***
Солнце над медовой поляной стало клониться к закату, потому из бледно-желтого, небо постепенно окрасилось в розовый. Распахнув глаза, мальчик вдруг осознал, что до сих пор лежит у матери на коленях, а ее нежные руки гладят его тонкие волосы. Зашевелившись, он нехотя приподнялся и сонно поглядел на родителей. Взгляд мамы был мечтательно устремлен куда-то вверх, на неспешно плывущие по небесной глади облака. Отец сидел рядом, делая карандашом пометки в прихваченной с собой газете. Кажется, он разгадывал кроссворд или что-то вроде того. Обратив внимание на движение сбоку, мужчина перевел на сына безмятежный взор и улыбнулся. — Кажется, я задремал, — пробормотал маленький Салли, отстраняясь от матери и усаживаясь на пятую точку. — Ничего, малыш. Надеюсь, ты хорошо отдохнул? Мальчик кивнул, озадаченно почесывая затылок. Кажется, ему даже что-то снилось, но он никак не мог вспомнить, что именно. Тонкая ниточка сна ускользала из рук, как скользкая шелковая ленточка. Он потер глаза, осмотрелся по сторонам и вдруг замер, заприметив неподалеку от рощицы тощую девчачью фигурку. — Мам, там какая-то девочка. Проследив за взглядом сына, Диана поглядела на детский силуэт, застывший чуть впереди. И правда. Эта девочка была маленького роста, с бледной кожей и лиловыми, растрепанными волосами, едва доходящими до плеч. И что такая малютка забыла здесь одна, так далеко от жилого сектора? Вскинув руку, женщина приветливо ей помахала. — Детка, подойди сюда! Откуда ты здесь взялась? Маленькая незнакомка не ответила, но все же послушно засеменила крохотными шажочками в направлении раскинутого на траве клетчатого пледа. Остановившись у самого его края, она вдруг опустила взгляд, смущенно поправляя складки своего платья. — Как тебя зовут, милая? Где твои родители? Девочка помолчала несколько мгновений, затем обратила полупрозрачный взгляд на притихшего Салли. В этот момент ее круглое, детское личико показалось ему смутно знакомым, хотя мальчик мог на чем угодно поклясться, что видит ее впервые. Девочка, в свою очередь, смотрела долго. Так словно ждала, что тихоня узнает ее и назовет по имени, но этого не произошло. Заметно расстроившись, она коснулась кончиками пальцев висящего на шее крестика и тихо пробормотала: — Их здесь нет. Мои родители умерли. Глаза Дианы округлились, тонкий рот приоткрылся в немом удивлении. Даже Генри резко выпрямился, не зная, как себя вести рядом с этим крошечным существом. Понимая, что надо немедленно взять ситуацию под свой контроль, женщина сделала глубокий вдох и ненавязчиво продолжила разговор. — Мне очень жаль, милая. Но с кем ты тогда пришла сюда? — Ни с кем. Я пришла одна. — Маленьким девочкам, вроде тебя, опасно уходить так далеко от дома в одиночку. Зачем ты пришла? Словно дождавшись каких-то особенных слов, незнакомка вдруг расслабила плечи, однако лицо ее так и осталось грустным, настороженным. Вскинув руку, она обиженно показала пальцем на Салли и одарила его настолько тяжелым, взрослым взглядом, что мальчик невольно вздрогнул. Он никак не мог понять, о чем идет речь, и что именно эта странная девочка имеет в виду. Выпустив юбку матери из своих ручонок, он вдруг поднялся на ноги, отряхнул шорты от налипших травинок и пыли. Глядя то на сына, то на таинственную маленькую незнакомку, Диана вдруг спросила: — Салли, ты знаешь эту девочку? — Нет, я... — Он врет, — она тут же насупилась и скрестила руки на груди, — раньше мы дружили, но потом он перестал ко мне приходить. Почему ты больше не общаешься со мной, Салли? Почему ты меня бросил? Отрицательно замотав головой, мальчик пристыжено сунул руки в карманы. Все еще считая происходящее каким-то