Ньирбатор

Среда, 18 мая 1964 года — А как насчёт того, чтобы Мальсибер присмотрел за Ньирбатором в наше отсутствие? Тяжело вздохнув, я лишь помотала головой. — Как предсказуемо. Впрочем... я могу позволить тебе взять его с собой — сколь приятной будет такая компания? А? Мы расположимся, разумеется, в спальном вагоне, а Мальсибера... — длинные паучьи пальцы потерли мертвецки-бледный подбородок, — забросим в какое-нибудь менее уютное местечко. Что скажешь? Я бы даже не прочь принести его в жертву... Но сперва пусть хотя бы окрестностями полюбуется... Я молчала, теребя цепь от лампочки, которая некогда свисала с потолка склепа. Тон Волдеморта отдавал испытующей игривостью, и сложно было сказать, чего он добивался, задавая вопросы с заковыркой. Интуиция подсказывала, что неверный ответ побудит его пойти в наступление, а ещё одной тесной возни с ним в замкнутом пространстве я бы не вынесла. Иногда мне кажется, что я могу читать его мысли — например, когда он смотрит на моё платье и высокомерно вскидывает брови, — а иногда совсем не могу догадаться, что у него на уме. Вчера, когда мы распечатали люк на втором этаже, в его взгляде я прочла всё предельно ясно. Посреди ночи меня разбудил звук поворачиваемой дверной ручки в моей спальне. Вынув из-под подушки палочку, я cпрятала pуку пoд одеяло, притвоpилась спящей и сквозь прищуренные веки наблюдала за дверью. Долго наблюдать не довелось. Дверь приоткрылась: в образовавшуюся щель заглянуло ярко-красное. Сделав несколько шагов, Лорд стал в изножье моей кровати и глядел на меня. Он, ясен пень, понял, что я притворяюсь, потому как сказал: «Одевайся. У тебя десять минут», и вышел, хлопнув дверью. У него, видите ли, приключилась бессонница, и он подумал, что неплохо бы пойти распечатать люк. Мы пошли и распечатали. В люке висело оружие. Совсем безобразное, до жути унылое, не стоящее трудов, внимания и времени оружие. Шпаги в потускневших матерчатых ножнах, пара кривых рапир и пара кинжалов. Лорд обнаружил брешь — одного кинжала не хватало. Самого главного. Единственно ценного. У него тогда был вид человека, пришедшего к определённому решению и намеревающегося осуществить его любой ценой. Меня трясло по-чёрному. Бежать, бежать, но бежать некуда. Лорд говорит, по-настоящему убежать можно только в Албанию. Переминаясь с ноги на ногу, я выдержала его буравящий красный взгляд, и когда он резко бросил «возвращаемся», ринулась в выходу. Он мне припомнит каждую не-находку, я это знаю наверняка. Мстительный Гонт. Дикий дерн обильно перевивал дверь склепа и его терпкий аромат заполнял это тесное пространство, в котором сквозь едва заметную синеву алые глаза прожигали во мне адскую дыру. Я не могла смотреть на Волдеморта без мучительных корчей — инцидент в моей спальне плавал на поверхности моей памяти, почти как выловленный труп Лугоши. Зачем его выловили, понятия не имею. Почему Эйвери не уничтожил его, ума не приложу. Зачем он наблюдал за мной с моста — почём знать?.. Домыслов много, но всё это чушь по сравнению с такими вот моментами, когда я провожу время наедине с «ужасом и трепетом», от которого всецело завишу, и в которого якобы влюблена. Атмосфера в склепе была опасная. Я чуяла это даже не сердцем, а каким-то неприкосновенным лоскутком души, тонким, как участок кожи между чешуей, и с опаской поглядывала на кожаное кресло, в котором Волдеморт восседал, трансфигурировав его из сундука. Наверное, в таком же кресле он посиживал часы, планируя захват мира. Насилу оторвавшись от его взгляда, я трансфигурировала лесенку в прямоугольный стол, чтобы разложить на нём свитки и тетрадь с планом поисков Маледиктуса. Взвесив и перевзвесив каждый абзац очерка с Тенебрисом, я готовилась излагать свой замысловатый план, не вызывающий во мне особого энтузиазма, ведь вся моя учёность может в итоге оказаться мыльным пузырем, но я была готова отстаивать своё... рвение. Собиралась разложить по полочкам необходимые меры предосторожности в Тенебрисе. Нужно учитывать все нюансы, в противном случае крестраж того и гляди обзаведётся собственной личностью. Однако надобности в письменах сегодня не было. Задним числом могу сказать, что чернокнижник неспроста рвался в склеп — ему невтерпёж было приступить к практической части обряда. Он обманул меня. Когда дверь склепа со скрежетом отворилась и вошла маггловская женщина средних лет, в чьей поступи и отсутствующем взгляде угадывался Империус, я уже предвидела всё, что её ждёт. Вернее, так мне казалось. Следом за женщиной вползла медянка. Даже не медная, а ярко-янтарная. Очень симпатичная. Я машинально попятилась на несколько шагов, но застыла, когда холодная рука скользнула по моей спине и горячий шёпот потеребил волосы на моём затылке: — Тенебрис предпочитает грубую силу. — И краем глаза я увидела, как инвентарь чернокнижника вынимается из мешка и раскладывает сам себя по центру склепа. Женщина между тем обратила на меня взор, блестевший неестественной доброжелательностью и гостеприимностью, словно собиралась налить мне чаю. Я впала в столбняк. От тяжелого предчувствия у меня перед глазами всё поплыло. Усугубилось это и тем, что на