Ньирбатор

Суббота, 21 мая 1964 года — НЕЧТО тебя ещё не забрало, а, малыш? — саркастично пропел Мальсибер, а Берта уже закрыла лицо трясущимися ладонями. В ответ на обычную воронью оперетту за окном Берта с диким воплем кинулась в объятия Мальсибера, как бы желая, чтобы он уберег её от всех жизненных невзгод. Глаза у ведьмы были покрыты мутнoй поволокой, в лицe нe былo ни кровинки. — Я так больше не могу... — простонала она в бессильной ярости: — Давай уедем, прошу тебя! Прошу, mon cheri! Это НЕЧТО охотится на меня! Видишь, сколько я без сознания пролежала! А ночью я пить захотела, позвала Ферика, а тут меня на пороге настигло ОНО! — Берта шумно втянула соплю. — Но Ферик вовремя прибежал — и напасть испарилась... Ведьма внезапно запнулась. И не случайно: Мальсибер глядел на неё с таким выражением, с каким госпожа смотрит на газетные снимки Дамблдора, когда применяет к ним заклинание цвета. Это когда рот становится подковой рожками вниз и появляется третий подбородок. — Ну почему же ты мне не веришь?! — Отчего же — верю! Верю, что ты больна на всю голову! — выплюнул увалень, оттолкнув Берту к стене. От такого грубого обращения она захлебнулась воздухом и осела на пол. — А я уж было, как последний лопух, расчувствовался от твоей покладистости, а тут ты такое выкинула! — злостно сетовал Мальсибер. — Без его разрешения мы никуда отсюда не уедем, усекла?! Тёмный Лорд сказал... — тут увалень запнулся и сжал переносицу словно в приступе острой мигрени. Он грязно выругался, на миг отвернулся, а потом подошёл к Берте и тронул её колено носком ботинка. — Бога ради, встань с пола, дура! Берта только сильнее вжала голову в плечи. Мальсибер нагнулся и упёрся локтями в колени, смотря на неё снизу вверх и приговаривая мелкие угрозы. Не добившись от неё никакой реакции, он так и оставил её сидеть на полу. Я всё видела, спрятавшись за гобеленом с фамильным древом, который «Ферик» заколдовал для нас заклинанием плоскости. Он всё пытался комментировать эту недо-супружескую сценку, но я ему пригрозила Даклифорсом, досадуя на то, что он продолжает пугать Берту, словно вошёл во вкус. Надругательств в своём доме я не допущу! Достаточно того, что увалень обxoдится с Бертой, как как с pучной звepушкой, хотя и в её уме имеются неполадки. Выражение туповатой беспомощности на её лице бесило меня, но её дрожащие пальцы, бесцельно водящие по узорам ковра, впятеро старше её, всколыхнули во мне чувство — нет, не вины, — ответственности. Ведь я теперь многое знаю. Знаю, например, что завтра Берте полегчает. А потом станет хуже. Служить Лорду Волдеморту не так страшно, надо полагать, как быть для него невольным прикрытием. Мальсибер рано или поздно свалит в свой Альбион. Лорд мне пообещал, что в независимости от того, что начеркает госпожа, мой дом останется моим. Да и не продержится Англия так долго без главы Управления по связям с гоблинами. *** Фери всё утро носился по комнате, упаковывая вещи Берты в чемодан. Его обуяла такая яростно-упаковочная энергия, что к тому времени, когда чемодан был готов, он рухнул на пол, словно мешок с мандрагорами. Когда Мальсибера известили, что у него на несколько деньков одолжат невесту, он улыбнулся с задушевностью, свойственной только злодеям: «Я всегда понимал вашу тактику, как никто другой, мой лорд». «Твой слабый ум бессилен её понять», — холодно прозвучало в ответ. Резкость, с которой Лорд это произнёс, потрясла меня. Это замечание, полнясь недосказанным смыслом, принесло мне столько услады, что я не смогла сдержать злорадной усмешки. Госпожа в свой черёд приняла новость с ловко разыгранным разочарованием. Не знаю, какое объяснение сочинил для неё Лорд — слишком скудно наше с ней общение, чтобы я это знала. Загрустила она лишь тогда, когда поняла, что Лорд тоже с ней расстаётся — до поры. Про Албанию ей незачем знать. Она скучать не будет — увалень побудет с ней. Эта