глупым недоразумением, он вдруг по непонятной причине ощутил себя виноватым. Но за что? Как он может быть виноват в том, чего не совершал? — Я не вру! Я не понимаю, о чем ты говоришь! — Скажи, как меня зовут. Наступив на плед, девочка пересекла разделяющую границу и направилась прямиком к замершему Салли. Остановившись напротив него, она поглядела исподлобья, терпеливо ожидая ответа. Но Фишер молчал, неловко переступая с ноги на ногу. Он был уверен, что не знает ее имени. — Скажи! — Я не знаю его! — Ты лжешь! Назови! Назови меня по имени! Тонкий девичий голосок ворвался в черепную коробку, рассыпавшись внутри на множество приставучих шепотков. Он сводил с ума, раздавался отовсюду сразу, не замолкая ни на секунду. Мальчик болезненно схватился за голову, пошатнулся, стараясь отойти от девочки на пару шагов назад, но почему-то не смог. Когда голоса стали чуть тише, отошли на второй план, Салли увидел, что она плачет, глядя на него своими пронзительными, прозрачно-лиловыми, как у рыбы, глазами. Нужное слово возникло в памяти из ниоткуда. Облизнув резко пересохшие губы, он неуверенно произнес: — М... Меган? Медленно кивнув, девочка утерла слезы с лица ладонью. Взгляд ее стал спокойнее и чище, светлее, словно недавний плач был всего лишь притворством. Получив желаемое, она распрямила худенькие плечи, стала совсем серьезной. Эта неожиданная трансформация порядком озадачила Салли, потому мальчик так и остался просто стоять, бездумно хлопая веером чернильных ресниц. — Мы приходим к тебе, но ты не отвечаешь. Почему? — Кто «мы»? — Мертвые. Раньше ты слышал нас, помогал, а теперь... Теперь не подпускаешь к себе. Это жестоко, Салли-Кромсалли! Нахмурившись, мальчик мысленно прокрутил странное прозвище, повторил его шепотом, будто желая попробовать на вкус. Оно ему не понравилось. Глупое. Страшное. — Я устал, — ответил он вдруг не своим голосом. То был не голос маленького мальчика, то был давно поломавшийся голос взрослого юноши, — больше не могу. Вас слишком много и вы сводите меня с ума. Хватит. Мег вздрогнула. Обхватив себя руками за плечи, она вдруг сжалась, словно Салли только что ударил ее. Не веря собственным ушам, девочка обиженно кусала губы. Совсем не такого ответа она, кажется, ожидала. Гнев и бессилие застыли внутри ее хрупкого тельца, отдав по всему телу болезненными импульсами. Рывком подавшись вперед, она схватила Салли за плечи и с силой встряхнула. Со странной силой, которой едва ли может обладать крохотная девочка. Вынудив Фишера смотреть в глаза, она вдруг с напором заговорила: — Ты не сможешь вечно убегать от себя. Либо ты примешь это, либо умрешь. Ты уже почти мертв, просто не знаешь об этом. Вскинув руки, мальчик упрямо попытался сбросить с себя ее тяжелые ладони. Пусть не с первого раза, но у него получилось. — Мне плевать. Я буду убегать. До тех пор, пока реальность не ляжет так, как мне нужно. Ты поняла меня? Не приходи сюда больше. Я не хочу тебя видеть. Это прозвучало грубо, Салли знал. Но иначе было попросту нельзя. Иногда достаточно лишь раз проявить слабину, чтобы оказаться пожранным влиянием другой стороны. Он знал, каково это, и совсем не хотел ощутить нечто подобное снова. Молча сглотнув застрявшие в глотке рыдания, Меган сурово кивнула и, отвернувшись, поторопилась убежать обратно в рощу. Проводив ее взглядом, родители тихо вздохнули, огорченные поведением сына. — Ты же знаешь, что нельзя так себя вести, малыш? — спросила Диана, подняв на мальчика осуждающий взгляд. — Знаю, мам. Я все знаю.***
