#nowplaying Fleurie - Hurts Like Hell ((_on repeat_))
*** На крыше здания бушевал ураган. С самого начала было понятно: это худшее место, чтобы прятаться, но лучшее, чтобы наблюдать. Тут город виден как на ладони, весь ровный, прямой. Шоссе, дороги, проезды, проспекты, улочки — все, подобно венам, бежали к центру города, к его сердцу. Сердцу, которое давно не бьется. Жизнь не просто остановилась: она умерла. Насколько очевидным являлось то, что она никогда больше не возродится? Сто процентов. А что монстры на улицах вдруг упадут как один замертво и отдадут истерзанную землю обратно, на милость людям, после того, как всех их истребили? Если отбросить глупые надежды, шансы нулевые. Простая математика безысходности. И Чон понял это совсем недавно. Он скитался по Сеулу уже больше года (398 дней, если точнее), но так никого и не нашел. Но был в этом всем огромный, постоянный, как гравитация, плюс: он тоже остался незамеченным. Людьми вокруг и не пахло (живыми, конечно: к трупному запаху чувствительный нос так и не смог привыкнуть, подмечая его на каждом шагу, кроме крыш, где было достаточно высоко, чтобы зловония не заползли по стенам и куда мертвецы так и не успели добраться, спасаясь бегством). Был вариант убежать в лес, подальше от этого безумия, ведь в городе проживало подавляющее большинство, но это было опасно. С таким оружием жить на закрытой местности значило сознательно подписать себе смертный приговор. Пока ты идешь по широкой улице в городе, всем тебя видно. Но дело только в том, как на это посмотреть. Ведь если все видят тебя, то и тебе они видны. А еще, если уметь хорошо прятаться — тебя никогда не найдут. Тут они были на равных: у оборотней — громадная физическая сила, у Чонгука — отменный, донельзя логичный мозг. Изобретательный, изворотливый, хитрый. Таким он стал. И ничего не осталось от того солнечного мальчика, который ловил ртом снежинки, бегая по площади. Который улыбался своей милой кроличьей улыбкой в ответ на похвалы или комплименты. Который получал пятерки в школе и не расстраивал родителей. У которого были самые лучшие на свете… -…друзья. Странное слово вылетело изо рта. Давно позабытое, лишенное души, ничем не подкрепленное, без фундамента, только призрак, оболочка прежних чувств. «друзья» — задрожало в основании языка, но так и не сдвинулось с места. Чонгук чувствовал себя бесчеловечным, ведь раньше мог не видеть знакомых года по полтора, но они все равно оставались ему близкими, а теперь вот… распрощался с понятийной группой собственного языка на третьем месяце. Отголоски прежних чувств преследовали его во снах. И тогда парень просыпался в холодном поту, испуганный, забитый, пустой. С осознанием собственной никчемности. Бесполезности собственного сопротивления. Мог ведь просто выйти из дому ночью, встать посреди дороги и, как все остальные, оставить хладный труп догнивать на сухом асфальте. Смерть гарантированно мгновенная, то что доктор прописал. Но он сопротивлялся. Каждый раз выуживал из рюкзака потертую салатовую книжицу и смотрел, смотрел, смотрел. Заставлял мозг зацикливаться на одной фразе, вбивая ее в алгоритм собственных мыслей. Старался оставить в подкорке, чтобы в один момент не сдаться вдруг, и тогда уже точно ничего нельзя будет исправить. Все это напоминало бешеную гонку: Чон бесконечно долго убегает от монстров. Но не тех, что бродят снаружи. Он убегает от монстров в своей голове. Мысли о суициде приходили в голову нечасто. Но это только потому, что в остальное время она была забита заботой о том, как не умереть. Внутренний коллапс набирал обороты и в итоге достиг своего апогея. Когда Чон, пробравшись в новую квартиру через окно, услышал на кухне до боли знакомое шевеление. Потом рычание. Потом грохот разбитой о кафельную плитку посуды. Наверняка, дорогой сервис, в