Ньирбатор

Пятница, 8 февраля 1964 года После знакомства с Лордом Волдемортом мы с госпожой Катариной ещё некоторое время пребывали в оцепенении. Судя по её пришибленному виду, она была поражена куда больше меня. Больно было наблюдать за этим, ведь самообладание госпожи всегда производило должное впечатление на всех, кто имел честь повстречаться ей. Как-никак, она — леди Батори и ей по праву рождения положены почести. Я хотела загладить то неприятное впечатление, которое осталось у госпожи после встречи с Тем-Кого-Ясно-Почему-Нельзя-Называть, и подумала, что несколько ласковых слов будут кстати, — но не могла вымолвить ни слова. Всецело поглощена своими тягостными думами, госпожа рассеяно водила волшебной палочкой, поправляя свою прическу. После длительного веселья с Варегом я очень проголодалась, но только после пережитого шока ощутила зверский голод. Я взмахнула рукой за подносом с закусками, чтобы утолить не то голод, не то страх, — но, увы, не успела. Из кухни этажом ниже донеслось всхлипывание, которое вскоре переросло в протяжный вой. Все закуски мгновенно покрылись плесенью. Похоже, нашего впечатлительного эльфа тоже постиг нервный срыв. В какой-то миг испуг госпожи доконал её и она начала нести какую-то околесицу, поток бессвязных фраз о том, что у меня будет будущее, что бы там ни говорили, и великое будущее; что я пью снадобья и исправлю свое поведение; что впереди у меня счастливое замужество и продолжение славного рода; что я сделаю множество открытий в области древних источников и тайн Ньирбатора; что я буду жить долго и счастливо, и никто не станет у меня на пути... Госпожа лепетала всё это словно в горячке, нервно теребя свое ожерелье, которое зацепилось за выбившуюся белокурую прядь, которая в сумраке гостиной казалась седой. Бросившись к ней и присев у её ног, я стала утешать её, как она утешала меня ещё позавчера. Утешала тем, что несла полный вздор, не веря своим словам. *** Ночью мне снилось, что в мою комнату просочился смрад Албанского леса, и комната вдруг сама стала лесом. Свет с трудом просачивался сквозь густую листву деревьев. Нестерпимая жажда мучила меня, горло ссохлось. Неподалёку я заметила Варега. Он манил меня к себе рукой, в которой держал кувшин. Спотыкаясь о торчащие из земли коряги, я устремилась к нему. В голове была только одна мысль — пить. Когда я жадно потянулась к кувшину, Варег расплылся в улыбке, а из кувшина вынырнул шипящий клубок змей. Да и сам Варег был уже не Варегом, а длиннющей коброй. С глазами Лорда Волдеморта. Их красный блеск отражал лишь ликование. Я попятилась и рухнула наземь, а змеи, набросившись на меня, начали заползать под одежду. Страх пронзил меня, и я проснулась вся в холодном поту. Вскочив с постели, я глотнула воды из кувшина на столе, который чудесным образом даже не опрокинулся. Внезапно вернулась боль от ожога на плече — фантомные боли продолжают мне досаждать. Жадно отхлебнув обезболивающего снадобья, я подошла к окну и прижалась лбом к холодным металлическим створкам, вперив взор в глубокую ночь. Луна смотрела тусклым взглядом на замок, словно признавая в нём своего соперника и видя отдалённое сходство с собой.* Пепельный снег. Грязный туман. Дальше луговины ничего не было видно. Всё казалось безжалостно убиенным — снаружи и внутри. А где-то здесь спит сущее зло под именем Лорд Волдеморт. Но спит ли он? Какая нелепость. Он воцарился в моем замке... Даже страшно представить, что будет утром. Как мне себя вести? «Я почти сожалею, что тебя не убили». Моё уныние только возрастало, и рука невольно потянулась за кинжалом Годелота, который лежит в тайнике у изголовья моей кровати. «А если применить его против Лорда? — мелькнула лихая мысль. — Но он же не Гонтарёк... он легко сможет его обезвредить... присвоит ещё небось. Только этого не хватало. Кинжалу ещё найдётся применение...» Закрыв глаза, я ждала, когда вернётся ужасное чувство отчаяния, которое обрушилось на меня, стоило мне выйти из гостиной. Но оно не вернулось. А если и вернулось, то вceго лишь как слабое эxo, не болee тогo. Быть может, Волдеморт