Пелену глубокого сна разорвал чей-то крик и громкий хлопок. Подскочив на постели, Салли рывком сел, тяжело дыша и тупо оглядываясь по сторонам. В комнате было светло и мирно, соседняя половина кровати пустовала. Соскользнув на пол, парень надел протез и поспешил выглянуть в кухню, откуда, судя по всему, и доносился шум. Едва он приоткрыл дверь и показался снаружи, как что-то металлическое влетело в стену рядом. Ойкнув, Фишер подался назад, переждал несколько секунд, снова попытался выйти. — Чтоб тебя, собака сутулая! — Ларри стоял в кухонной зоне, прислонившись бедром к столешнице. Футболки на нем не было, узкие джинсы сидели в обтяг, делая без того длинные ноги бесконечными. — Вот ведь ебаный... О, доброе утро, Салл. Переведя взгляд в сторону, куда несколькими секундами ранее пришелся удар, Салли заметил след чуть обсыпавшейся штукатурки и валяющийся на полу тостер. Несчастный агрегат страдальчески дымился черным, наполовину выплюнув два обгоревших кусочка хлеба. Озадаченно вскинув одну бровь, парень вопросительно поглядел на друга. — Что? Не смотри на меня так. Это чудовище чуть не шарахнуло меня током. — Хорошее начало дня, — не сдержавшись, Фишер улыбнулся, выполз из своего укрытия и подошел к столу. — Что ты делаешь? — Завтрак. Вроде как. Садись давай, принцесса. Ларри специально выдвинул для друга стул и вернулся к плите, где на прожженной сковородке брызгала маслом старательно подгорающая яичница. Чертыхнувшись, длинноволосый поспешил выключить газ, но было уже слишком поздно — корочка снизу внушительно попахивала горелым. Издав негромкий смешок, Салли опрокинулся на стул и захотел, было, сказать что-то милое, но вдруг в его памяти кадрами всплыли события прошлой ночи. Проклятье, что, если Ларри помнит про то, что произошло? Тяжело сглотнув, Фишер опустил взгляд, тупо рассматривая пространство перед собой. — Ты чего? — подойдя ближе, Ларри соскреб металлической лопаточкой содержимое сковородки другу в тарелку, выбрав для него самые крупные помидорные дольки. Понимая, что нужно что-то сказать, Салл как можно более непринужденно пожал плечами. — Эм... Да ничего. А где Лиза? — Мама приболела. Эта мерзкая погода дерьмово на нее влияет, — спокойно ответил Джонсон, повторяя ту же манипуляцию со своей половиной яичницы. — Все как обычно, ничего серьезного. — Надеюсь, она скоро поправится... Завтрак прошел в относительном молчании. У Ларри смертельно болела голова, да и вообще он с самого утра встал не с той ноги. Салли же попросту стеснялся с ним разговаривать, боясь, что длинноволосый захочет обсудить то, чего на самом деле не было. Видимо, ощутивший, что тишина стала напряженной, Джонсон заговорил первым: — Как спалось? Ты под утро ныл и дергался. Заметно обрадовавшись поднятой теме, Салл отложил вилку и промокнул губы бумажной салфеткой. — Мне снилась Меган. — Та маленькая девочка из ванной? — Да. И она была зла на меня, я впервые видел ее такой. Сказала, что я бросил ее одну, что никто из мертвых не может со мной связаться и... Не знаю, может меня просто плющило после вчерашней вечеринки. Ларри отхлебнул чай из кружки, со стуком поставил ее на стол, болезненно поморщился. Пожалуй, чтобы дожить до конца сегодняшнего дня, ему стоит выпить пару таблеток аспирина. — А ты приходил к ней на самом деле? — Да, пару дней назад. Но она не отозвалась, я думал, что она просто не хочет выходить. С ней такое уже бывало. — Странно... Но она говорила и про кого-то другого, верно? Салли кивнул. Странные вопросы стали постепенно складываться в осмысленную картинку происходящего. Действительно, с некоторых пор он перестал испытывать на себе какое бы то ни было влияние потусторонних сил. Он не слышал голосов, не замечал мечущихся по коридорам теней, больше не видел кошмаров. Таблетки стали для него незримым барьером, мощно