Will you end my pain? Will you take my life? Will you bleed me out? Will you hang me out to dry? Will you take my soul in the midnight rain? While I'm falling apart, While I'm going insane.
*** В комнате пахло медикаментами. Тяжелые шторы плотными складками спадали на паркет. Все в крови. Ночь была необычайно тиха. Лунный свет лился в окно, любовно оглаживая каждый сантиметр обнаженного тела. Бледная, практически прозрачная кожа сияла, по ней ежеминутно проносились стаи мурашек. Приятная дрожь уже не била кончики пальцев, заставляя уставшие ладони сжиматься в кулаки. Чонгук ничего не слышал. Не хотел слышать. Дни сменяли друг друга так быстро, время шло, а он будто замер на месте. Он больше не хотел никуда идти, ничего не хотел делать. Он даже дышал только потому, что легкие делали это за него. Жил благодаря сердцу, все так же качавшему кровь. А внутри было пусто: сначала буря вырвала с корнем деревья, дома, разрушила все до самого основания, а теперь наступил вакуум. Весь воздух вдруг куда-то делся, будто подачу кислорода перекрыли одним щелчком выключателя. Мир погрузился во тьму. Это случилось еще давно. Люди всегда бродили во тьме, они обречены были на гибель — так он думал. Но даже не рассчитывал на скорое исполнение своих гипотетических желаний. Многие ведь хотели… Этого. Называли это концом света, апокалипсисом. Люди со страхом и обожанием думали о скорой кончине человечества, каждый видел себя в роли героя. Выжившего. Но в новом мире нет героев. В нем вообще никого нет. Все мертвы. *** «Стоны» прекратились всего несколько месяцев назад. А раньше, запершись в чужой квартире на одну ночь, каждый раз меняя свое местоположение, парень днями и ночами (ибо теперь разницы между ними не было: люди не наполняли первое своими живыми голосами, своим присутствием, а второе — мерным сонным дыханием) слышал стенания умирающих. В первые дни Чонгук думал, что попал в самый центр преисподней: душераздирающие крики, отчаянные завывания, вопли, испуганные, полные безнадеги мольбы о пощаде перед чем-то бесконечно страшным. Не монстрами под два метра высотой, с огромными ручищами, страшными лапами и когтями, разрывающими плоть на тонкие атласные лоскутки. Не разрухой, погрузившей весь земной шар в гнетущее ожидание. Не людьми, которые перестали быть теми, кем являлись раньше. Все изменилось. Чонгук думал, что кошмаром были первые дни. Те, кто мог, садились в машины и уезжали из города. Правительство отреагировало необычайно быстро: они будто знали с точностью до часа, когда все начнется, поэтому перекрыли все выезды и никого не выпускали. Но люди не теряли надежды, все бежали куда-то, надеялись спастись. Безуспешно. В те дни парень был дома: болел. Организм подводил его чрезвычайно редко, раза 2 в год. Чон был раздосадован: у него выпускной класс, экзамены, а приходится отлеживаться дома с температурой. Он ведь планировал поступить на… впрочем, какая разница. Все равно это уже не имеет значения, да и вряд ли когда-либо еще будет. Градусник показывал 38.2, но самочувствие было весьма сносным. Чонгук грелся под весенним солнышком, лежа на подоконнике. Он бредил, укутавшись в толстое зимнее одеяло и видел красочные сны. Юноша бросил взгляд в окно: редкие для городской среды деревья уже покрылись сочной листвой, а зеленая травка пробивалась в стыках между бетонной плиткой на бордюрах. Вдруг, как это обычно случается, зазвонил телефон. Парень нехотя встал, покачиваясь, задев по пути пуфик и тихо проматерившись, взял трубку. На экране, слепившем глаза, яркими буквами горело «Джун~и» и море розовых сердечек. Гук попытался вспомнить, по какой пьяни так записал их старосту (святого, к слову, человека) в телефон, но вовремя вспомнил, что смартфон так же продолжает звонить и вот-вот свалится со стола. В следующую секунду в динамике раздался спокойный голос, уверенный, но что-то в нем было не как обычно, однако пока парень не понимал, что именно: — Чон Чонгук, мелкий паршивец! — Гук тихо прыснул в руку, — Если ты заболел, мог бы и сам предупредить — почему я должен набирать тебя, когда у меня есть куча важных дел кроме этого? Созвали срочное собрание, а я тут бегаю по классу и номер твой спрашиваю как какая-то помешанная на любимом оппе школьница! — Прости, Нам, я серьезно забыл, температура свалила, — сейчас парень не врал: он действительно проснулся совсем недавно, да и за пробуждение его ползанье по комнате не считается. — Как там Джин? Он вчера домой ушел один, убуханый под завязку, но на ногах вроде держался. — Аааа, эта пьянь, — задумчиво протянули на другом конце трубки, — позвонил мне в слезах и