женщине был сарафан попугаистой расцветки: сиреневый цвет мешался с режуще-салатовым, розовость — с ярко-алыми сполохами. Лорд на скорую руку чертил волшебной палочкой большую пентаграмму на полу. Запечатав рисунок, он привёл его в действие, для чего ногтем добавил руны между пятью концами звезды. — Давай, закатывай рукава и действуй, как я, — сочно прошипел он, немигающе глядя на меня. — А если вздумаешь блевать, разделишь с этой тварью её участь. Ощущение было такое, словно меня занесло совсем не туда; как будто судьба готовила мне что-то необычайно приятное, подбрасывая мой жребий, но Волдеморт перехватил его. «И как же я раньше не заметила этого мешка», — я костерила себя, дабы не поддаться всеобъемлющему ужасу. *** Крови было очень много. Сориентировавшись на шипение Волдеморта, медянка выскочила из-за спины женщины и в мгновение ока перекусила локтевую артерию на её левой руке. Та лишь мельком взглянула вниз — и ничего не поняла. Невербальное заклинание рывком опрокинуло женщину — от её падения сотрясся воздух. Лордовые движения кистью руки пригвоздили её к нарисованной пентаграмме в центре склепа. Был миг, когда она как ужаленная подскочила и попыталась высвободиться. Приподнялась — и снова упала. Изо рта у неё текла кровь, но, судя по её подернутому заволокой взгляду, она так ничего и не поняла. Чувствовалось, как что-то напирает на центр склепа изнутри, будто пoтенциал настоящего обряда хоркруксии хотел выбраться и с каждым мгновением давил всё cильнее. Пространство заполняла сочащаяся ненавистью, совершенно исключающая свет сила. — Подумай вот о чём, — обратился ко мне Лорд, на ходу опускаясь на колени рядом с магглой. — Если это не сработает, я впустую потрачу магию, а ты... — в его глазах появился опасный блеск, — для тебя всё будет кончено. Поняла? — Не рановато ли приступать к практической части, милорд? — ровным тоном спросила я; мой мозг отказывался принимать смысл его последней фразы. — Благодаря тебе, хвалёная кровинка Годелота, моя подготовка к шестому крестражу продвигается той же скоростью, с какой растут арбузы, — желчно отрезал он и кивком направил меня туда, куда ему было угодно. Мне ничего не оставалось, как встать на колени с другой стороны, всем своим видом вопя о том, что я — его преданная слугиня, ждущая его распоряжений. Височная вена Лорда заметно подрагивала, когда он нацелил палочку на магглу. Казалось, что он собирается причинить ей всевозможные мучения и вложить в заклинание всю свою силу. Ведая его кровожадности, я ожидала предсмертных пыток, но в следующую секунду голова женщины свалилась в сторону. Авада Кедавра. С медянкой Лорд был почти что нежен. Вогнав её в сон двумя нотками ритмического шипения, он положил её возле головы женщины, сообразно с церемониалом Тенебриса. Разрез в грудной клетке женщины был достаточен, чтобы в него проходили обе руки Волдеморта. Моя роль была довольно плоской: стоя на коленях вплотную к маггле, шептать трансфигурационные заклинания, чтобы Лорд попадал не под внезапно бьющие струи, фонтанирующие из разверстой раны, а под безобидные снежинки. Как мне кажется сейчас, это было лишь предлогом, чтобы я лишний раз воочию увидела то, о чём не напишет ни одна газета. Он был по локоть в крови. Рукава его сверкающе-белой рубашки были закатаны с вызывающей смутные подозрения аккуратностью. Я с досадой отметила, что кожа на его предплечье так чиста, какой была моя до того, как он запихнул мне под кожу призрака Пифонского змея. Пока я шептала снежинистые заклинания, Лорд нашептывал пробное заклинание, голыми руками последовательно убирая внутренние органы магглы со своего пути, как того требовал обряд. Обряд, на котором настояла я. С неиспытанной доселе ясностью я поняла, что повинна в смерти этой неизвестной женщины. Пару раз я непроизвольно качнула головой, как пьяная, но ведая, что Лорд всё улавливает, обуздала свои нервы и сосредоточенно создавала дурацкие снежинки. Мертвецки-серый свет пробивался из-под щели двери. «Неужели весь мир снаружи погиб?.. — мелькнула мысль. — А у меня только онемели колени». — Дай руку, — глухо прошептал Волдеморт. Не мешкая ни секунды, я выбросила вперёд руку с поднятой квepxу ладонью. Мгновение — и наши руки coeдинились, ладонь к ладони, палец к пальцу. Его прикосновение вызвало во мне ощущение, cxoдное с oцепенением. Моя ладонь не oтлипала, всецело зависима от чужой воли; я чувствовала себя орудием, а в мозгу царил такой шум, словно там без умолку хлопали гигантские крылья. Лорд был не совсем похож на себя, всё его тело ломило, словно откуда-то исподволь подкрадывались боли. Судорожное сокращение мышц лица, жёсткая линия сжатых губ. Он шипел не от привычки, а от боли. Из теории Тенебриса я знаю, что даже пробный обряд причиняет пёструю боль: тянущую, колющую, ноющую. Вторая рука Лорда изрядно дрожала, хотя взгляд его дышал самомнением, ясно доказывающем, что этой дрожи он не признаёт. Его колени, упирающиеся в пол весьма твёрдо, показались мне неестественно острыми. Мертвый, мертвее некуда, подумалось мне. После того, как наши руки наконец расцепились, было мгновение, когда казалось, что на