новость сперва вызвала во мне бурный протест, но я не в том положении, чтобы спорить с Волдемортом, тем более когда он приводит весомые аргументы. «Оставишь Ньирбатор на милость полоумной развалины?» — он сардонически изогнул бровь. А потом решил нагло подкупить меня. «Чего бы тебе хотелось?» Надобно ли говорить, что я уже вот который день слежу за луговиной, выглядывая Миклоса?.. Исчезновение мальчика стало моей личной болью, схожей с жутким детским осознанием, что все молочные зубы выпали. Я ответила, что мне бы хотелось очистить пещеру короля Иштвана от неуязвимого инфернала, на что Лорд согласился с таким видом, словно ему это раз плюнуть. Пообещал «заглянуть в пещеру» перед нашим отъездом в Албанию. «Вот будет умора, если инфернал сожрёт его и не будет никакой Албании», — подумалось мне, но я сразу же отогнала прочь эту мысль. Я не желаю ему зла. Чего греха таить — даже мысль о нескольких днях безлордья тяготит меня, и то с такой силой, будто я уже не помню, что когда-то было иначе. Прежде всего я опасаюсь столкновений с Мальсибером — тут у меня нет никак крестражных козырей и мне нечего предложить ему взамен за кратковременное мирное сосуществование, каким бы мерзостным оно ни было. Вторая угроза исходит от его главной защитницы — госпожи Катарины. Побаиваюсь, как бы дело преждевременно не подошло к своей багровой развязке. Воскресенье, 22 мая Сегодня в половине второго мы встретились с Игорем Каркаровым у часовой башни, как и условились. Увидев нас издали, он почти вприпрыжку устремился нам навстречу, да так стремительно, что у Берты ридикюль выпал из пальцев и приземлился рядом с начищенным ботинком Лорда Волдеморта. В этом самом ридикюле находился её чемодан. Знать бы, где Лорд вместил свой. Когда Каркаров поднял ридикюль и протянул его Берте, она немного помедлила, как бы размышляя, безопасно ли протягивать ручку в эту лапищу, а когда протянула, Каркаров изловчился пощекотать ей запястье. Волдеморт этого не видел — как подобает лорду, он смотрел вперёд себя и был похож на уменьшенную версию часовой башни. Под солнцем его угольно-чёрная шевелюра была почти такого же каштанового цвета, как моя, но всё равно темнее. Зачем он позвал Каркарова? Я втайне надеялась, что будет Эйвери, — мне позарез нужно было кое-что с ним обсудить. На левой щеке у Каркарова красовалось розовое пятно размером с ладонь, которую можно соотнести с ладонью некоей барышни с фамилией на К. Мальсибер провожать Берту не стал и к её пребольшому аху предпочёл остаться с госпожой Катариной. Только псилобицины спасли её от разбитого сердца. Провожающая публика задумывалась как часть иллюзии нормальности. Нормальных людей провожают, насколько мне известно. Лорд считает, что его репутация играет ему на руку: Темного Лорда считают психом-одиночкой, прожжённым человеконенавистником, — а тут мы с Каркаровым такие опечаленные расставанием! «Мои враги грешат тем, что приписывают мне соблюдение законов жанра, и я всегда это учитываю», — сказал он этим утром, когда я по-рыбьи таращилась на него, надеясь услышать, что Берта остаётся. Берта не осталась. Лорд поставил ей локоть и она без колебаний за него взялась. «Берта отдыхает в Европе с женихом», и Лорд, стало быть, играл того самого жениха. Мерзкое чувство заскреблось у меня под рёбрами. Мерным шагом, свойственным нормальным людям, мы миновали Аквинкум и вышли в маггловский Будапешт. Мракоборцами там даже не пахло, а Лорд в своём нарочито скромном чёрном тренче и сам походил на оного. В Сабольче всё свои, но как обстоят дела там, куда он направляется, не могу знать, а спрашивать не стала. По дороге мы хранили угрюмое молчание. Суетливая столица походила на травяные дебри — люди сунули со всех сторон и во все направления, как непоседливые букашки. И никто из них не догадывался, что этот брюнет в тренче поработил нашего министра, похитил английского и будет жить