охраняющим от проникновений с другой стороны. Но как тогда Меган смогла ворваться в его сон?.. — Ты же сам знаешь, из-за чего это произошло, — Ларри отодвинул пустую тарелку и свободно откинулся о спинку стула, — видимо, эта твоя херабора блокирует что-то в мозгу... Ну, что-то, что отвечает за твое тонкое восприятие. Хера я задвинул. Сам в шоке. — Видимо, она делает это недостаточно хорошо, раз Мег смогла до меня достучаться. — От всего не убежишь, Салл, — парень произнес это небрежно, явно не имея никакого подтекста, но Фишер вдруг вздрогнул. Почти то же самое ему сказала Меган. Про побег, про смерть. Про все то, о чем Салли так старательно пытался забыть. Обратив внимание на то, как изменилось лицо друга, Ларри подался вперед и водрузил локти на стол. Поймав взгляд Фишера, он по привычке склонил голову на бок. — В чем дело, бро? — Ты тоже... — парень замялся, чуть нервно проглатывая окончания слов. — Тоже считаешь, что я просто убегаю? От всего этого? Ларри ответил не сразу. Несколько секунд он молча рассматривал расстроенное лицо друга, стараясь подобрать наиболее правильные слова. Он не хотел еще глубже вогнать Салли в сомнения, потому максимально убедительно солгал: — Нет ничего дерьмового в том, что ты пытаешься избавиться от того, что тебе мешает, чел. Если ты считаешь, что тебе это нужно, то ты прав. Только ты можешь решать, что для тебя правильно, а что нет, так что забей на все и никого не слушай. А я буду рядом, чтобы разъебать тех, кто будет пытаться убедить тебя в обратном. Окей? От этой воодушевляющей, сбивчивой речи Салл даже заулыбался. Все-таки, Ларри может быть чертовски милым, если захочет. Кивнув, он одними лишь губами негромко повторил: — Окей. На этом разговор был закончен. Посидев еще немного, вскоре ребята разошлись. Ларри убежал в аптеку за каким-то навороченным лекарством для Лизы, Салли же просто нужно было наконец-то показаться дома, чтобы успокоить отца. Он знал, что Генри не будет злиться за то, что его сын не ночевал дома. Напротив, мужчина только обрадуется, поняв, что его тихоня-мальчик наконец-то начал общаться с людьми и выползать из подвала друга дальше, чем до школы и домой. На пороге квартиры его встретил урчащий Гизмо. Свет не горел, в полумраке небольших комнат стояла звенящая тишина. Заметив записку, пришпиленную к холодильнику магнитом, Фишер подошел ближе. Он заранее знал, о чем будет говориться в аккуратно выведенных строчках, но все равно решил прочесть. И не ошибся. Отец уехал на сутки на какой-то рабочий объект. В записке он просил не волноваться и на всякий случай уточнил, где лежит припрятанная заначка с деньгами. Что же, и на том спасибо. — Ну что, чувак, время безудержного веселья? — спросил он без особого энтузиазма, глядя на трущегося о его тощие ноги кота. Тот, к сожалению, ничего членораздельного не ответил, лишь мягко скользнул по торчащей коленке длинным пушистым хвостом. Около двух часов парень посвятил игре на гитаре. Музыка всегда помогала ему успокоиться и прийти в себя, особенно, когда она только-только рождалась из перегруженной мыслями головы. Но в этот раз что-то шло не так. Салли постоянно отвлекался, пальцы, дрожа, срывались с натянутых струн. Он никак не мог перестать думать о странном сне, посетившем его этой ночью. Хотел забыть о нем, но не мог, потому что знал, что рано или поздно это повторится. И снова, и снова. И следом за этими маленькими странностями вернутся кошмары, от которых он так старательно пытался спрятаться. Мысль об этом вызвала в теле обжигающую дрожь. Отложив гитару, Фишер обхватил себя руками за плечи и с ногами забрался на кровать, судорожно размышляя, как ему