произношение заключительных слов заклинания ему просто не хватит сил. Но сил ему на всё хватило. Проведя кровавой рукой по лбу, где обильно выступал пот, он вытянул печень и переложил её левее от себя — рядышком со спящей медянкой, где уже лежали легкие, почки и желудок. В настоящем обряде их должен вкушать Маледиктус, но в пробном насчёт органов нет дальнейших указаний. Они просто должны выниматься. Вскоре от дикого дерна простыл след. В склепе уже курчавилось ржавое, кислое, безумно одуряющее зловоние, когда Лорд наконец изъял у женщины безобразную глыбу мышц. Сердце всё ещё сокращалось, булькая и выбрасывая брызги тёмной крови, точь-в-точь «бычья кровь», самое знаменитое венгерское вино. Я тяжело сглотнула — меня едва не стошнило. Обряд предписывал изъять сердце под конец, и по мере сгущения невыносимого зловония, его булькающий припев затихал. Кровь у женщины была куда темнее, чем у Олафа, — но она хотя бы не мучилась. Одно дело, когда тебя убили и выпотрошили, другое — когда ты жив, но твои кости торчат наружу. Олаф от страшных мучений пустил в брюки не одну струю. С тупой восприимчивостью бочкообразных упырей даже сравнивать не буду. В продолжение нескольких минут Лорд держал сердце в обеих руках, и его дрожь ослабевала. Пока он с придыханием шептал заклинание, я поймала себя себя на том, что мои губы беззвучно шевелились. «Ведь я знаю это заклинание! — набросилась мысль. — Это моё заклинание, я его создала! Доказательство — у меня в тетради!» Не знаю, что на меня нашло, но я в тот миг обещала себе, что буду требовать от Лорда чего угодно, ведь это в моём склепе он шепчет моё заклинание, созданное на основании трудов моего предка... Потому ли, что спокойствие моё было имитацией, или потому, что я немигающе смотрела на Лорда, моя рука дрогнула, и палочка выпала из руки. Когда он обратил на меня свой взор, я не увидела ожидаемого презрения — ликование, и только. А кое-кто уже просыпался. Медянка сначала подрагивала мелко и нерешительно, а потом стала извиваться красочными кольцами. С её раздвоенного языка тягучей каплей стекал яд — на груду органов, на висок мертвой женщины и её волосы, причем глаза медянки неотрывно смотрели на Лорда. Свою партию в этюде она сыграла; крестражем, разумеется, не стала, но доказала, что с Маледиктусом у Лорда проблем не возникнет. — Великолепно, — произнёс он своим самым спокойным, то бишь самым устрашающим тоном, и, тщательно обернув сердце тканью, покрытой невозможными, на первый взгляд, комбинациями рун, положил его отдельно от остальных органов. «Получилось», — просочилась в мой отупевший от ужаса мозг связная мысль. Я хотела подняться, но конечности онемели — колени словно затянуло в болотную трясину. Осмотревшись я как бы впервые увидела склеп: своим расположением и предназначением он и вправду подходит для черномагического действа. В памяти всплыли кадры того, чем мы тут с Гонтарёком из года в год занимались; госпожу хватил бы удар. С каждой минутой, проведённой подле Лорда, мне кажется, что я отдаляюсь от внешнего мира c его нравственными нормами, приближаясь к... Мой взгляд застыл на алых разводах запекшейся крови на моих чулках. — Вы... вы говорили, что здесь... сегодня... отчёт, — не своим голосом промямлила я. У меня был шок. Я не могла не думать о том, что темномагический след не поддаётся Тергео. На одежде Волдеморта не было ни следа от брызг, ведь я так старалась со своими снежинками, заботясь в первую очередь о его одобрении. Белизна его рук снова была безупречной — когда он успел? — Отчёт состоялся, — ответил Лорд и равнодушно, словно через бревно, перешагнул через труп женщины. Я молча таращилась на него, а он добавил менторским тоном: — Никаких отчётов в склепе. Ты испортишь себе зрение, если будешь читать при люмосе или лампе, одетой в тёмный абажур, — и он кивнул на лампу, которую я с такой прилежностью выколдовала на прямоугольном столе. В ответ на моё молчание Лорд кивнул преувеличенно-сочувственно и как бы в ожидании моих дальнейших действий прислонился плечом к дверному косяку. Я всё ещё не могла подняться и чувствовала себя нелепо. А кое-кто уже пополз к выходу. В движениях этой янтарной малютки была неописуемая атласистая грация. Я понимала, что медянка не представляет опасности только для змееуста, но не могла не любоваться её гибким туловищем, подернутым золотым блеском, на котором даже не было следов крови, как будто медянка без усилий отметала всё грязное. Высунув язык, который затрепетал совсем уж по-любовному, она подползла к ноге Лорда, но не решалась к ней прильнуть. Не знай я, что тут случилось и куда всё движется, это зрелище тронуло бы меня. Лорд перешёптывался с медянкой, она волнисто покачивала головкой, — я заворожено наблюдала за ними, не ожидая подвоха. Был миг, когда Лорд сосредоточенно сдвинул брови и после минутного колебания прошипел что-то тише прежнего. Ещё разок высунув язык, медянка свернула себе шею. В голове у меня уxнуло, будто мeня огpeли тугo набитoй подушкoй. В горле запершило. Внезапные слезы. Жжение в глазах. — Зачем? — выдавила я, ещё глубже оседая в болотную трясину, которой теперь казался весь склеп. Волдеморт перевел взгляд с мёртвой змеи на мёртвую женщину. И на меня. — Понимаешь, — сказал он, морща лоб, — я очень, очень деловит, и высоко ставлю свою деловитость, доходя иногда до грубости. — Но ме... — всхлипнув, я запнулась, — медянку зачем? — Лишняя пара глаз мне ни к чему. В этом деле — только я и ты. — Но Слизерин... и вы же змее...