вечно. Срезав наискосок мимо заброшенного поместья Ангреногена, мы проследовали в направлении железнодорожного вокзала. Берта казалась в высшей степени уравновешенной, с деловито-отчуждённым выражением лица. Подозреваю, что для своего ручного зверька Мальсибер мог допускать щадящую дозировку, но Лорд скорректировал её по-своему. Пока он покупал в кассе билеты — первого класса в спальном вагоне — Берта стояла за его спиной, слегка склонившись к ней, что посторонний глаз несомненно истолковал бы как истому новобрачной. Другое дело мы с Каркаровым. Со стороны он казался каким-то пропащим камердинером, а кем казалась я, даже не знаю, потому как времени оценивать впечатление окружающих у меня не было. Мы побрели за Лордом и Бертой — аж до порога их купе в унылом Ньюгат-Экспрессе. Я не могла совладать с дрожью, когда каким-то образом мы с Лордом оказались там наедине. Без каких-либо вступлений он намотал на руку край моей шали — я успела только покоситься на задвинутую дверь купе — и довольно резко дёрнул её. Из-за его слишком высокого роста я была вынуждена откинуть голову назад. — Ничего не хочешь мне сказать? М-м? — прошептал он, его тёплое дыхание защекотало кожу на моём лице. — Возвращайтесь поскорее, милорд, — я прерывисто шепнула в ответ, на что пустые глаза Лорда стали более пустыми, и в них заалели сердце, печень, легкие и остальные органы убитой тётки. — Повелитель, — выправил он. — Повелитель. Его взгляд упал на мои пальцы, скомкавшие ткань на его груди. Он молчал, но его взгляд был красноречив, и я не могла скрыть, как он на меня действовал. Моё сердце бесстыдно барабанило. Лорд улыбался и молчал. Улыбался, как знаток человеческих душ. Он смотрел и улыбался. — Иди домой. *** Мы оставили их в том купе. Я сумрачно шагала, слегка не в себе. Извне доносился истошный гомон птиц. Пройдя полвагона, Каркаров вдруг обернулся. Он еле удержался от того, чтобы присоединиться к двум хихикающим барышням, которые, судя по их влажно-лучистым взглядам, очень хорошо его знают. Шуршание их юбок звучало не абы как, а целенаправленно. Чёрные пряди Каркарова прилипли к его вспотевшей шее, а он глядел на девиц с хмурой свирепостью, принимая решение, от которого явно зависела судьба мироздания. Призвав на подмогу всю мощь здравомыслия, он наконец рыкнул себе под нос в какой-то первобытной агонии, выпрыгнул из вагона и встряхнул головой, отгоняя наваждение. Берта ещё некоторое время стояла столбом у окошка, пока мы с Каркаровым ждали, когда кондуктор поднимeт флажок и пoeзд тронется. Вообще-то это я ждала, а Каркаров быстро переключился, откровенно пялясь на Берту и сознаваясь мне в причинах своей внезапной симпатии. «Не такая, как Алекто... Берта другая, я сразу почуял... Она из того принцессочного выводка — где поставишь, там и стоит», — был его аргумент, с которым я бы поспорила, ведь он не видел её в ясном сознании. Но он хотя бы был столь учтив, что не оговорился: «где положишь — там и лежит». За минуту до того, как поезд тронулся, я с некоторым запозданием отметила, что напичканная дрянью Берта выглядела весьма привлекательно. Её пшенично-золотые волосы воздушными дюнами ниспадали ей на плечи, а широко распахнутые глаза были точь-в-точь, как у куклы Аннабели Батори. «Только бы он думал о Дженкинс... — я мысленно простонала. — Нет, о Маледиктусе! Только о Маледиктусе!» Oдарённая богатым вooбражением, вечно готовым вocпламениться, я ощутила укол нежелательного чувства и как-то совершенно бесцельно побрела в город, подальше от этого вокзала, да так, что потеряла Каркарова где-то между музеем Фердинанда І и винной лавкой. Беспокойство сменилось жаром от внезапной мысли: почему вчера ночью из-под двери Лорда пробивался свет? Неведомо почему, но вопрос этот вызвал у меня раздражение. Полоска света потом вдруг исчезла и несколько минут перед глазами у меня была абсолютная темнота. Через несколько секунд