умолял забрать его. В трубку орал, в любви признавался, но про адрес, падла такая, вообще слышать не хотел. Я что, похож на главу мафиозного клана, который парня своего по IP находит пьяного в стельку в самых ебенях, а потом тащит домой, чтобы хорошенько отодрать? — по тону было понятно, что наказание до Джина еще не добралось, но уже вышло в путь. — Как бы так тебе помягче сказать… Джин вчера между шотами бормотал что-то вроде «хочу к папочке», но отца у него нет вообще-то, и… — Гука вдруг прервал запыхавшийся Намджун, сбитое дыхание которого было слышно в трубке. Казалось, будто он куда-то бежит: — Да, да, да, понятно, — быстро проговорил парень, бормоча под нос гневное «дебил», — он, кстати, дома так и не появился. Точно в каком-нибудь участке сидит. Злой, расстроенный и…злой. Еще и на телефон не отвечает. Эх, — вздохнул Ким, остановившись у нужной ему двери, — ладно, до скорого. Попытаешься до него дозвониться, пожалуйста? Тебе он точно ответит. — теперь парень казался совсем подавленным. — Хорошо, конечно. Даже заберу, он мой лучший друг, в конце концов, — Чон сбросил вызов и улыбнулся в трубку, вспомнив старшего: тот весь был таким теплым и уютным, похожим на зефир, а его любимый цвет, как ни странно, — розовый (тут парень понял, откуда взялось загадочное наименование в контактах и хлопнул себя по лбу: нельзя было давать Джину телефон). /На том конце — молчание. Гудки в трубке казались практически бесконечными. Ладно бы старший еще сбрасывал их — было бы понятно. Но он просто не отвечает. Чон насторожился. Не на шутку насторожился, учитывая то, что друг ВСЕГДА отвечал и никогда не игнорировал, ведь сам часто волновался по этому поводу и понимал волнение других за себя, вечно пропащего. В браузере высветилась новостная сводка: первая статья была отмечена красным ярлычком, но Чонгук всегда такое игнорировал. Какая ему разница до мировой политики или цунами, если он никак не может на это повлиять? «Ладно, — подумал младший, — найдется. Он ведь мог просто потерять телефон или поставить его на беззвучный. Не маленький, до дома доберется, " — но в душу все равно закрадывались сомнения. Если нельзя совладать с ситуацией, то надо просто подождать. Паника ничего не решит. Но на всякий случай Гук все-таки обзвонит все морги, больницы и полицейские участки в городе./ /От удушающего, беспокойного сна юноша очнулся только к трем часам дня. Его разбудил вой многочисленных сирен, доносящийся с прилегающей к его дому дороги. Подплыв к окну, все еще закутанный в одеяло, Чонгук раздвинул шторы: солнечные лучи стрельнули в глаза, вызвав непроизвольный чих. На задворках сознания родилась мысль о том, что воздух стал каким-то слишком…сухим. Теперь явственно ощущалось то, как дорожная пыль оседала на слизистой носа, раздражая ее. Открыв окно на полную, Чон высунулся на улицу, но ничего не почувствовал. Как будто воздух стал горячее, одной с его телом температуры. За густыми кронами деревьев не было видно того, что происходило на перекрестке, но юноша отчетливо слышал чей-то крик. Не разъяренный или попросту недовольный, как после аварии, а какой-то страшный, пробирающий до костей. Из-за угла выехал посеребренный спорткар, блестя и переливаясь в свете солнца, которое, кажется, стало заметно больше и покраснело. Но такого не могло быть. Солнце всегда одно и то же. Прокравшись по улице несколько метров, машина остановилась прямо под окном, в котором уже наполовину пропал парень. Нельзя было разглядеть ее крышу и багажник, а вот до блеска отполированная металлика капота удивляла своей чистотой. Машины носились туда сюда, хотя прошла только половина рабочего дня, и люди должны сейчас сидеть в офисах, работать. Стоял жуткий гул, пространство пронзали непрекращающиеся механические гудки, перемежающиеся гневными, паническими выкриками. Дикий вопль всколыхнул воздух, разбил его на тысячи маленьких осколков. Было в нем что-то первобытно страшное, необузданное, совсем нечеловеческое. Чонгук все силился разглядеть дорогу и уже множество раз проклял то, что жил на пятом этаже, а не выше или ниже. Сознание прояснилось, а лихорадка отступила на второй план. Сейчас было важно понять, что творится там. Снаружи. Ветра не было. Птицы замолкли. Атмосфера, сгущаясь, давила на землю. Вдруг, взглядом Чона завладел все тот же серебристый спорткар. Серебристый?.. А он точно Не был Красным? Парень отошел от окна. Какая-то чертовщина творилась. Он крепко закрыл окна в доме и задвинул все плотные шторы поверх. Может, у него и паранойя, но там была… была… была… «Надо спрятаться. Не бежать. На улице опасно. Неизвестно, что