запугивал меня, подвигая этим как можно серьёзнее взяться за задание? Не утешаю ли я себя, как это свойственно всем обречённым?.. — Просто выполни задание, — внезапно послышался вкрадчивый голос со стороны портрета Барона Батория. — ЧТО? Откуда вам известно о ЗАДАНИИ? — вскричала я, резко крутанувшись к нему. — Пораскинь мозгами, глупая девчонка! — желчно процедил Барон. — Я вишу в твоей комнате. Я ВСЁ О ТЕБЕ ЗНАЮ! В течение нескольких минут я тупо смотрела на его тяжелую отвисшую челюсть, и думала, не многовато ли известно этому своенравному портрету. — Загвоздка в том, монсеньёр... — заговорила я, слегка поклонившись ему, чтобы соблюсти приличие, — что это не обычный приказ, к примеру, пойти и похитить всю семью Гзаси или уложить пожилого полковника... От меня требуется исследовать жутко абстрактную отрасль магии. — Да не мелочись ты так! — проворчал Барон. — Просто выполни задание. У тебя нетронутый запас сил. Ты жива — тьфу, — значит, Тёмный Лорд заприметил в тебе зачатки интеллекта, а это может сулить даже повышение в иерархии его... — Барон вдруг расплылся в гадкой усмешке, — его своры. — Вот почему всё так? Почему мне в жизни всегда попадается кто-то сильнее? — простонала я голосом умирающего лебедя. — Вы бы видели, как он наблюдал за реакцией госпожи, когда назвал меня «дикой особью». Ему понравилось позорить меня, опускать меня в глазах госпожи... А как он щерит свои зубы... — Да уймись ты уже! — рявкнул Барон. — Послушай меня, Присцилла! Даже если бы ты с рождения считала себя самой талантливой ведьмой, всегда найдётся тот, кто от нечего делать вышибет из тебя эту уверенность, — выпалил Барон с таким видом, будто я давно должна была это усечь. — Да уж... — протянул он, смерив меня задумчивым взглядом. — Барышням скучно живётся в глуши, но их смерть развевает скуку остальным... — Пожалуйста, только вы не потешайтесь... — А Тёмного Лорда я знаю, — запоздало добавил Барон, кривя губы в усмешке. — После первой встречи с ним многие волшебники напоминали раздавленных червей, но смекалистые ведьмы — это другое дело. Такие могут выжить... — ... или обрести бессмертие в обличье инфернала, — полушёпотом добавила я. Смерив меня жалостливым взглядом, Барон вдруг так расхохотался, что стёкла в окнах задрожали. Я ждала, когда он успокоится, чтобы спросить, что ему известно о Волдеморте, но тот совсем разошёлся. Скрепя сердце я наложила на портрет силенцио и снова отошла к окну наблюдать. «Да, я постараюсь выполнить задание! — мелькнула взбодрённая ужасом мысль. — Нет! Я выполню его вне всяких сомнений! Если у Лорда возникли трудности с хоркруксией, я их устраню! Ещё как устраню! Сделаю так, что будут у него надцатые крестражи! Да сколько угодно! Задействую источники! Использую свои способности. Графиня-заступница, да я на всё пойду, чтобы жить! Всё это следовало сказать ему тогда, в гостиной, когда он выжидающе смотрел на меня, а я потупилась, как последняя недоучка... Любопытно будет узнать, в какой комнате расположился Волдеморт, раз пренебрёг спальней самого Ганнибала, сына Горация, сына Гереварда, сына Гарма... Я бы кинжал свой отдала, чтобы поселиться в той комнате. А он пренебрёг. Безумец. «И почему это госпожа не разрешает мне поселиться в той комнате? — внезапная мысль как ножом резанула меня. — Ей что, восковое страшилище милее родной кровинки?» Очередная головная боль ко всем прочим терзаниям... Вдруг во тьме снаружи что-то промелькнуло. Я ещё сильнее прижалась лбом к створкам. Мертвенно-бледный человек, если его можно так обозначить, вышел из калитки замка и пошел по узкой тропе. Вдруг раздался хлопок и он трансгрессировал. Куда же вы, милорд? Суббота, 9 февраля Сегодняшний день, к моему изумлению, выдался вполне обычный. Фери доложил, что Лорд Волдеморт не возвращался, а на выходе отпустил замечание, что Фери наш «не похож на нормального эльфа» и «до неприличия хорошо одет». — Я решил не наносить себе увечий, как положено, — проквакал Фери, — а пришёл к вам, юная госпожа Присцилла, чтобы вы мне запретили. — Ты... э-э... ты молодец, Фери, — поддержала я, не зная, возмущаться