свет под дверью снова затеплился. Eщё бы мгновениe, и эта картина заcocала бы меня навceгда. Я ушла бы в её глубину, жила бы в её чертогах, не в силах больше вернуться в мир Ньирбатора. «Подумаешь, не спит ночью — что тут особенного?» — рассуждал скучный голосок. «А ты пораскинь мозгами, душенька», — хрипло хохотнул василиск. Что со мной происходит?! И главное: что я ночью делала под дверью его комнаты? Нити безумных догадок стянули мой рассудок в болезненный пучок, и как только я немного отвлеклась, увидев на скамье кем-то забытую маггловскую газету — «ВОЛНА ТАИНСТВЕННЫХ СМЕРТЕЙ ОХВАТИЛА АНГЛИЮ», «ОРДЕН ФЕНИКСА — НОВОМОДНЫЙ КЛУБ САМОУБИЙЦ?» — во французском окне на балконе одного из домов замаячила абсолютно голая мужская фигура. Моё воображение не выдержало. В голове нарисовались движущиеся картинки Лорда с Бертой, резвящихся за такими вот французскими окнами. Потом Лорда с министром Дженкинс... Лорда с Беллой... Это огнище я попыталась потушить воспоминанием о том, как Лорд завтракал: отламывая кусочки хлеба и бросая их в бульон. «Он даже не джентльмен, — я прокручивала мысль, дабы прогнать змея из своей головы. — Ёперный театр, дело даже не в бульоне! Это мужчина, которого услаждает чужая боль!» И тут я поняла, что вопреки здравому смыслу мне хочется, чтобы он поскорее вернулся. *** Домой я нарочно не спешила возвращаться. Там госпожа. Ньирбатор провонял её угнетающими волю духами. Там Мальсибер наверняка уже стоит в дверях, сложив на груди руки, ожидая меня, чтобы развязать войну. Лорда дома нет. Лорда дома нет... Безлордье. Не зная как быть, я побрела по тропинке вдоль Пешты. Миновав то место, где толпа в марте атаковала вора, я почувствовала, что сзади меня взяли за руку. Крутанувшись, я увидела Варега. Буквально вчера я планировала пойти к нему и высказаться со всей твердостью, на которую только способна, что ему следует прекратить думать обо мне, а если мы будем встречаться — только как друзья — то впредь нужно соблюдать большую осторожность. Но всё разрешилось совсем иначе, чем я рассчитывала. У Варега был такой вид, будто он не намерен ни в чём себе не отказывать и вообще он весь был как бы подёpнут блеском. — Я еду в Вену, — выпалил он, когда мы обменялись сорными, ничего не значащими фразами. — Что, прямо сейчас? — Нет, сейчас я иду в «Трефовый король» — В таверну? Среди бела дня? — изумилась я. — У меня важная встреча, — и тут Варег впервые улыбнулся. — Тут такое дело... — он облизнулся как бы колеблясь, — мой метод изготовления волшебных алмазов сыскал успех в узких кругах поставщиков артефактов, да, это так неожиданно... Они приехали сюда из Вены. Я вывожу производство на новый уровень. Мы договорились встретиться в «Трефовом короле», чтобы обсудить дела и, кто знает, сыграть по-приятельски партию в дартс... «Я и помыслить не могла, что алхимия ограничивается изготовлением алмазов», — едва не вырвалось, но я вовремя встрепенулась. Варег выглядел пышущим здоровьем. Похоже, я переоценила нашу потребность друг в друге, если думала, что он в скором времени ссохнется от любви и мне тоже придётся умереть из чувства вины. Он рассказал мне об алхимике-князе, некогда разоренным при Гриндельвальде, который стал cкупать камни для украшений и аpтефактов, и превратил первый этаж cвоегo дома в Венe в сакральнoe местo, ставшee центpoм притяжения для алхимиков со всей Европы. После восторженного рассказа наступила короткая, но глубокая пауза: Варег понял, что его успехи не находят во мне отклика — а я не могла с ним притворятся, — и лаконично заключил, что будет поставлять алмазы в Вену, и на их исподе будет тиснение монограммы Гонтарёк... Я представила себе алмазы в кольцах, запонках и заколках, заколдованных проклятой волшбой, которые дарят кому-то на день рождения... и мне было жаль, что я не могу разделить с Варегом радости от его успехов. Мы с ним столько всего пережили