уст... как вы можете... — Зацепившись взглядом за янтарно-медный клубок, я спрятала лицо в ладонях. — Говори связно или помолчи. Ты действуешь мне на нервы. Я уже рыдала вовсю и не могла остановиться. — Что ты там расселась, а? Быстро встала! — прикрикнул злобный голос, на что мои ноги перестали слушаться меня. Я встала во весь рост и буквально понеслась к Лорду. Неодолимый приказ подталкивал меня всё ближе. Когда расстояние сократилось до неприличного, он схватил меня. Его ладонь обхватила мой подбородок, удерживая лицо и не давая отстраниться. Пальцы второй больно ухватились за мою талию. Лорд наклонился и, в упор глядя на меня, прошептал со слабо сдерживаемой яростью: — Маледиктус будет самым сильным из всех моих крестражей. Я в этом удостоверился. И я доволен тобой, — он расслабленно вздохнул, но в следующий миг сжал моё лицо сильнее. — Но ты что-то не очень рада. Что с тобой, душенька? Вернее, как ты, душенька, смеешь? Я схватила его за кисть, чтобы ослабить его хватку, но он запустил вторую руку мне в волосы и оттянул голову назад. — До чего же это утомительное занятие — иметь дело с плаксой. Несчастное глупое создание... Прибереги драматизм для своего бывшего жениха, а при мне не смей распускать нюни. Не смей. Портить. Мои мгновения, — он цедил сквозь зубы, его глаза полыхали, оставляя во мне пустоту, природу которой я совсем не понимала. Он был близко. Слишком близко. Не толще моей ладони было это расстояние, и я не могла не вспоминать того, что приключилось в моей спальне. Чувствуя, как краска заливает моё лицо, я отвернула голову в сторону, но он вернул её в прежнее положение и продолжал: — Медянка, бог ты мой... — Он рассмеялся мне в лицо, обдав его жаром. — А в Албании тебе, значит, будет жаль каждую кoзявку, cкользнувшую по cамому кpаю твоегo поля зрения? Не так ли? Будешь и там устраивать мне такие сцены? Я судорожно покачала головой. Его пальцы на моём лице были так холодны, что, если бы не его голос, я почти поверила бы, что это неживой человек. На таком расстоянии я видела в уголках его глаз совершенно неправдоподобные, вроде как борозды на тающем воске, извилистые морщины. Много разных морщин я видела у людей, но таких — никогда. А кожа на его ноздрях — когда те не трепыхались — и вовсе казалась иной текстуры, чем остальная. Носогубные складки у него как-то странно выделялись, но я никак не могла понять, в чём тут дело. И сама посадка его головы казалась неправильной. Он видел, что я откровенно пялюсь на его искаженную физиономию, но его это нисколько не смущало. Оторвалась я только когда он склонил голову набок и лениво поправил мою блузку, съехавшую набок. — Не заботься о ненужном. Впредь ты должна заботиться только обо мне, — прошептал он. — Наши с тобой отношения столь запутаны, что я уже и не помню, действительно ли засунул свой язык в твой рот. Больше походило на, гм, птичий клевок... да, самое то. Ведь ты так храбро отбивалась. Папаша бы гордился тобою. Ведь я и вправду пытался соблазнить тебя... — То, что там произошло, сложно назвать соблазнением. — Стало быть, насильственным ухаживанием? — в глазах Лорда сверкнуло мрачное веселье. Склонившись совсем близко, он провёл холодными губами по моей челюсти и вниз по шее, где его зубы неожиданно прикусили мою кожу. Извне подул неожиданно промозглый ветер, но зловоние разделанной человечины уже изрядно туманило рассудок. Мне было страшно, но тяга к этому манящему чудовищу, казалось, вот-вот возобладает над страхом. — Радуйся, что я не заставил тебя вскрывать. Знаю, что ты слишком мягкотелая. На этот раз я тебе прощаю, — бесстрастно говорил он, приглаживая мои волосы, которые наверняка стояли дыбом. — Но запомни на будущее: если я прикажу исполнять — ты исполняешь, если прикажу ассистировать — ты ассистируешь. Я не проверяю тебя на прочность — только на преданность, и лучше тебе быть готовой всегда мне её доказывать. А сейчас, — продолжал его мягкий голос словно плетью сдирать мою кожу, — ты аппарируешь в свой ненаглядный Ньирбатор и будешь сидеть тихо, как мышка, дожидаясь моего возвращения. Вечером мы будем ужинать в замечательной дружественной обстановке: я, ты, карьерист, спортсменка и старушка. Видишь, какой я добрый? Руки Лорда небрежно скользнули по моей талии; краем глаза я видела разделанную женщину, скрюченную в цветастой кучке одежды в трёх шагах от меня. «Старушка?.. А она в нём души не чает...» Когда он отпустил меня, моя рука дёрнулась к медянке, но безвольно упала вниз. Последнее, что я видела в склепе — Инсендио, поглощающее всё, чего там прежде не было. *** Возвращаясь домой, я уже издали видела, как дымчатые лучи газового фонаря ложились на луговину с её режущей глаз симметрией. Там опять сновали кошки — вместе с детьми. Миклоса среди них не было. К ужину