мне или смеяться. — Он не имеет права принуждать тебя вредить себе. А если хочет видеть классического эльфа... то пусть погостит у Каркаровых. Их Бэби — эталон грязнули. — Грязнуля такой, что мама не горюй! — присвистнул Фери, горделиво выпятив грудь в своей чистенькой шерстяной тоге, похожей на тунику патриция. — Разбитое рыло завистливого Бэби привело бы меня в неописуемый восторг! Нрав нашего домового эльфа всегда забавлял меня, даром, что госпожа о нём даже не подозревает. «Агнеса держалась бы намного увереннее в присутствии Лорда, — подумалось мне. — Как-никак, она лапами оборотней угробила семнадцать человек, и не все они были магглами». *** Воспользовавшись отсутствием Волдеморта, я решила поупражняться на упыре — согнать свою злость на том, кто всё стерпит. На самом деле мне хотелось кого-нибудь прикончить, уже без всякой надобности, просто поддавшись сокровенной потребности… Жаль, нет второго Мазуревича. По маггловскому полицейскому никто не будет скорбеть и скучать; на них можно выместить всю свою девичью обиду. Когда я попросила Варега притащить упыря в пристройку возле замка, он вместо одного притащил двух, трансфигурировав их в крыс. Он сказал, что будет упражняться вместе со мной, «чтобы я в одиночку чего не натворила». Я была не против, а очень даже рада. Госпожа Катарина сидела у себя, листая альбомы с репродукциями великих волшебников старины, сосредоточив внимание на Салазаре Слизерине, и ничего подозрительного она бы точно не заметила. Иногда мне кажется, что Варег грустит по тем временам, когда мы упражнялись друг на друге, пока не начали упражняться в ином. Но Варега жалко мучить. Нецелесообразно калечить своего жениха — потом всю жизнь майся с последствиями. Блондинистые кудри спадали Варегу на лицо, он снова и снова заправлял их за уши, а я ловила себя на том, что уж больно часто засматривалась на него. Должно быть, угроза моей жизни подействовала на меня возбуждающее. Когда Варег поймал меня на этом любовании, шальные огоньки показались в его зелёных глазах. Даже не верится, что у него бывают периоды помрачения, когда он уходит в алхимию. Каждый упырь был прикован за ногу тяжелыми кандалами, цепи от которых крепились к стальным кольцам, вбитым в пол. Первым делом я наложила на убежище звукоизоляцию. Упырь с отвисшей челюстью, точь-в-точь, как у претенциозного Барона, предстал передо мной. Его дыхание, смердевшее мертвечиной, обдало моё лицо. Предвкушая сладость пытки, я сначала даже немного растерялась, наслаждаясь видом упыря, который знать не знал, что его ждёт. Я хотела услышать поросячий визг — в итоге я его услышала. Варег поддразнил меня, сказав, что, если я не покажу ему зрелище, он тотчас уйдёт домой с обоими упырями. Я испробовала на упыре новое заклятие Плюмбум — вливание свинца в глотку или, вернее, ощущение вливания. Упырь страшно зашипел и схватился за горло, мыча как корова, Варег от смеха согнулся в три погибели. Затем следовали Депульсо и Титилландо. Глаза навыкате, оскаленная пасть и зубы как зубья горной гряды — зрелище было, и кровь в висках приятно шумела, — однако настоящей разрядки не произошло. Все мои мысли вертелись вокруг Лорда Волдеморта. В довершение всего, меня жутко терзало то, что я не могла Варегу ничего рассказать о задании. Ловя на себе его взгляды, я думала только об одном: ты даже не представляешь, к какому делу мне предстоит вернуться, когда ты уйдёшь домой со своими упырями. *** — Тебе не понять. Ты не был там. Он насмехается, наслаждаясь этим. — Я отвечала на расспросы Варега, запихивая крыс в мешок. — Прийти домой и застать такое... У тебя шок от неожиданности, а не от самого Лорда, — Варег пытался настроить меня на нужный лад. — Ты должна сохранять хладнокровие, хотя бы ради госпожи... — Я и думаю о госпоже, Варег! Он даже не постыдился в её присутствии обращаться ко мне уничижительным тоном... ты не видел, в каком она была состоянии. Она чуть ли не вдвое старше его, а должна обращаться к нему «милорд». Он же зовет её просто Катариной, — это нормально? Ответа не последовало. Варег запечатал мешок и швырнул