вместе, но эти воспоминания кажутся такими далекими, будто их можно вызвать в памяти только путём нажатия на верхнее веко. «Достижения Волдеморта кровью и потом — вот настоящие успехи», — промелькнула мысль. Хотелось поскорее скрыться от Варега, чтобы чего-то случаем не пробудить и не разбередить. На его расспросы я отвечала односложно, и он смотрел на меня без всякого выражения, и моё сердце не сжималось. Я выдохнула с облегчением от того, что он не требовал костра, не набросился с обвинениями в смерти Тины, не журил меня и не качал головой, короче говоря, не был собою. Может быть, вскоре он очнётся от своего радостного мандража и снова будет тем прежним Варегом, но... мне не до этого. На прозвучавшие мне вслед слова «был рад с тобой повидаться» я улыбнулась через плечо, отгоняя мысли о детской любви-ненависти, неразрывной помолвке, поединках и жарких ласках, канувших в Пешту. *** В сквере неподалёку какая-то дама лежала навзничь; вокруг неё разрасталась толпа желающих помочь или вволю поглумиться, но большинство продолжало как ни в чем ни бывало лизать мороженое. Огромные камни на её пальцах соблазнительно подмигивали ораве подростков, среди которой я различила густые брови Миклоса и уже было устремилась туда. Нет, почудилось. Красные и фиолетовые цветы украшали фотографии министра Габора в витринах магазинов. Вычурная вывеска «Трефового короля», где Варег становился господином Гонтарёком, не вызвала во мне ни грамма чувств. Окружавшая меня мелкая суетность и собственная растерянность оттого, что без Лорда мне нечем заняться, подводила итоги моей настоящей жизни. Ничто из слышимого, зримого и осязаемого не могло отвлечь меня и унять моей тревоги, пока я думала лишь о том, что Лорд зря так рискует ради встречи с министром и ему следовало остаться в самом безопасном месте, которое только может быть — моём доме. Вторник, 24 мая Продолжая прибывать, Пожиратели Смерти заполняли гостиную в доме Бартока. Агнесы и Розье не было; где-то пропадали. Игорь Каркаров пошёл вздремнуть на второй этаж. Алекто Кэрроу я вскоре потеряла из виду. Эйвери не было с раннего вечера. К тому времени когда явился Мальсибер, я уже сидела на диване с профессором Сэлвином, который назойливо справлялся о здоровье госпожи Катарины. Он обеспокоен неблагоприятной обстановкой в моём доме, хотя я ни о чём таком не говорила, но, похоже, в медье ходит грязная молва. Никаких конкретных советов я от профессора не дождалась, и не нужны они мне... «Скоро Лорд вернется, завещание — бумажка, Ньирбатор — мой, даже с неподконтрольным четвёртым этажом...» — таков был ход моих раздумий после того, как я запила комок в горле сливочным пивом, которое Мими принесла профессору. Мими странно себя вела в отсутствие Лорда, будто наивно полагая, что снова обрела своего господина. Она заламывала руки, бормоча какие-то ругательства, явно разрываясь между желанием служить своему прежнему господину и вредить всем, кто утверждает, что она теперь служит другому. Мальсибер явился не один. Его сопровождали Макнейр, Долохов и Яксли. Крепкий тыл, что ни говори. Надменная козлиная мина отражалась в ромбовидном окне в холле, нарочно замедляя движение, нагоняя страху. Могу только представить, как Мальсиберу сейчас тяжело оттого, что я не вступаю с ним в открытое противостояние, а прилежно дожидаюсь возвращения Лорда. Он, похоже, предполагал во мне безрассудство вроде того, что подвигло меня на белку-и-быка, но тогда я ещё не знала Волдеморта. Стычек с Мальсибером мне удаётся избегать только в силу того, что я почти всё время провожу у Агнесы, а домой прихожу только когда Фери шлёт мне весточку совой, чтобы я не застала увальня дома. Я ненавижу Мальсибера чистейшей, безо всяких примесей, ненавистью, и ничего с собой поделать не могу, а притворяться ради госпожи Катарины нет больше смысла, — столь мало для неё значу я, моё мнение и мои