небесно-голубой расцветке. Он не стал убегать. Стоял на месте секунд 10, потерявшись в далеком пространстве. Дышал спокойно, будто и не думал о том, что произойдет с ним потом. А это «потом» неминуемо приближалось: длинные когти на ступнях неприятно скрипнули о ламинат, оставляя на нем мелкие борозды, и туша ввалилась в комнату. Монстр. Настолько же страшный, как и чудовища из книг, ужасающий. Только отличала их одна очень важная деталь: тот, что сейчас на вздувшихся от мышц ногах передвигался к парню, брызгая слюной и натужно визжа, был реален. И от этого становилось в сотни раз страшнее. Пот градом катился по спине, оглаживаемой солнечными лучами. А впереди была темнота. И темнота эта летела вперед, чтобы его убить. Казалось, он уже чувствовал холодное дыхание чудища у себя над ухом. Неприятно засосало под ложечкой, запульсировала венка на шее. И когда громадина приблизилась на достаточное на для одного смертельного удара расстояние, Чон вдруг опомнился. Он ведь не хочет умирать. Каждой клеточкой своего тела. Не хочет. Он хочет жить. Какой там суицид вообще? Разве может быть 0, отсутствие какого бы то ни было результата быть больше чем хоть 10 в минус бесконечной степени. Любой результат (а тут это плюс-минус один прожитый день) — огромное достижение. Не для человечества, а для самого себя. Тело среагировало моментально. Мир в один миг затих. Идеально заточенный лабрис блеснул в воздухе. Скользнул в мягкую плоть, разрезая мышцу за мышцей, дробя кости, маленькие и большие. Было даже слышно, как он пробил легкое. Монстр взвизгнул, цокнув зубами. Полоснул двумя руками невидимую фигуру в воздухе, но промахнулся. В следующую секунду обе конечности уже валялись на полу, все еще подрагивая когтистыми пальцами. Из складок плоти сочилась прозрачная жидкость, из костей медленно вытекал мозг. На лицо попала пара капелек крови. Но Чон даже не закричал, не дернулся. Из руки выпал топор, лязгнув о ламинат. Парень смотрел на тушу перед собой, и все никак не мог сосредоточиться: адреналин бурлил в крови, заливаясь в сердце лошадиными дозами, заставляя то биться быстро, тяжело и утробно. Пульсация от него проходила по всему телу. Зрачки расширились, и от этого давления радужки трещали по швам. Мозг отключился: слишком много нейромедиаторов, слишком важно было сейчас активировать не кору мозга, а то, что находилось под ней; все, что было нацелено на выживание. Пустота в голове. Теперь он знает, как ее можно достичь./ Чон стоял на самом краю. Это вообще было его любимым занятием: везде доходить до черты. За которой опасность. За которой смерть. За которой приятная пустота в голове и звон в ушах. Но его не тянуло вниз. Все законы физики говорили о том, что если он шагнет вперед, то обязательно начнет практически свободно падать, чтобы около 2,154 секунд лететь до земли, а там стать чистой, неодушевленной органикой. Но у Чона на этот счет было свое мнение: он не упадет. Не полетит вниз, не преодолеет расстояние 17 этажей. Он будет парить. Пойдет по воздуху. У него свое магнитное поле. Сильнее, чем у этой чертовой планеты. Теперь это его игра. Чонгук презрительно плюнул в пустоту, развернулся и направился к выходу, вниз по лестнице. Всего на секунду, там, ему, стоящему на крыше, показалось, будто в восточной стороне, где начинался лес, в небо потянулась тонкая струйка дыма и тут же растворилась в воздухе./ Каждая вылазка в магазин стоила n-ой части здравого рассудка, которого и так не хватало последнее время. И каким бы классным бойцом не был Чон, за год неплохо овладев холодным оружием, он был человеком. А человек по умолчанию существо слабое. В скором времени он планировал овладеть техникой контроля адреналиновых скачков. Стычек с монстрами он старался избегать, прячась в домах на ночь. Днем чудища не выходили на улицу, за что парень