die Wiedergeburt

Да будет мужественным твой путь, да будет он прям и прост. Да будет во мгле для тебя гореть звёздная мишура, да будет надежда ладони греть у твоего костра.

Под луной невыносимо жжёт внутри. Тараканы слишком громко и больно скребутся. Под солнцем внешние факторы тушат пожары внутриорганизменные. Сейчас же взорваться хочется. Перестать думать. Быть. Это так в духе всех фильмов о влюблённых — извиваться, как змея, от невозможности. Не спрашивайте, откуда я знаю этот «дух». Были дни, когда скука на виски давила. Мне бы знать, куда выбросить все эти нахлынувшие непонятные ощущения, что мешают соображать. Эти собаки даже вздохнуть полной грудью не разрешают. Она бы посмеялась, узнав о моем нынешнем... настроении. Сочла бы эту новость за шутку. Забавно. Тараканы пищат. Тишина звенит. Я по швам трещу. — Завтра легче будет. Знакомый голос смешался с туманом в черепной коробке. Закрываю глаза, и в темноте возникает её силуэт, скрывающийся за голыми ветками осины. Позволяю векам сомкнуться ещё раз и чувствую её дешёвый запах, смешавшийся с осенним ветром. Последний раз — ощущаю на щеке прикосновение её холодной ладони. Воспоминания давят. Заставляют чувствовать себя размокшим, разбитым и развеянным. Да, за все часы, проведённые на полу гостиной, я раздавил себя несколько раз. Прошёл через все стадии «горя». Пытался заглушить её голос. Боролся с искушением украсить своим телом потолок. Сжёг все её остатки. Надо же было столько себя оставить. — Помнишь, как я тебя поцеловала впервые? Как вы можете заметить, все попытки заткнуть её оказались тщетны. — Проваливай. — Наши вечные молчаливые беседы, состоящие из переглядываний и вздохов? — Уйди. Назойливее мухи. Как всегда, впрочем. — Ты так меня любил. — Бред несёшь. — Вообще-то, это ты только что признался себе, Шерлок. На секунду всё вокруг остановилось. Кровь в венах застыла. Сердце в тисках оказалось. Лёгкие окаменели. Зрачки расширились. Когда я свихнулся? — Когда книгу закрыл. Даже мёртвая заставляет меня чувствовать укусы тараканов. Даже сейчас мне тяжело признаться себе полностью и во всём. Мысли спутались. Я в них запутался. Она поможет. — Извини, Шарлотка. Оказалась в ненужном месте в ненужное время. К тебе бежала. — Лжёшь. — Поняла, что взорвусь, если не посмотрю на тебя. Я даже не знала, куда бежать. — Хватит. — Хотела ощутить прикосновение твоих губ, а вместо них ощутила прикосновение лезвия. Забавно так. — Прошу. — Я не могу замолчать, милый. Не смогу, пока ты действительно не захочешь полностью в тишине утонуть. — Я не смогу без тебя. Голос превратился в жалкий писк. Щёки что-то жечь стало. Тело трясётся от чего-то. Глотку дерет такое же непонятное. — Сможешь. Тогда ведь смог. И нечего себя жалеть. Ударяю пол, будто он виновник всего произошедшего. Однако боль в руке притупляет боль в клетке грудной. Становится легче. На несколько секунд. Я не знаю, что мне делать. Рассыпаться бы. Но вместо этого делаю несколько глотков такой нужной сейчас горькой жидкости и закрываю глаза, позволяя себе увидеть её в последний раз и запомнить такой, какой она хотела запомниться. Наивной. Лёгкой. Мечтательной. Любящей. Искрящейся. Единственной. Завтра я и не вспомню имени темноволосой девчонки, которая смогла превратить гусениц в моем желудке в бабочек. Сотру её звонкий смех. Удалю её самый влюблённый взгляд из-под опущенных ресниц. Заставлю кожу забыть все её греющие сердце прикосновения. Завтра Шерлок Холмс, наглотавшийся морской соли и ракушек, забудет Авентину Рунген, принёсшую слишком много ненужного. — К чёрту. — Увидимся. Ухо поцеловал холодный ветер, внезапно ворвавшийся в комнату. — Надеюсь.