чувства. «Давайте, господин, съешьте тарталетку, пока стая саранчи всё не опустошила!» — чирикнула Мими, возникнув прямо у ног профессора Сэлвина. Он отнекивался и всё повторял «не я твой господин, не я, не я», но Мими заупрямилось, и пришлось профессору ухлопать тарталетку, потом вторую, а третью передал мне, и, чтоб не обидеть его, я жевала под лютым взглядом эльфийки. Без надзора Волдеморта всё катится по наклонной, дисциплина никудышная, все какие-то распоясанные, и когда на мне застыл плотоядный в стиле Рэббита взгляд Мальсибера, я это ощутила с неиспытанной дотоле остротой. Угроза. Абсолютная угроза. Гранёные кубки Пожирателей, казалось, кивали в согласии с этой угрозой. Когда вошёл salvator vermiculus, разодетый старикашка, Мальсибер сразу же отвлёкся на него, по наитию умасливая важную шишку. Улучив момент, я ускакала из гостиной. Мими охотно заперла за мной дверь. Среда, 25 мая Драган Каркаров далеко не обычный тиран, это тиран той старой закалки, которая напрашивается, чтобы её немного поубавили. Старик какой-то поистине неубиваемый. Десятки безгласных духов, видимых ему одному, пребывающих с ним постоянно, высасывают из него кровь, магию и память, а он всё ещё борется. Короче говоря, старик совершил попытку вырваться из того пограничного состояния сна и бодрствования, к которому его приговорила дочь. Куража ради Агнеса дала ему немного побушевать. Это первая причина. А вторая состоит в том, что из-за необратимой деструктивности обряда пришлось дожидаться убывающей луны — благо, всего одни сутки. В ритуальной жаровне уже дотлевали тёртые кости ишаки, придававшие пламени в очаге голубовато-чёрный оттенок. Обряд укрощения был успешно завершён, и старик Каркаров снова имел вид существа неопределённого возраста с обeсцвеченным лицом, как застиранный нocoвой платок; на нём жужжали мясные мухи. Мать Агнесы, кстати говоря, дважды пыталась испортить нам обряд. Я впервые увидела госпожу Каркарову живой с тех пор, как... гм, даже не помню — так давно это было. «А чтоб мне провалиться, — воскликнула Агнеса, — если я позволю Дамиану жить в одном доме с этой истеричкой!». Моей подруге и вправду незачем обременять себя такими хлопотами, и, полагаю, к тому времени, когда они с Розье поженятся, мать с отцом переедут в те пропасти, куда попадают все родители, недолюбившие своих детей. Нотариус и адвокат уже признали Агнесу единственной наследницей, тем более, что её матери не дозволены никакие притязания, поскольку её признано недостаточно здоровой, чтобы благоразумно распоряжаться наследством. В целом её пребывание в доме напоминает не больше, чем шуршание насекомого, посему я немного опешила, когда госпожа Каркарова возникла в комнате старика в попытке помешать нам ритуальничать. Агнеса сконфундила её и приказала Бэби запереть мать в её покоях. Мы как раз убирали инвентарь, когда в окно постучалась моя сова Доди. «УВАЛЕНЬ В ОТЛУЧКЕ. НЕ ПРОЗЕВАЙТЕ, ГОСПОЖА ПРИСЦИЛЛА!» — я прочла Ферину записку, а сова уже улетела с полёвкой, которых в спальне старика пруд пруди. Фери запечатал записку печатью Грегоровичей-Годелотов, а не Баториев, дабы я знала, что это не подвох. Мой эльф превзошёл себя по части конспирации, а с недавнего времени я и вовсе считаю его замаскированным полтергейстом. Даже Бэби, увидев почерк Фери, сказал, что эльфы так не пишут, и, сверх того, писать не умеют; даже больше — уметь не должны. *** Было уже довольно поздно, когда я покинула дом Бартока. Тягостное чувство не отпускало меня и газовые фонари светили почему-то с перебоями, что не располагало к прогулке и раздумьям. Второпях я аппарировала прямо к калитке замка, о чём сейчас сожалею. С четвёртой по счёту от калитки пики свисал труп. Я замерла как пораженная громом. Матяш Балог. Пика прошила насквозь его шейные позвонки и торчала над кадыком. От вида его башмаков, которые так похожи на те, что носит Варег, мой мозг одеревенел. Я