***
Моей драконьей крови миллиарды лет, я вышел на бой с Пожирателем Миров и победил, а кого победили вы, кроме жалкого краба, зарывающегося в переплетение корней, щупалец и нечистот? После достижения крайней точки - после прокола - ждёт меня Апокриф, ждут Дрожащие Острова и просторы Хладной Гавани, а вас ждёт лишь разочарование, найденное в пище на полях Совнгарда и в лунных песках, в своих поношенных ботинках, в грязных от порождённой сим текстом ненависти трахеях. Однажды я понял, что не обязан говорить с вами на одном языке и делиться тем, что знаю сам. Это был лучший день в моей жизни.Странствия приезжего данмера и по совместительству Драконорождённого по просторам Скайрима
21 января 2019 г. в 19:21
Вода заполняла протоки, невозможные для переплетения шевелящихся отростков - мокрых, зелёных, как трава после дождя, как бесконечная пора, принёсшая с собой войну. Эвгир Унслад. Кость в горле стояла у старых и молодых, от мала до велика - все дышали ненавистью и пеплом, пеплом Красной Горы, пеплом песчаных дождей в неизведанных обществом мирах, внутри порождений пепла, снаружи сердечных камней, по ступенькам вниз, в залы мёртвых, где сияла сама надежда на перерождение и бесконечное процветание, вековечный рост, залитые лунным светом поля, луга. Снежноягодные сады отравляли ядом своим нерадивых пчёл, там шёл снег и выл ветер. Совокупность зелёной слизи смотрела на меня яркими жёлтыми глазами из-под размытых пылью разнузданных глазниц, напоминая об Апокрифе, царстве водоворотов её неба, глубин её рек, бездн её знаний, высоты её колонн. Вернувшись оттуда, каждая и каждый знает всё да вся.
Ингун цвела ядовитым колокольчиком, шелестящим в ночи на смятых простынях, где сестра с братом своим Сибби пили друг друга, отдавали друг друга в руки неизведанных грехов, тысячи смертных грехов Господа Бога моего Шеогората, Господа Бога моего Молага Бала и сотню раз святого Хермеуса Моры - Господи, новые Предтечи, я вознесусь на небо и буду служить Море, который наделит меня божественным пониманием, вниманием всего существующего, тяжёлым грузом на плечах уставшего камыша в зубчатой короне верховного короля Скайрима, где город Солитьюд цветёт огнями, в пепельном сердечном камне Морровинда, где мы не ели ничего, кроме злокрысов, пепла и вредозобника.
В нашем саду ели мы только паслён, пили мы только скуму, питались одной землёй сырой, а на вторую не хватало ни сил, ни времени. Драконьи огни сверкали для нас в глубине холстов, нарисованных на дне Моря Призраков в честь нового наступающего на всё живое дня. Я не знаю, как правильно проходить сквозь чащи, потому что в каждом грибе здесь смерть, под каждой дорожкой таится ещё тысяча, и они проведут меня в подземное царство, где великое древо Златоцвет качает на корнях своих бутылки морозных ядов, вычлененных из брюха пауков, из яиц корусов, из птичьих крыльев и собачьих лап. Ингун за алхимическим столом поила брата Сибби вирулентными ядами, а потом жадно целовала в самое сердце, давно заменённое вересковым, как у изгоев Предела.
Мой Чёрный Предел, где фалмеры ели людское мясо, подобно Намире, и гнили в расщелинах на стенах горячих пещер, где Синдерион облизывал свои алые кости и корни Нирна, все в песке, в иле, в грязи. Навеки застрявший город с вековечными увечными механизмами, и место живого Солнца заменяла пылающая механическая звезда. Робкий стук паучьих лапок по камню, тихий-тихий плеск в протоках, шары паров, выпускаемых трубами через трупы погибших, что нашли свою смерть в руках двемерской благодати, непримиримой рати, ждавшей снаружи, пока отважные мыслители охотились за Древним Свитком. Ни Солнца, ни Луны, ни Звезды.
Я беру горноцвет и разворачиваю его, как лист, поливаю двемерским маслом и закусываю первозданным, гибкостанным хитином коруса. Белянка похожа на похлёбку, на зубы госпожи Намиры, на полуразложившиеся пищевые отходы, в то время как светящийся гриб напоминает мне светлые лики фалмеров - без глаз, без корон, без снов, без деревьев. Они кидают в меня своими копьями, окружают своими общностями, своими чёрными полудомами, где сундуки издают приятный хруст, треск твёрдого, лязг нерушимого проходит прямо мимо его острого уха, и теперь я давлюсь ухом фалмера, испивая святой воды из самих глубин.
Очнулся в перенесённом месте, где все реки вытекают извне, где находит себя большая-большая пересекаемая дном деревня, именуемая Рифтеном, и рифы неземных кораллов проплывают по небесам, образуя горы и впадины налегке. Мьол говорит, что бывала в руинах растворившихся глубинных меров, но бывала ли она там на самом деле, или же просто ходила-бродила, по частицам разбирая каждую часть дороги, наступая на плитки ловушек и осторожничая остроумно? Нет, я там бывал, бывал по-настоящему, носил на спине величие, проникал сквозь стены и колодцы, питался кровью, что вытекала из-под земли, летал над гигантскими камышами пещер, отважно грыз кости, искривлял все входы и выходы, трансформировался в целый глубинный народ, ковал этерий, разливал лаву, размахивал фалмерскими мечами, жезлами с серединой на конце, с самой сырой серединной сутью, с сердечным камнем, со светозарными клешнями и чёрствыми пряниками, которые взял я в нелёгкий путь. А Мьол не бывала, она ходила. Мьол не любит Ингун, богиню всех отравительниц и всех ядовитых колокольчиков, Ингун, что покровительствует тем, кто делом своим восторжен. Когда прикасается она к алхимическому столу, по рукам её проходит струя тока, и глаза горят, и ноги подрагивают, и сердце останавливается от вереска. Поэтому не всегда Ингун может смешивать зелья - слишком благостно, слёзы застилают глаза.
В Вайтран мы ехали на повозке, и пространство плотно раскрывалось перед нами, как лепестки светящихся ягод, а мы всё ехали да ехали вдвоём - я и госпожа Боэтия, предтеча любого предательства. Я не достанусь тебе, Боэтия, хоть трижды меня убей, проникни в тело моё змеиной сутью, оскаль свои бритвенные клыки, разреши двигаться, запрети говорить лишь правду, создай из меня нового Малаката - я всё равно не достанусь тебе, Боэтия. Вот повернулся я, а тебя уже нет. Велика сила мысли.
Вайтран пестрил каменными дорожками вертикально из-под земли, кричал на площади Серыми Гривами, что подожгли поля Сынов Битвы вчера ночью. Бегал детьми под Златолистом, мечтал о драгоценных камнях, и возвышался над нами Драконий Предел, где когда-то пленили дракона. Хеймскр кричал и кричал возле святилища Талоса, но знал ли он, что это не спасёт его душу после погибели? Мне известны всего три заповеди. Люби сестёр своих и братьев. Не давайся врагам. Не корми червя сомнений.