прозвал из вампирами. В традиционном понимании вампиры — какие-нибудь аристократы 18 века, красивые и соблазнительные, доводящие до исступления своей внутренней силой. До чего Чонгука могли довести реальные вампиры — так это только до гроба. Огромные чудовища с белой, склизкой кожей, похожие на Перевертыша из Гравити Фолз, но с более менее очеловеченными лицами, без волос, да и тела их были ладными, просто очень большими и мускулистыми. Тот факт, что с ними лучше не встречаться, стал аксиомой. Не лезть на рожон, просто существовать. А ночью трястись от страха и молиться, чтобы тебя не нашли. Юноша часто захаживал в один супермаркет, казавшийся ему до боли знакомым. И парень безошибочно находил нужный отдел каждый раз. Конечно, продукты стухли, о другом и речи не было. Холодильники выключились, как и вся электроника (интернет действительно исчез, и без него Чон не чувствовал себя таким уж обездоленным), но были виды товаров, еще годные к употреблению: тушенка всех видов, от куриной до телячьей, заканчивая конской; мед, сахар, орехи, растительное масло, рис, пшено, мука, макароны, маринованные овощи, консервированные фрукты, шпроты и тунец в масле, остались даже кофе и чай. И весь этот поистине огромный список кончался алкоголем. При желании можно было разгрызть покрывшуюся белым налетом шоколадку. Так что даже в тяжелом, бедственном, казалось бы, положении, у парня каждый день накрывался богатый для апокалипсиса стол. Глупо было жаловаться на гастрономическое однообразие.#nowplaying /Mark Kilian - Alice Is Back/ (обязательно)
Черный плащ развевался на ветру, закручивающем вблизи асфальта маленькие воронки. Разрушительная стихия игралась с вихрем песчинок как ребенок. И вот сейчас Чонгук стойко чувствовал себя одной из них. До магазина оставалось несколько кварталов, однако парень не спешил. И в новом мире ему это безумно нравилось — не спешить. Время постоянно загоняло людей в рамки, держало на коротком поводке. А сейчас этот поводок ослабился настолько, что его концы стали называться «закат» и «восход». Стеклянная дверь поддалась, открылась почти бесшумно благодаря амортизатору, который по необъяснимой причине исправно функционировал. Чонгук задержал дыхание: он уже давно бы зачистил этот район, если бы эти суки не умели двигаться, скакать ночью по городу, наводя шума больше, чем люди когда-то. Все это была какая-то адская машина, Осиная Фабрика, а Чонгук в ней — несчастный кролик, напичканный динамитом. Уже мертвый, но в любой момент готовый разлететься на куски. Хорошо еще, что в помещении не мигали люминесцентные лампы. Ужастики определенно развращали воображение, заставляя бояться того, чего не существовало. Ну, тогда не существовало… А сейчас было вполне реально стать чьим-то обедом прямо тут. Зайти в темное помещение, куда не попадают прямые солнечные лучи было равносильно тому, чтобы обмазавшись соусом для запекания, встать посреди толпы канибалов с табличкой «хочу чтобы меня сожрали» или «свежий человек со скидкой — зубочистка в подарок». Медленно продвигаясь между стеллажами, привыкнув к почти полному отсутствию света в глубине помещения (чтоб этих маркетологов с их отделом консервов в самом конце зала), Чонгук прислушивался. Никого. Тут никого не было. Осталось только, чтобы он не ошибся. Закрытая местность. На ней он был бессилен. Практически. Отобьется, если их будет не больше двух. А если быть предельно честным, то с трудом и одного одолеет: внезапность играла на руку определенно не ему. И вот она, заветная полка. Никаких слюней. Все быстро и чисто. Скинув с плеч пустой рюкзак, Чонгук быстро побросал в него консервы, захватив с соседнего стеллажа маринованные огурцы. Внутри он был напряжен до невозможности. Натянут, как пружина, которая вот-вот грозила порваться. Приглушенное сопение. За спиной./ ***