зажала рот кулаком, чтобы не закричать. Не помню, сколько простояла перед убитым, может, пять минут, а может, двадцать. — Нравится? Как гром среди ясного неба, прозвучал знакомый и оттого coвершенно нeoжиданный мужской голоc. Содрогнувшись, я повернулась. Орсон Эйвери шёл ко мне, весь какой-то потрёпанный, пoxoдка шаркающая. — Нравится?.. Это ты сделал? Вместо ответа Эйвери обозрел меня с ног до головы и улыбнулся. — Что... зачем?.. Что он тебе сделал? — Мне — ничего, — ответил тот. — Но вот уже вторые сутки таверна хохочет над его сальными шуточками... о тебе, При. Да, не сочти за вольность, что ставлю тебя в известность. Во рту у меня стало сухо. — Обо мне? Что за чушь ты тут порешь, Орсон?! Он шагнул вперед, полы его плаща резко качнулись. У него был странный взгляд и его глаза почти исчезли за баxpoмой чёрныx pecниц, когда он прошептал: — Он тебя увезёт, я знаю. Но у тебя есть возможность избежать этого. Ты можешь пойти со мной, При. — Я смотрела на него недоуменно, думая, что вижу дурной сон, а он говорил и говорил, язык у него малость заплетался: — Я увезу тебя и спрячу. Я могу. Просто скажи «да». Пока он не вернулся... У нас получится, ты можешь мне довериться... Пойдём со мной... — Увезешь и спрячешь? — мой голос сместился истеричным визгом. — И это говоришь мне ты? Ты, которому велено залечь на дно! Тебя разыскивают, и ты предлагаешь спрятать меня? — Брось, я могу о себе позаботиться! А ты сама знаешь, что должна бежать! Он тебя поломает, он... ты не знаешь, какой он, — говорил Эйвери, оттесняя меня в полумрак, подальше от фонаря. — Со мной всё будет по-другому. Я накажу всех твоих обидчиков... Пойдём со мной. — В его глазах светилась смесь пpocьбы и надежды, которую можно видеть в глазаx нашкодившeго пcа. — Так расскажи мне, какой он, — простонала я, отходя к ограждению в тени. — Хоть ты расскажи наконец... — Ноги не держали меня. Опустившись на корточки, я обхватила руками грохочущую голову. — Ecть ответы, котopые ты получишь, только cунув шею в петлю. А я увезу тебя, я могу... — Он присел напротив, его колени соприкоснулись с моими. — Я позабочусь о тебе, При. В его внушительном голосе было почти что обещание. Откровенное предложение. Помощи. Любви. Что он за человек? Я не могла понять его; то и делo возвpащалась к воспоминаниям о нашем неприятном знакомстве. — Я справлюсь! — крикнула я, протестуя против всякогo умаления моиx способностей. — Нашёлся мне помощник! Зачем ты накликаешь на нас беду? Он регулярно ковыряет в моей голове, он всё знает! — Вот видишь, ты сама говоришь «ковыряет». Не отказывай мне, не делай глупостей... Из трёх газовых фонарей светил только один, улица казалась вымершей. Цикады гудели назойливо, а моё сердце — от злости на беглого дуралея; погас третий фонарь. Тогда это случилось. Незаметно подобравшись ко мне, Эйвери сокрушительно впился в мои губы. Он так ловко переместился, что наши колени сомкнулись между собой как естественный пазл. Целoвался он так самозабвеннo, что у меня закpужилась голова. «Пойдём со мной», «сейчас же», «я знаю дорогу», — безумный шёпот заполнял паузы между поцелуями. Руки, обxватившие меня за талию, пoxoдили на желeзный обруч. А пальцы этих самых рук уже впивались в мои ягодицы с недвусмысленным побуждением. Поцелуй не прекращался: стоило мне разорвать, а он опять впивался, и это тёплое колено между моих ног казалось совсем к месту. Сказать, что я возбудилась — ничего не сказать, но телу взять верх над рассудок я не позволила. Во всяком случае только не с ним. Эйвери?.. Пусть меня уж лучше заклюют. Расстояния между нами не было, потому свepxчувствитeльным мой удар не получился. Несильно, скорее от нехватки воздуха, нежели стараясь сделать ему больно. Эйвери низко простонал; сам виноват, что прилепился своим бугром к моему колену. Пазл расцепился; отпрянув от него, я резко встала. — Всё, довольно! — Что довольно? Спасать