я, по щепетильному настоянию госпожи, надела темно-вишнёвое майское платье — вместо синего или чёрного, — но госпоже Катарине я всё равно не угодила. Ей теперь очень трудно угодить. Мне кажется, она меня не любит (если вообще любила), а если не любила, то теперь и подавно. Когда я вхожу в обеденный зал, госпожа только слегка поворачивает голову в мою сторону, ничего не говоря, и царственным жестом указывает мне на кресло поодаль, а сама продолжает беседу с увальнем, от внимания которого ничего не ускользает. Он видит, куда дует ветер. Узнай он, что летом мы с Лордом отправимся в Албанию, он бы и вовсе стал неуправляем. Ужинаем мы теперь все вместе. Это не лезет ни в какие ворота, и ничего хорошего из этого не получается. Атмосфера грузная, со многими недосказанностями. Всё внимание приковано или к Лорду и госпоже, или к Мальсиберу и Берте. У меня чувство, что называется, заброшенности, хотя я знаю, что играю в жизни Лорда куда большую роль, нежели все эти случайные лица. Внимая их болтливому фарсу, я чувствую, что замерзаю до центра мозга, с трудом доедаю, не ощущая вкуса и по большей части скребу ногтем по краю стола. Зачем Лорду эти жуткие церемонии? Утешаю себя тем, что хотя бы пару дней смогу от них отдохнуть, когда Лорд отправится навестить министра Дженкинс, — где бы она сейчас ни была. Если она содержится в другой стране, Лорд сядет на поезд в городок Мартон, где можно воспользоваться порталом за рубеж. К слову, я подавила сильное желание спросить его о местонахождении министра. Это мне ни к чему. Меня это не касается. За ужином я то и дело смотрела на Лорда, поражаясь, как это я раньше не замечала тех жутких морщин. Когда он первый вышел из-за стола и удалился, я прервала квохтанье госпожи вопросом, когда у Лорда день рождения (спрашивать самой мне как-то неудобно, даже после того «птичьего клевка»). Госпожа в ответ таинственно улыбнулась и повела веером, как бы намекая, что скажет, когда сочтёт нужным. Она перешла в ту дебильную стадию влюбленности, когда от чужих глаз хочется спрятать не только возлюбленного, но и все сведения о нём. В те мгновения я жалела, что она не владеет легилименцией, дабы показать ей «старушку». Госпоже, мне думается, совсем уже нет до меня дела. Лорд поощряет мои страхи, чтобы манипулировать мною. Мальсибер желает поскорее отослать меня к родителям. А Берта не в счёт — она ничего не понимает. То хихикает сквозь пузырьки тыквенного сока, то плачет у всех на глазах. Ночью мне грезились кошмары. Снилось, что из гримуара госпожи я вытянула конверт, на котором стояло: «Моя последняя воля. Катарина Батори». Я испытывала пьянящее чувство, держа руках наследство Баториев, Годелотов и Мальсиберов. Потом я его прочла. Завещание было составлено просто и ясно: госпожа отдала всё Мальсиберу, а мне пожелала счастливой замужней жизни в особняке Гонтарёков. Проснулась я с криком, на который примчал Фери, но я сразу отослала его восвояси. Потом я уже не могла заснуть и, кроме того, боялась, что Лорд снова заявится и прикажет идти открывать ему люки. Приподнявшись на локте, я смотрела в темноту — она мне отвечала шорохом в углах, поскрипыванием в стенах, шарканьем духов предков, едва уловимым стрекотом сверчков. Она мне отвечала. Темнота моя и Ньирбатора. Уже под утро я снова заснула. «Госпожа Присцилла принесла большую жертву на луговине», — оглашает голос. «Госпожа Присцилла!» — машет руками малышня. «Госпожа Ньирбатора!» — приподнимают шляпы волшебники: лавочники, извозчики, старьевщики, профессора. Пятница, 20 мая В обеденном зале у нас теперь внедрён инородный элемент — синее знамя с двумя камышами. Если подступаешь к нему слишком близко или чересчур долго смотришь на него без особой симпатии, оно начинает орать как заведённое: «БЕЙТЕ БЛАДЖЕРОВ, ДРУЗЬЯ, КВОФФЛ СИЛЬНЕЙ БРОСАЙТЕ!». «Паддлмир Юнайтед», — крякнул Фери. Я уставилась на эльфа, требуя объяснений. Это, оказывается, квиддичная команда, «старейшая команда лиги», за которую болеет Берта. Дальше расспрашивать я не стала, поскольку поняла, что эльф хочет хоть как-то искупить свою вину за случившееся. А случилось вот что. Вчера, возвратившись из Аквинкума, где я гуляла с Агнесой, я как ни в чём ни бывало ввалилась в гостиную. Там как раз шло заседание: госпожа Катарина и Мальсибер сидели на кушетке, а на диване напротив лежала Берта, отчаянно сморкаясь в платок. — Нет, ОНО не было расплывчатым! — полурыдала, полукричала она. — Общий облик я не рассмотрела, но ОНО выглядело, как НЕЧТО в фате. Возникнув рядом со мной, Фери деловито доложил, что, ближе к шести Берте почудилось, что в замке живёт Нечто в фате. «Англичанка всё подряд лепечет, шарики за ролики... — шептал Фери. — Хочет уехать, ох как хочет. Я поставил бы сто галлеонов, что до понедельника их тут уже не будет» — То был… Я НЕ ЗНАЮ! Сквозь него все было видно. А потом не было! Фата мчалась на меня, костяное лицо, но это не человек... Растаяло… или растворилось… Потом подкралось из ниоткуда! Госпожа Катарина к появлению Нечто в фате отнеслась равнодушно. Голова её сплошь забита Лордом, каждый волосок её прически выглядит так, словно над ним колдовали