избавиться от этой проблемы. Во сне Меган сказала, что мертвые не могут достучаться до него. Значит, что-то мешает им. И Салли прекрасно понимал, что именно. Но в этот раз защитный барьер по непонятной причине дал брешь. Как это исправить? Первое время после адаптации препарат работал идеально, парень привык к нему и окончательно перестал чувствовать какую бы то ни было побочку. Но со временем, эффект начал ослабевать. Соответственно, его просто необходимо усилить. Но как? Взгляд пронзительно-голубых глаз сфокусировался на столе, где переливаясь коричневым пластиком, стояла баночка со злосчастными таблетками. Допустимая доза — две таблетки в день. Чтобы препарат действовал наверняка, Салли стал принимать еще одну по вечерам. Видимо, теперь ему оказалось этого мало. Поднявшись на ноги, юноша рывком пересек комнату и схватил препарат. Мало. Мало... Но сколько тогда будет достаточно? Он открутил крышку, вытащил первый кругляшок и положил его на стол. Затем второй. Третий. Шестой. Восемь маленьких таблеток расположились вряд, как солдатский строй. Решив, что на первое время хватит, Фишер сходил на кухню за водой. Первая. Четвертая. Восьмая. Привычная горечь обожгла рот, Салл закашлялся, но перенес ее стоически. Добравшись до кровати, он опрокинулся на нее спиной и удовлетворенно выдохнул, чувствуя, как по телу разливается приятное ощущение спокойствия. Теперь он в безопасности. Теперь никакие кошмары не смогут его тронуть. Ни демоны, ни призраки, ни даже малышка Меган. Спустя полчаса мысль об этом плотно укрепилась в одурманенном мозгу. Хихикая и перебирая гитарные струны, парень бормотал что-то себе под нос, в шутку представляя себя бессмертным. Как же легко, оказывается, жить, когда тебе ничего не грозит! Как это приятно и ценно. Но кое-чего не хватало. Положив гитару на пол, Фишер перевернулся на живот, взял с тумбы мобильник и принялся торопливо набирать смс-ку. «Арри подмис к мне надо пгврить» — тонкие пальчики с трудом попадали по кнопкам, однако Салли было плевать. Джонсон не ответил, но спустя пятнадцать минут Фишер услышал пронзительный стук во входную дверь. Проехавшись по постели вперед, он спустил руки на пол и сполз на него, как желе. Парень помнил, что не запер замок, но не был уверен в том, что Ларри додумается повернуть ручку. Но Ларри додумался, и когда он добрался до спальни друга, обнаружил того валяющимся на полу в бесполезной попытке добраться до двери. — Какого хуя? — встревоженно спросил Джонсон, проходя вперед. — Я кове-е-ер... — со смехом протянул Салл, переворачиваясь на спину. — Круто быть ковром... — Ты долбоеб, Салли. Длинноволосый сел подле него на корточки, рассматривая бледное, испещренное шрамами лицо. Зрачки парня были расширены и возбужденно блестели, на губах застыла непривычно счастливая улыбка. Ларри было сложно поверить в то, что друг балуется наркотой без него, но впрочем, он давно перестал чему бы то ни было удивляться. — Чем ты обдолбался, придурок? Фишер обиженно насупился, но ненадолго. Эйфория, охватившая его тело, оказалась сильнее других чувств. Вскинув руку, парень коснулся кончиками пальцев прядки длинных волос, растер ее между холодных подушечек. Удивленный происходящим, Ларри так и замер, боясь даже пошевелиться. Он будто сходил с ума и видел какой-то странный, чертовски неправильный сон. — Ты помнишь, что случилось на вечеринке? — голос Салли, тонкий и урчащий, как у котенка, вдруг болезненно огрел его по голове. Джонсон помнил. Или думал, что помнит. Но не верил, что друг сам захочет это обсудить. — Примерно. Я был пьян. Ты тоже. Не вижу смысла говорить об этом. Поморщившись, Салл покосился на парня удивленно. Лицо