это, поэтому остаться дома будет верным решением. Спрятаться. Схорониться.» Там была кровь. Целая лужа крови, которая стекала на асфальт густыми струями. Кто-то устроил перестрелку. Такого не бывает, на открытом пространстве, посреди бела дня. Чонгук не слышал выстрелов. Поножовщина? Религиозный ритуал? Маньяк? Но ни один из вариантов не казался достаточно правдоподобным. Парень так и сидел на полу около ножки кровати, подобрав под себя ноги, и круглыми, затянутыми дымкой глазами, смотрел в штору, не в силах открыть ее. Включить телевизор он тоже не мог. А телефон просто не удержался бы в руках: те предательски дрожали. Ему страшно. Он один тут. Совсем один. И никто его не сможет защитить. Он не мог открыть окно и посмотреть наружу. Сидел и не двигался. Смотрел в одну точку. Чонгук не устраивал истерик, не начинал в панике листать новостные каналы и обновления браузера, а речи о том, чтобы куда-то там выйти из дома, своего убежища, вообще не было. Страх за свою жизнь сковал его по рукам и ногам. Там же пропала способность думать и осознавать. Вакуум в голове. «…приятное чувство…» Чонгук сам не знает, сколько просидел так, в полной тишине, на полу комнаты. Не знает, который был час, когда он вышел из прострации. Ну или не вышел: медленно волоча ноги, дошел до кухни и заварил ромашковый чай. Почему-то вспомнил эпизод про пустырник из Шерлока. Парень так и не смог открыть окно на кухне, сколько бы не стоял рядом с ним. Чон доплыл до дивана в гостиной и почти бессознательно на него приземлился. И смотрел. Вцепился взглядом в штору, намереваясь прожечь ее взглядом. Плотная ткань расширялась и сужалась, плыла перед глазами, менялась в цветах от неоново-розового до бледно-серого. Тело сильно потряхивало. Над головой заплясали маленькие человечки, размахивая своими маленькими ручками. Туда-сюда. Вверх-вниз. Они водили хороводы, останавливались почти полностью, а потом — щелчок — и закручивались в безумную карусель. Быстро-быстро-быстро. Обгоняя свет и звук. В один момент юноша просто не выдержал. Лицо перекосило от злости. Злости на самого себя, такого слабого. Напридумывать себе каких-то ужасов, а потом закрыться в квартире, трясясь от страха. В этом весь он. Беззащитный, слабохарактерный, пугливый, не способный ни за кого постоять. Мысли роились в голове, стрекоча маленькими крылышками. Чон понимал, что накручивает себя, но остановиться уже не мог. Он сжал штору до побледнения костяшек и сдвинул с карниза. Свет закатного солнца ударил в лицо. Диск горел неестественно ярким пламенем, как раскаленное железо. Ужас. Вот верное слово, чтобы описать его чувства. Неуверенно, словно чего-то боясь, Чон перевел взгляд на машину под окном. Серебряная металика. И никакой крови. Совершенно чистый, блестящий капот. Значит, ему показалось. Его просто лихорадит. Голову будто тисками сжало. Тело отшатнулось от подоконника, чтобы углубиться в темноту помещения: мигрень, должно быть. Непонятная тревога все еще сидела внутри, пуская там свои корешки-паутинки. Кто-то позвонил в дверь и…/ *** Начинало невыносимо тошнить; пустой желудок скрутило рвотным позывом так сильно, что парень буквально стонал от боли.#nowplaying Katie Garfield - Gallows (//on_repeat//)
Он не помнит ничего, что было дальше. Только туман, будто там был кто-то вместо него. А очнулся Чонгук уже в другой квартире, в совершенно другом районе, без вещей. Разве что обнимал любимую двуручную секиру, лежа на досчатом полу. Осознание пришло не сразу, но с того дня в нем как будто что-то сломалось. Будто он потерял что-то очень важное. Очень дорогое. Глаза парня снова зажглись безумным огоньком. Он, нагой по пояс, встал со своего места и начал рыться в ящиках чужого стола совершенно бесцеремонно. После 2-3 минут поиски увенчались успехом: в руках парень держал новую записную книжку. Салатовую. Он оттянул резинку и убрал ее в сторону, чтобы открыть доступ к свежим, девственно-чистым страничкам. Пробежался взглядом по вводной, содержащей информацию о владельце, и благополучно пропустил ее. «Господи, что я делаю? Как будто это кто-нибудь еще прочитает…» — думалось Чону, пока он держал пальцем страницу и вслепую искал в карандашнице подходящую ручку. Он почти забыл, как писать. Но пальцы все так же твердо сжимали пластиковый корпус и выводили кривые буквы с наклоном влево.Мое имя — Чон Чонгук
— совсем неприметно в правом углу. «Последний раз я видел живого человека 211 дней назад, — глаза прочитывали текст снова и снова, — перед тем как убить его собственными руками». «Если кто-нибудь читает это, значит я уже мертв.…до последнего своего вздоха»
***