пороге моего восприятия, словно рожденного в одно время с самым Временем. Этому нельзя научиться, это нечто присущее костному мозгу ведьмы. Варег же внимал полному безмолвию. Сумятица волшебных звуков, которыми полнятся окрестности Чахтицкого замка, исключает любую попытку разложения их по высоте, тембру или частоте, но как будто согласовывается во всеми органическими и неорганическими формами. Меня не оставляло чувство ликования, разбавленного почтением к столь могущественной ведьме, как Эржебета. Моей магической страсти хватило на двоих: в какой-то миг мы с Варегом неосознанно и очень крепко прильнули друг к другу. По заснеженному Чахтице мы шли, плотно прижимаясь друг к другу. И не зря. В самом конце сумрачного переулка парила конусообразная фигура. Дементор. После нескольких часов, проведённых в магическом исступлении, вид этого страшилища буквально вырвал нас из заоблачной выси. До чёртиков испугавшись дементора, мы спохватились и трансгрессировали домой как угорелые. Уже на месте мы хохотали, согнувшись пополам и хватаясь друг за друга. Да упадёт кирпич на голову тому парящему конусу! Уф! Еле отдышались. Между всем этим успели несколько раз поцеловаться. Войдя в деревню у подножия Ньирбатора, Варег шутя обронил, что «среди сгустившихся облаков просвет неба слишком узок и Проксимы Центавры не видно вовсе», а это означало, согласно профессору прорицания Баладану, что «нам конец». Забрасывая друг друга снежками, мы здорово запыхались и насмеялись, но Варегу было веселее, чем мне, ведь мне его шутка впервые показалась не смешной. Как-никак, профессор Баладан учился у кентавров. Тотчас мной овладело в высшей степени гнетущее чувство. Я подумала о госпоже и замке — и у меня сердце защемило. Распрощавшись с Варегом у холма Косолапой, я направилась к своему замку. Завывающий ветер и вихри снега буквально внесли меня в Ньирбатор. Одним прыжком перескочив четыре ступеньки крыльца, я пробежала холл и, хватая ртом воздух, остановилась у двери гостиной. Я немного помедлила, чтобы отдышаться, и всей тяжестью оперлась на одну из створок. Стоило мне налечь на дверь, как она внезапно поддалась и я ввалилась в комнату, едва не рухнув лицом в ковёр. Когда я уходила, госпожа сидела в гостиной, где уже с утра обычно царит полумрак. Теперь здесь во всю мощь сияли огни. Ocвещение было таким яpким, что несколько ceкунд, пока глаза не привыкли, я не видела ничего, кроме ocлепительного сияния. От такой неожиданности я миг-другой стояла в растерянности, прежде чем заметила, что дело не только в освещении. Привалившись к стене, я вытаращила глаза. Гостиная как-то неуловимо преобразилась — не только от света, но и от таившегося в ней ужаса, сидевшего в кресле госпожи возле камина, в котором вовсю пылал огонь. Нарядно одетая госпожа Катарина вышла мне навстречу, улыбаясь как можно естественнее, но мне бросилось в глаза, что она была изрядно напугана. Госпожа взяла меня под руку, чтобы представить гостю, которого никто в здравом уме по своей воле не пустил бы в дом. В мой дом. Мой Ньирбатор. Мою крепость. — Добрый вечер, — сказал он, медленно поднимаясь с кресла. Эти слова были сказаны тихо, но внятно, таким голocoм, котopый легкo пpoникает в уши cпящего и заставляет eго пpocнуться в испуге.