Ларри оказалось непроницаемым, как маска, и только взгляд черных глаз выдавал смущенное смятение. Заулыбавшись, Фишер вдруг ухмыльнулся и убрал руку от мужских волос. — Ты что, испугался? — Чего? Это твоя дрянь окончательно выжрала твой мозг? Парень расхохотался, перевернулся на живот, утыкаясь носом в пол. Покраснев, Джонсон невольно ощутил себя неловко, как пристыженный мальчишка, которому отказали во взаимных чувствах. Раздраженно вытянув руку, он упер ладонь другу в спину и с силой прижал его к ковролину. — Хватит ржать, обдолбыш. Ты выглядишь, как идиот. Заметно осмелев под действием таблеток, Салли сдавленно втянул в легкие воздух и перестал смеяться. Покосившись на длинноволосого через плечо, он скривил губы и пробормотал: — А ты выглядишь, как напуганный девственник. Не переживай, я не собираюсь покушаться на твою добродетель, Ларри-Схерали. Воцарилось молчание, наполненное тяжелым дыханием Джонсона. Парень запрокинул голову, потому Салли не смог рассмотреть выражения его лица. Но стоило их взглядам встретиться, как синеволосый занервничал. — Отпусти меня. — Заткнись. Схватив Фишера за руки, Джонсон дернул его на себя и рывком перевернул, снова пришпиливая обнаглевшего мальчишку спиной обратно к полу. Несильно стукнувшись затылком, Салли тихо шикнул, затем рассмеялся. Ларри выглядит иначе, чем обычно. Он злой, черные глаза горят, в них взрываются звезды и летают метеориты. Закушенная губа посинела, обострились скулы из-за крепко стиснутых челюстей. И страшно. И жарко. И голодно. — Я тебя прикончу. Богом клянусь, прикончу, — шипит длинноволосый, усаживаясь сверху. Его худое лицо нависает, так, что парень чувствует на собственных шрамах теплое дыхание и прогорклый запах сигаретного дыма. Салли хочет ему ответить, но не может. Язык не слушается, разум в агонии сходит с ума из-за противоречащих друг другу чувств. Чувство восторга сливается со страхом, парализует тело, как вколотый в мышцу яд. С подернутых тонким шрамом губ срывается что-то нечленораздельное и Ларри едко усмехается, чувствуя себя в этой краткой схватке победителем. Он склоняется ниже, сжимающие предплечья ладони медленно съезжают к запястьям. Фишер дрожит. — Боишься? — спрашивает длинноволосый, касаясь кончиком его носа своим собственным. — Нет, — хрипло отвечает Салли. — А должен. Ларри целует его. Впервые. Так, что от перенасыщения Салл едва не теряет сознание. Один язык, напористый и наглый, цепляет другой — мягкий, податливый. Привкус табака смешивается с лекарственной горечью, вынуждая обоих мысленно морщиться и давиться друг другом. Но сейчас это даже в кайф. Сносит крышу. До шкалящего пульса, привкуса крови на прокушенных губах — непонятно, чьих именно. Салли ерзает, пытается освободиться, и длинноволосый отпускает его руки, позволяя крохотным ладошкам сцепиться замочком на шее. Мальчишка повисает на нем, как доверчивый зверек, и Ларри приподнимается, увлекая его за собой. Перемещаются на кровать. Наглые руки стаскивают футболку с тощего тела. Фишер сопротивляется, сам не зная, зачем, но это ему не помогает. Скомканная, ткань бесшумно падает на пол, в то время как сухие ладони жадно скользят по голым юношеским ребрам. Длинноволосый может пересчитать их, не глядя, сыграть свою жестокую музыку, как на тугих гитарных струнах. Он снова садится сверху, склоняется к ключицам и целует впадинку между ними. Ниже, ниже, языком обводя силуэты выпирающих косточек. В джинсах уже сыро и тесно, у Салли, наверняка, тоже. Хочется приступить к делу, но Ларри тянет. Боится. Он ни за что не признается, что это его первый раз. И если принцесса захочет об этом заговорить — получит по ебалу. Небольшая