его назад через плечо. Убежище наполнилось заунывным хрюканьем. — Ко всему прочему, у него совсем нет никакого понятия о манерах, — продолжала я. — В этом он походит на Миклоса... — У Миклоса не было родителей, чтобы воспитывать его, — отрезал Варег. — В том-то и дело... А этот — Лорд! Наследник Слизерина! Его наверняка опекала вся знать магической Британии. А он ведет себя, как... как... — Угомонись, Приска... — устало пробормотал Варег, взял мешок и пошел к выходу. Видимо, я его здорово достала своим нытьём. — Под кровом Баториев вам ничего не грозит... Ньирбатор — это настоящая крепость... в крайнем случае, если надо будет спрятаться, он тебя не найдет, ты это прекрасно знаешь. А «дикая особь» звучит нормально. Это тебе не «жалкая оборванка». — Но мы не знаем, на что он способен. А если он как-то ослабит эту родовую защиту... не знаю, перенаправит её как-нибудь или сломает. — Эта мысль образовала сосущую пропасть в моём сердце. — Тогда мы станем уязвимы, как грязнокровки в обычных домишках... Беседа с Варегом сменилась полным унынием, когда я вспомнила, что сейчас выйду из убежища и наткнусь в замке на Волдеморта. Я привыкла к тому, что, возвращаясь домой, захожу в гостиную, где госпожа, восседая в своём кресле, говорит мне: «Душенька, уже вернулась?» Душа уходит в пятки, как представлю себе, что эти слова произносит Волдеморт. Но он, конечно же, не будет сидеть в кресле. Может, он прямо сейчас рыщет в замке, распечатывая один люк за другим? Мог ведь за две ночи кое-что распечатать, вынести сокровища и унести в свою комнату, где бы она ни была... Как представлю себе, что он запихивает найденное в карманы, чувствую, что ум за разум заходит. Да упадёт кирпич ему на голову, если он посмеет! Согласно магическому закону он не сможет притронуться к люку. Но если Волдеморт настолько могуществен, что изобретает обеты с подвохом, велика вероятность того, что он может замахнуться и на магические законы. Вместо того, чтобы, сидя в убежище, предаваться унынию, мне следует вернуться в замок и наблюдать. *** В замке Волдеморта не было. Когти над входной дверью не показывали постороннего присутствия. Госпожа от переутомления пошла спать очень рано. Я застала её, когда она держала в руках миниатюрную копию портрета Салазара Слизерина, скрупулезно рассматривая его, впитывая каждую черту внешности. Вдруг она покачала головой и промолвила: «Схожести никакой». Потом дала мне, чтобы я при ней тоже засвидетельствовала эту абсолютную истину. Я покачала головой, подражая её разочарованию. «Что вы такого привлекательного нашли в этом чародее с обезьяньей мордой?» — я мысленно вопрошала. Спроси я её напрямую, она бы возмутилась, надо полагать. Несмотря на полуночный час, спать мне совсем не хотелось. Встреча с Тем-Кого-Нельзя-Называть привела мой дух в состояние такого смятения, что о том, чтобы уснуть, нечего было и думать. Даже после снадобий, которые нагоняли на меня дрему, я чувствовала бодрость. Но бодрость эта, будучи порождением чистого страха, крайне чудовищна. В итоге я решила обратить бессонницу в свою пользу: пошла в библиотеку на четвёртом этаже. Здесь, в расписных шкафах, хранятся труды многих поколений. Дубовые шкафы со временем приобрели черный цвет с агатовым отливом. Деревянные панели украшены старинными гравюрами. На бронзовом каркасе стоят песочные часы, в которых песок перестаёт сыпаться, если волшебник не расположен к поглощению информации. Это сигнал, что следует поскорее удалиться, иначе из-под половиц начнет извергаться удушающий газ. Из истории Ньирбатора известно, что библиотека было несколько раз применена как оружие: врагов заперли, и те со скуки листали фолианты, которые их и сгубили. Одним из таких был брат Каталины Батори; она его заперла из-за каких-то личных неурядиц. Если бы он просто сидел, не притрагиваясь ни к чему, то остался бы жив. Погибшие в библиотеке затем бесследно исчезают. Замок то ли поедает их, то ли просто растворяет. Казимир-летописец предполагает, что наиболее ветхие рукописи питаются душами для самореставрации. Самая старая книга здесь — это рукопись