Генерал

      «Господин Генерал-Поручик и Кавалер. Вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что Вам некогда письмы читать» - единственный глаз вновь читал строки, написанные женской рукой. В ту ночь, когда его настигло её письмо, не спалось: ходил кругами, поднимал кудрявую голову вверх и смотрел на чистое чёрное небо, усыпленное звёздами. Вновь, нетерпеливо перевернул лист, с ровными сгибами, чтобы прочитать – «…то Вас прошу попустому не даваться в опасности. Вы, читав сие письмо, может статься зделаете вопрос, к чему оно писано? На сие Вам имею ответствовать: к тому, чтоб Вы имели подтверждение моего образа мысли об Вас, ибо я всегда к Вам весьма доброжелательна»…       Петербург становился всё ближе, и Потёмкин, глядя в запотевшее окошко, думал, и чем больше думал, понимал, что жизнь круто меняется. Но не догадывался, что его судьбу сейчас решает именно она, которой писал несколько лет, получив в ответ всего три письма. И каждое из трех писем было столь неожиданно, что земля уходила из-под ног. Почти весь путь не спал, кутался в меха, укрывался с головой, слушая скрипы кареты, хруст снега и редкое ржание коней. Иногда, устав лежать, открывал маленькую дверцу кареты и подставлял широкую волосатую грудь морозному ветру со снегом, вдыхал холодный воздух полной грудью, от чего становилось хорошо и радостно, но стоило вновь залезть под одеяла, все ещё хранившие тепло его тела, сразу одолевали сомнения.       Оживился только, когда кучер поздним вечером оповестил о прибытии в Петербург, в котором за время его отсутствия совсем ничего не изменилось: всё те же лютые морозы, сильные ветра и горожане, греющиеся возле высоких костров. Решение остановиться у сестры пришло само. Мария Александровна¹ совсем не ожидала его увидеть и сразу же разрыдалась, закрыв лицо руками.       - Ну не рыдай, сестрица, - обнимал её Потёмкин. Наевшись до отвала, направился в баню, где зять от души отхлестал крепкое тело дубовым веником и толкнул в снег. Напился чаю с мёдом, выслушал все последние семейные новости, и на вопрос, где ему постелить, ответил:       - Не балован, стели где хочешь.       Хорошо здесь было! Хорошо.       По-хозяйски прошёлся по квартире, заглядывал в каждую комнату, смотрел в окна, выходившие на городские улицы. Мария Александровна собственноручно, не доверив никому, готовила постель и поведала, что в родном Чижове все знают о его подвигах, о том, как разбил турок при Ольте, что отличился под Хотиным и что был награждён Георгием. Гордилась младшим братом.       - Не нахваливай, - одёрнул её.       Всегда имевший слабость к литературе, с восхищением застыл в дверях, разглядывая шкафы с книгами. Учиться не любил, но читал «взахлеб».       - Бери любую, - зять провёл рукою по книгам, - читай!       - Некогда, - хмуро ответил.       - Надолго ты, Гриша? – спросила сестра.       - В Петербурге у меня дел нет, скоро уеду…       Несколько дней отсыпался, казалось, что не выспится никогда, сон стал глубокий и спокойный, просыпался отдохнувшим, но стоило вновь прикоснуться к подушке как Морфей сразу же забирал в своё царство. По ночам посещал кладовки и кухню, где, как в последний раз, наедался. С полки стащил книгу и прочитал всего несколько страниц, на большее не хватило сил и желания – измотанный боями и нервным перенапряжением организм требовал отдыха…

***

      Ища спокойствия и уединения, императрица покинула Зимний и затаилась в Царском Селе. Отчаявшаяся и загнанная в угол пугачёвским восстанием и турецкой войной, искала себе помощника, на которого могла положиться и советы которого не нанесли бы ещё большего вреда. Прежних, тех, кто «посадили» её на престол, с помощью тонкой и расчётливой игры удалила сама - зажрались, обнаглели и не могли насытить свои ненасытные утробы. Хотя, нужно отдать им должное, оставались верны ей и отчеству. Пришла к выводу, что зря поторопилась с выбором нового фаворита, но на тот момент он был нужен. Не для души и тела, не для помощи в государственных делах, а для помощи в отстранении от государевой постели другого, которого безмерно любила долгие годы. Васильчиков сам того, не зная, исполнил свою роль и стал теперь не нужным…       Долго, несмотря на стужу, бродила по заснеженным тропинкам Екатерининского парка, прятала руки в муфту. Только выйдя на свежий воздух, немного успокоилась. Ожидание сказывалось на её состоянии, иногда была резкой с приближёнными, грубой с прислугой, так что они разлетались от неё как щепки, не желая попасться на глаза разгневанной императрице. Даже Васильчиков, и без того тихий, не переступал порога её покоев, пока сама не позовёт, и с каждым разом звала всё реже и реже, что не могло его не радовать.       Елагин, когда-то щедро награжденный за преданность, нашёл её возле Продольного пруда. Обычно приветливая и встречающая с распростёртыми объятиями верного друга, стояла к нему спиной, даже не шелохнувшись, но, несомненно, слышала шаги и была уверенна, что это именно он.       - Какие новости, Перфильич?       - Приехал, матушка.       Некоторое время просто стояли рядом, молчали. По немигающему взгляду, смотрящему в пустоту, и застывшей, будто окаменелой фигуре женщины, понял, что сильно напряжена и обдумывает дальнейшие действия. И только когда развернулась к нему, решился спросить:       - Доставить?       Несколько минут на раздумья.       - Нет, - коротко ответила женщина и предложила испить горячего чаю…