несколько часов, а на всё остальное ей плевать. — А-а-а, фух! Напугала. — Госпожа спрятала улыбку за белой перчаткой, в которую её чмокнул Мальсибер. — Нечто в фате?.. Да ты, ma cherie, душа общества... — Во вкрадчивом голосе увальня была недвусмысленная угроза. — Ты мне тётушку не пугай. От Мальсибера попаxивало козлoм и тем табакoм, который навёл на мысль, что он виделся с Каркаровым. А ему хоть бы хны. Госпоже по-видимому тоже. — Не пугай... что, прости? Мерлин, да я никого не пугаю! Я своими глазами видела. Настоящий кошмар! Мы должны немедленно вернуться домой! — Но, но, малыш... — Взгляд Мальсибера красочно предупреждал о том, что он сейчас потащит её за волосы и запрет в комнате. — Мы же тут так хорошо отдыхаем! А дома одна работа, суета, толкотня. Будь хорошей невестой и дай мне нормально отдохнуть. Мне тут хорошо, от одного взгляда на тётушку у меня душа поёт. — Но если ты не будешь усердно работать, твоя карьера кончится бесславно! — вскричала Берта, и это была самая разумная вещь, сказанная ею с момента её прибытия, на что Мальсибер предостерегающе на неё покосился. Берта ещё долго лежала на диване на спине, сморкаясь в платок, а когда Мальсибер наконец решил помочь ей подняться, на ходу сетуя на её впечатлительность, то довел её до приступа бешенства. Берта топала ногой, как делают только дети или умалишённые. За ужином рассказ госпожи о «смехотворном происшествии» не очень впечатлил Волдеморта. Похоже, он решил, что это обратная монета псилобицинов. — Жуткое, наверное, зрелище, — сочувственно сказал он, обращаясь к Берте, которая тут же сморщилась, как бы ожидая Круциатуса. — Но я бы так не волновался, мисс Джоркинс. К вашему сведению, Нечто в фате водится в этой местности, но в Ньирбатор ему вход воспрещён. Эти слова вызвали восторги у госпожи, а я едва не поперхнулась. Какое же буйное у него воображение! — Правда? — тихонько спросила Берта у Мальсибера, избегая смотреть на алый прищур и ухмылку. — Безусловно! — подхватил тот. Берта забормотала что-то совсем уже неразборчивое, но всё повторяла: «Я не успокоюсь, пока мы отсюда не уедем». После ухода Лорда она разрыдалась пуще прежнего. Мальсибер был беспокоен и всё время оглядывался по сторонам. Подумать только — даже псилобицины не способны заглушить нытьё его ручного зверька. *** Сегодня Берта буквально ворвалась в мою комнату. За ней неизменно шлёпал Фери. Он говорит, что после того, как он попугал её куклой, она ищет его общества даже когда он моет полы, а в своём испуге она первым делом обратилась к нему. Лицо ведьмы было в разноцветных пятнах от вчерашнего рыдания. Когда она вцепилась в мои запястья, её руки были как ледышки. — Он тот самый, да? Присцилла, признайся! — истерично требовала она, для большей внушительности толкаясь мне в грудь моими же запястьями. Это была агрессивная версия Берты, а ещё утром она сидела вся в дрожащих кольцах солнца и приставляла одну вафельку к другой. Фери за Бертиной спиной застыл, вроде как ожидая моего зова о помощи. Он притворялся, что расправляет моё пуховое одеяло. Я позволила ему притворяться. Он молодец. — Какой ещё тот самый? Нормальный он... — Кончай увиливай и расскажи мне всё! — раскричалась она. — Почему он называет себя Тёмным Лордом? Скажи мне! — Он такой же гость, как и ты, и Криспин. Обычный, э-э, жилец. — Мои оправдания звучали нелепо, и виной тому Фери, который смешно шевелил ушами, отвернувшись к моему туалетному столику и притворяясь, что наводит порядок — раскладывает щётки для волос, гребёнки, флакончики... — Присцилла, не будь ты такой трусихой, скажи мне правду. Я никому не скажу… Честно-пречестно. — А почему ты не спросишь Криспина? — Да как я могу его о таком спрашивать? Я же люблю его, не хочу его расстраивать. «Изыди, сумасшедшая!» — я мысленно завопила и вырвалась из рук Берты. Затем пошагала к гардеробу, чтобы выбрать платье к ужину, — какое-то должно же наконец понравится госпоже! Но не тут-то было. Перепорхнув с одного конца комнаты на другой, точно фурия, Берта опять вцепилась в меня с новой силой. Её глаза сверкнули опасливым подозрением. — Ты у него на крепком крючке, верно? — Что за вздор?! — И госпожа Катарина туда же! Такая благопристойная ведьма, и тоже всё замалчивает. Что с вами происходит? Кто он такой? Развей мои сомнения, чтоб я знала, с кем имею дело. — Хорошо! Чтоб ты знала, Берта, если ты будешь продолжать в том же духе, тебе не от него, а от меня крепко достанется! Лучше иди развлекай своего жениха! Фери коротко квакнул, и я увидела, что он якобы протирает ящик с бесчисленными желобками для ножей и вилок, который вообще не должен находится в моей комнате. Фери молодец. Но он гаденыш. — Вот ты какая! Мои чувства тебя совсем не трогают! — стенала ведьма. — Я хочу уехать подальше от этого жуткого места, но Криспина одного я тут не оставлю! Я не хочу, чтобы мой избранник якшался с преступными элементами, и я не понимаю, зачем это вам! — Зачем же ты приехала сюда, скажи на милость? — Моё терпение лопалось, и я переходила на шипение. — Всем известно, что из себя представляет Сабольч-Сатмар-Берег. Половину медье угробил железный террор, каждый