Герпо Омерзительного, одного из первых создателей Василиска. Выглядит она так, словно от малейшего прикосновения рассыплется в пыль, — но этого не происходит. Если летописец прав, эта рукопись — настоящая пожирательница душ. Я тут подумала... Если дражайший племянник госпожи — гадкий Мальсибер — вздумает нагрянуть, нужно будет пригласить его на стихотворный вечер. Вряд ли увалень любит читать, а если вдруг окажется, что любит, то нужно будет заранее изъять всё, кроме рунических писаний. Интересно, как бы отреагировал Волдеморт... Но Мальсибер — не Лестрейндж, наверняка Лорд и вовсе не заметит, если тот исчезнет. Подумаешь, больно нужен. Будь у Агнесы такая библиотека, она бы заперла здесь всю деревню Аспидову, — сама мне говорила. Было время, когда я пыталась заманить Варега —когда мы были ещё на ножах, — но он схитрил и увильнул. Видимо, понял мои намерения, потому что наотрез отказывался заходить на сливочное пиво. Госпожа тогда очень возмущалась: говорила, что знай она о его невоспитанности, то всеми силами помешала бы нашей помолвке. Любопытно, что бы она предприняла, узнай она, что Варег попросту спасал свою жизнь? Сидя за маленьким дубовым столиком поближе к выходу, я сравнивала фрагменты Mors Victoria, которые хранятся здесь последние двести лет, с «Розой ветров». Нужно было удостовериться. Спустя час кропотливого исследования, я поняла, это действительно подлинник. Меня изумляет то, что «Роза ветров» могла простоять нетронутой в течение столь длительного времени, и то, что удалось её найти именно Волдеморту. Он извлек её из небытия... Предполагали, что остались одни фрагменты из-за того, что Геревард, обнаружив рукопись отца, содержавшую такие гнусные идеи, частично смог её уничтожить. Но, Гарм, естественно, наложил мощные защитные заклинания. В процессе сравнения я перечитала наиболее туманные тезисы. Свои наблюдения и выводы касательно множественного крестража, которые я постаралась выудить из книги и собственных представлений, я законспектировала в тетрадь, которая стала чем-то вроде записной книжки обречённой душеньки. Я постараюсь запечатлеть на страницах всё, что может понадобиться Лорду в подготовке к следующему обряду. Ощущение колоссального неведения не покидает меня, ведь я совершенно ничего не знаю о его действующих крестражах, не наблюдала за процессом и не видела последствий ритуала. Всё же мне удалось сделать кое-какие выводы из оброненных фактов в беседе с Розье. Теперь, когда я вовлечена в эти дела, мои записи превращаются в изобличающий меня документ. Хотя, если обет неразглашения действует так, как положено, то никто кроме Лорда не сможет прочесть этой тетради. Тогда, в кабинете, я спросила у Розье, что известно профессору Сэлвину, а в ответ услышала, что профессор уже ничего не помнит. Если я посодействую Лорду в создании следующего крестража, какая участь ждёт меня после? Беспамятство или смерть? Сейчас я даже думать об этом не хочу, иначе смелости идти дальше не хватит. В моих интересах оттянуть исход дела хотя бы на ближайшие сто лет... Иное, что не выходит у меня из головы, это крестраж Годелота. Я всё время возвращаюсь к тому абзацу, где он пишет о том, что спрятал его в подвале. На всю книгу это единственное упоминание о его крестраже. «Крестражем стала шкатулка с металлическим ободком по окружности и семью растяжками, расходившихся к углам. Я выхватил её из кострища по окончании обряда. Стоило шкатулке впитать частицу моей души, как на её поверхности возникли фигуры, которые не походили ни на что живое, порождённое этой планетой...» «Я хранил его в подвале в люке, забранном решетками из толстых прутьев...» Если Геревард заточил отца, прежде чем тот успел переместить шкатулку из люка, значит, она до сих пор находится в замке. Найди я её, даже не знаю, что бы я с ней делала. Но сама мысль будоражит меня. Если крестраж Годелота до сих пор здесь, значит, он, в некотором роде, жив, и незримо присутствует даже в этих строчках. Если хорошенько подумать, крестраж мог бы стать отличным оружием. Надо лишь знать, кому вручать то, что его поработит.