бородка щекочет тонкую кожу. Фишер задыхается, будучи не в силах даже поглядеть на спустившуюся к его поясу макушку. Щелкает расстегнутая пуговица, затем молния. Но джинсы все еще на месте. Джонсон ненадолго отвлекается, чтобы оставить еще один лиловый след у косточки на бедре. Салли еще не знает, но весь он — карта небесных светил, где на фоне молочно-белого неба красуются голубые, синие и фиолетовые элементы галактики. Засосы болят и жгутся, но парню настолько нравится, что он утопает в этой боли, мысленно умоляя: еще! Еще! Еще! — Закончим? — спрашивает Ларри с насмешкой. Фишер не видит, но слышит, что он улыбается. — Чертовы девственники... — с трудом тянет Салл, своими словами намеренно нажимая на спусковой крючок. Провоцируя. — Мудак, — фыркает Джонсон грубо, хватается за края красных скинни-джинсов и стягивает их вниз вместе с черными боксерами. Случайно, конечно, но такой поворот событий его вполне устраивает. У Салли стоит. Так, что сам он даже стесняется об этом подумать, но страстно желает, чтобы Ларри сделал это за него. Абсурд. Мокрые губы Джонсона обходят горящую плоть по кругу — целуют внутреннюю сторону бедра, косточки, покрытый голубым пушком лобок. Господи, какой же перед ним все-таки ребенок! Бедняга дрожит и комкает простыни, едва не разрывая их на части, хотя длинноволосый еще совсем ничего не сделал. Как бы он действительно не подох после такого... Отстранившись, чтобы стянуть с себя футболку, Ларри хватает парня за бока, переворачивает его, как игрушку, на живот. Пристраивается рядом, облизывает идеальные пальцы художника, скользит по крепко сжатой дырочке. — Я бы на твоем месте расслабился, — тянет он самодовольно, как кот, — иначе будет больно. — Пошел ты, — пищит Фишер, не переставая дрожать. Джонсон тихо смеется, свободной рукой расстегивает джинсы и стягивает их вместе с нижним бельем до колен. Он и сам сходит от происходящего с ума, но просто не может этого выразить так, как все. Ларри не холодный, он ледяной. Из тех, кто лизнув собственное запястье, всегда чувствует привкус горькой соли на языке. Надавливает указательным, пытается войти, растянув плотный барьер. Пока не больно. Уткнувшись носом в подушку, Салли сипло дышит, ждет чего-то, впитывая непривычные ощущения, подслащенные полу-адекватным дурманом. Жарко. И холодно одновременно. Хочется прижаться к Ларри, но он кажется таким злым и изголодавшимся, что парень не решается. Да он и сам не хочет, чтобы наконец-то дорвавшийся до его тела, Джонсон вдруг остановился. Тот отстраняется, проталкивает второй палец, касается языком, помогая слюной. В глотке пересохло, но он старается. Нервничает. Фишер этого не видит — беспомощным и жалким он чувствует только себя. Наконец, крепкие руки ставят его на четвереньки. Ларри пристраивается сзади, смачивая собственную головку слюной — член у него болит от перенапряжения, так, что готов вот-вот отвалиться. Подается вперед, толкается, пытаясь втиснуться в тугую плоть. Салли тихо шипит, сжимая зубы и царапая простыни. Ему больно, и мысль об этом приносит длинноволосому странное, садистское удовольствие. Тогда он толкается сильнее, так, чтобы парень гулко охнул, застонал, вскрикнул. Наваливается на него сверху, прижимаясь голым торсом к выпирающему позвоночнику, одной рукой придерживает за ягодицу, другой обхватывает пульсирующий, исходящий смазкой член. Неторопливо ведет ладонью вверх-вниз, принимается мучительно медленно толкаться, так, чтобы боль миксовалась с удовольствием. Фишер послушно гнется под ним, забыв обо всем. О том, кто он, что здесь делает, почему во рту стоит такая странная, химозная горечь. Все это не важно, важно лишь ощущение