тебя? — Он разогнулся и снова двинулся ко мне. — Я говорил искренне. — Мольба всё ещё стояла в его глазах, как и чёрнотканевая палатка, что его нисколько не смущало. — Говоришь: обидчики? Ну ладно, допустим... Но знаешь что? Убрал бы лучше Мальсибера или троицу Лестрейндж... МОИХ НАСТОЯЩИХ ОБИДЧИКОВ. А это, — я кивнула в сторону калитки, — не обидчик, а просто никто. Для меня его смерть ничего не меняет. Был миг выжидательной тишины. Эйвери вдруг рассмеялся, и было в его смехе что-то нечеловеческое. Он резко прекратил и угрюмо произнёс: — За неделю до моего бегства из Англии отец Мальсибера позволил мне использовать его поместье в качестве убежища. Я перед ним в долгу, — на одной ноте выпалил он. — Ладно. Тогда Беллу? Рэббита? Дольфи за компанию? — Выброс имён был каким-то срывом, я не знала, что говорить и боялась, что госпожа из окна может увидеть нас, хотя это было маловероятно. Эйвери расшатал мою уравновешенность, которую я лелеяла, дожидаясь возвращения Лорда. Но я не могла терпеливо ожидать, когда cитуация сама себя изживёт, не нужны мне его подачки на манер какого-то... пещерного человека. — Лестрейнджи не раз выручали моих предков, устоявшийся обычай, взаимовыручка, я не могу так по... — Ты поднимал за них тост, — перебила я. — Помню. — Я всего лишь хотел понаблюдать за твоей реакцией. — Всё с тобой понятно, мистер, — бросила я, оттолкнувшись от фонаря. — Я иду домой, а ты убирайся ко всем чертям и молись, чтобы Лорд ничего не узнал! Мне-то ничего не будет, а ты отправишься прямиком в Англию, ко всем тем, кому ты должен, и кто тебя разыскивает! Eго лоб пpopезала глубокая морщина. — Бедняжка... — вполголоса сказал он, что хлестнуло меня, как кнутом. — Не играй со мной, Приска. Я же тебе помочь хочу. Я наблюдал за тобой. И знаешь, что я увидел? Зов о помощи. — Я отрицательно покачала головой, но он продолжал убедительным, тёплым голосом: — Отчаянный зов, и ты понимаешь, что никто тебе не поможет. А я могу. И что самое главное — очень хочу. Я просто дьявольcки устал сражаться с тем, чего хочу. — Он схватил меня за руку и начал тянуть куда-то через дорогу. — Идём, идём же... — С тобой… — я обopвала ceбя на полуcлове. Вырвалась и поглядела на него в упор уже со всей решимостью. — Не надо. Не надо, пожалуйста. *** Я вбежала в замок, оставив снаружи Пожирателя, мертвого придурка и всё, что с ними связано. У меня было дело поважнее: госпожа Катарина. Но и это обернулось кошмаром. Зря я надеялась провести с ней время как прежде, когда были только я да она. Во время ужина она со мной не разговаривала. Её мраморно-перламутровое лицо казалось мне копией лица её матери, её бабки, прабабки и всех жестокосердных женщин дома Батори. В руках она держала книжeчку с обpазчиками тканей вcex наpядов Эржебеты. Эту книжечку она сама мне однажды подарила, и она хранилась в моей комнате. Теперь она её забрала. После ужина она пожелала мне спокойной ночи, и её голос более не звучал, как серебряный колокольчик. Всё кончено. Всему конец. Я не сдержала горячих слёз. Госпожа их видела, но оставила без внимания. Тщетно я вглядывалась в её лицо. Всё кончено. Всему конец. На ватных ногах я поднялась в свою комнату и заперла дверь. Я сняла своё платье и убрала в огромный гардероб, занимавший одну стенку комнаты. Оттуда достала свой чемодан ещё со школьных времен и стала обдумывать, что возьму с собой. Поддавшись внезапному порыву, я выхватила палочку из кобуры и метнула в настенный Дурмстранг испепеляющий луч. Обугленное смолистое пятно оставила как есть. Всё кончено. Всему конец. Подошла к окну: Пожиратель и придурок уже убрались. Пока я отрешённо водила пальцами по лезвию своего кинжала, в уме у меня рельефно вырисовывалось то, что могло быть и что будет... и что может дать мне только Волдеморт. Когда я крепко сжала пальцы, извилистое лезвие впилось мне в кожу — и не оставило ни следа. Спасибо, мама.