второй — сирота; живём, как хотим, как получится. Такой себе порядочный образец кустарного искусства*. И здесь всякое творится — того гляди под раздачу попадешь... Никакого квиддича. Берта шмыгнула носом и закивала, будто что-то поняла. Фери, судя по его шевелящимся губам, разразился потоком брани. — А я и не хотела сюда ехать! Это Криспин вынудил меня. Он не верит мне, но я клянусь тебе, я видела НЕЧТО... Фата-не фата, но это ЧТО-ТО первичное, нечеловеческое, сущее зло, и ОНО как-то связано с этим вашим гостем, которого вы называете Тёмным Лордом, но отказываетесь признавать в нём Того-Кого-Нельзя-Называть. Фери за Бертиной спиной поймал мой взгляд и скроил лицо «простите, перестарался». Он теперь якобы сбивал пыль с ситцевой обивки дивана. — Послушай, Берта, — отозвалась я из-за дверцы гардероба, — а ты это... уже прочитала свою книжку? Красивые картинки? — Прочитала. Целых две. — А свои пилюли счастья ты сегодня принимала? — Ну да, целых две, — ответила она, будто это в порядке вещей. «Значит, нужно три, — мелькнула мысль. — А то, чего доброго, сбежит в Англию... Дамблдор узнает, что мы тут укрываем у себя преступника... нас бросят в Азкабан... там сидит папаша Лорда... Нурменгард был бы предпочтительнее... но Фери один-на-один с Ньирбатором тронется рассудком...» — Криспин твердит, что всё это каверзы полтергейста! — не унималась Берта. Но такового здесь нет, иначе он бы в первый день дал о себе знать! Мой выбор пал на платье такого алого цвета, что казалось, оно пульсирует. «Оно пульсирует моей нервной системой, а чтоб её!» Я бросила платье на кровать, прикидывая в уме, чего ещё можно ждать от Берты, пока Криспи не даст ей пилюль. «А вдруг пилюли они не действуют на неё? А вдруг примется изобретать контрмеры против Ньирбатора?» «В скором времени сюда заявятся мракоборцы, да, очень скоро, и начнут всё кругом обнюхивать, задавать каверзные вопросы... Пойди докажи им, что вы ни при чём...» Резон в её словах есть, и какой-нибудь въедливый мракоборец может счесть, что у меня имелся мотив помогать Волдеморту, и этого будет достаточно, чтобы меня поцеловал дементор. В склепе-то никаких улик не осталось, а Олафа замок уже сожрал вместе с тряпьём. — Не надумывай себе лишнего, — отрезала я, давая понять своим голосом, что разговор окончен. — Ньирбатор кишит предвечным злом, — твердила своё Берта, чем очень напомнила мне Аву Грегорович. — Здесь всё погружено в сумрак, который откровенно подчёркивает сущность этого зла и всех, кто находился у него в услужении. Я вдруг заметила, что в руках Берта держала мой череп в чепце. Подумать только — она бы отлично смотрелась на маггловской сцене! Фери уже раззевался. — Я буду настаивать на том, чтобы мы уехали, — кивала Берта, по её щекам опять струились слёзы. — И не успокоюсь, пока Криспин не согласится. Это НЕЧТО — коварное, предумышленное. Носит фату моей бабушки, издаёт звуки из моих кошмаров, скребется по всем закоулкам, куда бы я ни пошла. Я никогда не слышала Кровавого Барона, но всем известно, что в подвалах Слизерина он еженощно гремит цепями, стонет, дышит в затылок могильным холодом, оставляет на коврах кровавые пятна... Я медленно повернулась, видя Берту словно впервые. Чтоб мне провалиться! Есть же какой-то толк от неё... — Берта, расскажи мне всё, что тебе изве... В коридоре послышались шаги. Мягкие, приглушенные ковром. В комнату вошёл Лорд Волдеморт. Без стука. Бесцеремонно. В чёрном жилете поверх чёрной рубашки. — Что здесь происходит? — холодно спросил он и обвел взглядом присутствовавших, то есть меня и Берту. Фери уже испарился, шлёпнув резиновыми подошвами. — Что вы здесь... — я осеклась, увидев, как брови Лорда поползли вверх. Берта резко встала и попыталась улизнуть, но безуспешно. Лорд стоял у двери и выпускать её не собирался. — Разговор по душам, как я понимаю? — В ответ на молчание он надавил: — Не отвечаете, дамы? Ты какая-то бледная сегодня, Приска. — Я... я не выспалась... Лорд вздохнул, но его лицо было совершенно лишено всякого выражения. — И отчего же ты не выспалась, позволь полюбопытствовать? Ответ «от того, что ждала, когда ты опять среди ночи припрешься» остался при мне, но Лорд наверняка его прочёл. Я жестом предложила Лорду присаживаться, полагая, что пока он доберётся своей сановитой поступью до дивана, Берта успеет ускользнуть. — Присцилла, — твердо произнёс он, не сходя с места, — если ты узнаешь, что против меня замышляется какая-нибудь каверза или предательство, что ты предпримешь? — Обязательно предупрежу вас, милорд, — выпалила я, даже не глядя в сторону Берты ради её же блага. — Предупредить — это одно, а выдать — другое, — уточнил он, одарив меня зловещим подобием улыбки. — Ты выдашь предателя? Даже если это твой друг... или подруга? Смотри мне в глаза. Смотреть-то я посмотрела, но слева от меня тут же раздался тупой удар. Берта лежала в обмороке. *** Следующие два часа все в замке, включая черную башню, молчаливо нависающую над смертными человеками, хлопотали около Берты. Госпожа брезгливо отдавала Фери распоряжения, избегая смотреть на ведьму, лежащую на кровати в позе звезды. Я сидела рядом с