болезненных толчков за спиной и издевательски-сладкая дрожь в теле. Через некоторое время комната наполняется густым, душным воздухом, сливается с тяжелыми вдохами и хлестом шлепков. Приноровившиеся друг к другу, парни нашли нужный контакт, слились воедино, балансируя на грани издевки и удовольствия. Когда скользить стало чуть легче, Ларри перевернул Салла на спину, снова пристроился между его ног, елозя подтянутым животом по пульсирующей плоти. Вперед-назад, до криков, упрашивающих остановиться, сменяющихся просьбами продолжать. Джонсон отпустил себя. Настолько, что перестал контролировать, перестал слушать. Он даже не заметил, что Фишер в мясо разодрал ему спину, желая хоть как-то высвободить скопившиеся в собственном теле ощущения. И так длилось долго, пока воющий, Салли вдруг не обмяк, забрызгав собственный живот белесой жидкостью. Тогда Ларри ускорился. Прижался к парню вплотную, обхватил, вцепившись зубами в кожу между плечом и шеей. Мрак. Грязь. Жар. Длинноволосый стонет, заходясь судорогой, кончает внутрь, даже не пытаясь успеть вытащить. Сил нет. Кровь пульсирует в висках барабанной дробью, мучительно насилующей мозг. Едва выровняв дыхание, Ларри сползает с тяжело дышащего парня и перекатывается на спину, закрывая глаза. Злости — как ни бывало. Только легкость и какой-то странный, животный стыд. Он так и не понял, хотел ли Салли на самом деле, чтобы все это произошло. Окончательно отдышавшись, длинноволосый натянул на себя боксеры, наплевав, что ткань тут же снова станет влажной от совокупности покрывающих член жидкостей. Повернул голову, скользнув мутным взглядом по чертам Фишера. Юноша так и застыл, дрожа и странно жмурясь. Почувствовав себя последней скотиной, Ларри осторожно притянул совершенно голого, одурманенного мальчика к себе, спрятал в крепких объятиях, позволив уткнуть бледное лицо в свою грудь. Надежную и крепкую. — В чем дело, Салл? — обеспокоенно спросил Джонсон, видя, что друг не успокаивается. Парень чуть отстранился, чтобы иметь возможность поглядеть Ларри в глаза. Черные, беспросветные и бесконечные, как космос. Тихо всхлипнув, он грустно пробормотал: — Я такой жалкий... Каково это, чувак? Трахать урода? Приподнявшись на локтях, длинноволосый нахмурился. На этот раз действительно раздраженно и зло. Нависнув над ним, он шумно втянул носом воздух. Начать ругаться — значит только усугубить ситуацию. — Ты не урод, Салл, — выдохнул он, смягчившись, — по крайней мере, я так не считаю. — Но другие... — Что, другие? Какая разница, что они говорят, когда у тебя есть я? Парень промолчал, задумавшись. Ларри был прав, однако настроение все равно неожиданно устроило американские горки. Догадываясь, в чем дело, Джонсон крепко стиснул пальцами его подбородок и заставил поглядеть в глаза. — Сколько этой дури ты выжрал? Глаза Салли нервно забегали, отвечать не хотелось, однако взгляд друга не оставил ему никаких компромиссов. — Пару штук. Шесть... Или семь... Цокнув языком, длинноволосый закатил глаза и отстранился. Встав с кровати, он нашел на полу свои джинсы, нашарил в карманах помятую пачку сигарет с зажигалкой. Фишер же нехотя сел, пряча наготу под покрывалом. — Ты не урод, Салли. Ты долбоеб. Пойду налью тебе чаю. Будем надеяться, что через пару часов тебя отпустит. Стиснув сигарету зубами, Ларри ловко подкурил ее и направился к выходу. Тихий, оживившийся голос друга нагнал его на пороге и заставил обернуться. — Ты ведь все же был девственником, да? — спросил он, хитро глядя своими льдистыми глазками. Сделав затяжку, Джонсон кашлянул, демонстративно стряхнул пепел на пол и, прежде чем скрыться за дверью, хмуро произнес: — Пошел нахуй, чудила.