ней, потрясённая тем, что не я одна теряю сознание от страха, и чувствовала затылком, что Лорд смотрит на меня, но не поворачивала головы. Снаружи шуршал мелкий дождь. Безлунная, беззвёздная ночь. С улицы не доносилось ни звука. Когда Лорд бросил мне «иди за мной», я поплелась за ним с тягостным предчувствием, размышляя о том, что из такого слабоволия сложновато будет выкроить госпожу Ньирбатора. В его комнате свет от лампы слегка подрагивал, и по расписному потолку скользили тени, создавая впечатление, будто волшебники на острове Маргит танцуют, ликуя, забыв обо всём. Но потолок не двигался. Похоже, Лорд решил предоставить мне возможность пасть ему в ноги и умолять его опять оживить роспись, а с моей стороны это было бы прямолинейным предложением себя. Когда глаза Лорда впились в мои, я знала, что последует за этим, но непроизвольно попятилась от него и копчиком больно стукнулась о его письменный стол. Лорд тут же обездвижил меня захватом своих рук — и приступил к просмотру «Инспектора Джоркинс». — Какой прискорбный недочёт со стороны Мальсибера, — почти тоскливо сказал он, уже расхаживая по комната взад-вперёд, причём с его губ не сходила ухмылка. — Вы накажите его? — с надеждой предположила я. — Его, — повторил он и подозрительно прищурился. — А её нет? — Уверена, ваш Обливиэйт подействует на ведьму успокаивающе. — Кто сказал, что я хочу её успокаивать? — лениво проговорил Лорд, а затем отодвинул для меня стул и присел напротив. — Я пришёл к определённому решению, Присцилла. Он не спешил уточнять к какому. Ему будто здорово нравилось нагнетать атмосферу. Я сидела, напрягшись, натянута как струна. — Как тебе известно, у меня намечается большая встреча с Дженкинс, к которой я не мог не подготовиться, — Лорд ухмыльнулся, почти лопаясь от собственной важности. — Мракоборцы сейчас рыщут повсюду, а страны с министрами-марионетками так и вовсе прочёсывают вдоль и поперёк. Нелёгкое время для моих сторонников, которые изо дня в день вынуждены доказывать мне свою верность. Здесь же у меня всё под контролем, но стоит мне покинуть границы медье, и что угодно может ожидать меня. Там. Я внимательно слушала, немигающе глядя на Лорда, не понимая, к чему он клонит, и моя душа ушла в пятки ещё до того, как он выцедил: — Сотрудница британского Министерства прикроет меня в случае чего. — Берта? — Я округлила глаза. — Но она же... невменяема. — Этим никого не удивишь, в Министерстве почти все такие, — ответил Лорд, с какой-то веселой предприимчивостью сжимая подлокотники. — При корректной дозе псилобицинов Берта вменяема в достаточной мере, чтобы быть мне полезной. Я кивнула, как будто от меня что-либо зависело. — В Албанию мы её тоже возьмём. Мне словно плеснули в лицо ледяной водой. Я раскрыла рот, чтобы высказать всё, что думаю о такой затее, но, увидев вскинутую в воздух предостерегающую ладонь, тут же его закрыла. — Мало ли чего может случиться в пути, — с невозмутимым видом продолжал Лорд. — Считай её счастливой картой в нашей поездке. Я не ответила, но опустила голову, прикусив щёку изнутри. И тогда у меня вырвалось: — Но зачем же так мелочиться, милорд? Уж лучше прихватите с собой министра. Дженкинс, Джоркинс — какая разница? Его рот искривился в оскале. — Ты уже совсем не соображаешь, дорогуша. Дженкинс числится среди пропавших без вести, а Джоркинс отдыхает в Европе с женихом. К тому же, — он с вызовом вскинул подбородок, — не смей указывать мне, что делать. — Простите, милорд, но почему бы тогда... не взять Мальсибера? — Мальсиберы уже привлекли к себе немало внимания в Англии. Светиться в обществе главных подозреваемых мне нежелательно, а придурковатую ведьму ни в чём не заподозрят, — преспокойно ответил Лорд, затем откинулся на спинку стула и устало прикрыл глаза. «К черту! — я говорила себе, скрипнув зубами. — Ничего страшного! Если она поможет нам прорваться сквозь мракоборческую орду, так тому и быть. Главное — добраться до Албанского леса. Для меня это чёрт-те что, но Лорд окрестил его своим убежищем. Ничего страшного, — я говорила себе, — но мне страшно до умопомрачения» — А Берта... — глухо произнесла из-за пересохших губ, — что она будет делать в Албании? Лорд вздохнул, как будто мой вопрос вогнал его в жуткое уныние. — Да что угодно, Приска. Хоть постель застилать. Ей же вроде бы нравится это занятие... «О боги... он знает...» Мелкая морось за окном уже перешла в полнокровную грозу, молнии прошаркивали наискось, а Волдеморт опять вторгался в моё личное пространство, нависая надо мной. — Ты с таким пылом встала на мою защиту... Тебе не от него, а от меня крепко достанется! — Лорд издал короткий низкий смешок, его взгляд становился всё загадочнее. — Раз уж ты такая смелая... — Он затих, потом прошептал так тихо, что я едва услышала его: — Может, будешь менee epшистой, и назовешь меня просто Повелитель? Положив палец на мою нижнюю губу, он провел им вниз, к шее, до самой ключицы. Судорожное волнение, не лишённое радости, пробежало по моему телу. «Госпоже он такого точно не говорил», — я подумала, объясняя это волнение пост-легилиментным помрачением. — Повелитель, — прозвучало совсем на выдохе.