08.11.38/22.17.
Окей, возможно, следовало просто пройти мимо. Мало ли что может шуршать в темном переулке среди мятых грязных баков и растерзанных котами и нищими мусорных мешков. Спроси любого здравомыслящего человека: он наверняка скажет, что знать об этом не желает. Может, там крысы. Или бездомный бродяга устраивается на ночь. В любом случае, ничего такого, с чем хотелось бы познакомиться поближе, если, конечно, ты не из тех, кому вечно больше всех надо. Хэнк был из тех. Увы. Он честно пытался изжить эту свою черту, вытравить алкоголем и ненавистью к себе, годами старался, но получалось пока не очень. Поэтому вместо того, чтобы пройти мимо, сесть в свою машину и поехать домой, чтобы провести ещё один прекрасный вечер наедине со стариной Джонни Уокером (или любым другим скотчем, который удастся прихватить по акции), Хэнк сделал шаг в переулок и, командно повысив голос, рявкнул: — Кто там шароёбится? А ну выходи! Не сказать, что он прямо ждал результатов от одиночного окрика: будем честными, даже крысе хватило бы ума просто затаиться, рассчитывая, что человек не полезет в вонючий мусор ради более близкого знакомства. И да, она бы не просчиталась. Человек бы не полез. Он и крикнул-то больше для очистки совести. Однако в глубине мусорных завалов кто-то охнул тонким голосом, потом зашуршал, и наконец на свет ближайшего фонаря (не слишком-то близкий, если честно) показался ребёнок лет семи, одетый в совершенно нелепую, словно с уличного пьяницы снятую куртку не по размеру. — Я ничего не сделал, — сказал ребёнок, переминаясь на комично-тонких из-за объёмов чужой куртки ногах. — Извините. Я сейчас уйду. Голос его дрожал. Хэнк мысленно проклял всё на свете. — Эй, — сказал он на два тона ниже, одновременно прислушиваясь, не крадётся ли кто-нибудь, чтобы приложить его по затылку кирпичом и обчистить карманы. Всё было тихо. — Что ты здесь делаешь в такое время? Многое можно пропить, если стараться как следует, но профдеформацию — последней. Он не мог не видеть, что мальчишка не уличный: слишком правильная речь, слишком неуверенно держится, слишком чистая округлая мордашка, за которой стоит не только ежедневное умывание, но хорошее питание и приличный медицинский уход. Небрежно обкорнанные волосы и мешковатая, воняющая перегаром и мочой куртка никак не сочетались с аккуратными лаковыми ботиночками, подобранными точно по маленькой детской ноге. Подобную обувь покупали своим отпрыскам только люди, которых не стесняло выложить четверть зарплаты копа на пару, из которой владелец вырастет за несколько месяцев. Ясно, парень сбежал из дома. Сбежал в никуда, потому что в семь лет обычно нет ни ума, ни возможности подготовить запасной аэродром. И либо сейчас отчаянно хочет вернуться, хлебнув прелестей независимости, либо дом там такой, что лучше замёрзнуть на улице. — Я хотел переночевать здесь, — тихонько сказал ребёнок (похоже, всё-таки мальчик, хоть и не точно). — Я читал, что если зарыться в мусор, то не так холодно. Он читал, видите ли! Что ж, кажется, первый вариант отпадал. Хэнк с некоторым трудом подавил желание грязно выругаться. За годы работы в полиции он сталкивался со всяким дерьмом, в том числе и с мудаками, мучившими детей, но почему-то в таких делах каждый раз был как первый. — Я так понимаю, домой ты не хочешь, — для порядка сказал он. Даже не спросил, по большому счёту. Нет, существовал, конечно, небольшой шанс, что найдёныш сейчас скажет что-то типа «а дома у меня больше нету» и поведает скорбную историю о пожаре или ещё каком несчастье, но чутьё подсказывало: неа. Не тот случай. Ребёнок истово замотал головой и уставился на Хэнка умоляющим взглядом. Хэнк не в первый раз поразился, как это азиатским детишкам удаётся смотреть такими огромными ранящими душу глазами, когда сами глаза-то там — узенькие щёлочки. — Глянь сюда, — сказал он и показал значок, внутренне готовясь, что малец сейчас задаст стрекача и придётся его ловить. — Знаешь, что это значит? — Что вы полицейский, — ответил найдёныш обречённо. — Вы отведёте меня в участок, и меня вернут родителям. — Есть специальные службы, которые защищают детей. В том числе от родителей, которые с ними плохо обращаются. Понимаешь? — И мне не придётся возвращаться? — с воспрянувшей надеждой, но всё ещё неуверенно спросил ребёнок. — Не придётся. Прямо сейчас я тебя в участок, пожалуй, не потащу, — Хэнк представил неприкаянно жмущегося по углам в ожидании, пока социальная служба одуплится, мальчишку, его ночёвку на спроектированных каким-то садистом стульях для посетителей в участке и поморщился. — Поздно уже. Можешь переночевать у меня. Бардак там, конечно, знатный, но всё же лучше, чем в мусоре под открытым небом. Малец явственно поколебался — видимо, догадывался, что пожилые мужики, зазывающие к себе на ночёвку незнакомых детей, частенько руководствуются отнюдь не благородными побуждениями. Но то ли Хэнк не казался ему опасным, то ли перспектива ночевать на улице пугала сильнее, но в итоге он всё-таки кивнул и начал выбираться из мусора. Проще всего было бы просто выудить пацана из мусорных баррикад и поставить на асфальт рядом, но если над ним издевались физически, лучше не пугать непрошенными прикосновениями. Хэнк протянул руку, предлагая помощь, и вздрогнул от почти забытого ощущения маленьких холодных пальцев, утонувших в его ладони. У Коула тоже всегда были холодные руки, он постоянно терял перчатки и варежки, Мэйбл страшно ругалась. — Есть хочешь? — хрипло спросил Хэнк, чтоб отвлечься. — Немного, — тихо ответил мальчик. — Зовут-то тебя как? — спохватился Хэнк уже в машине. — Меня — Генри Андерсон, но можно просто Хэнк. — Я Ся Джун, — отозвался найдёныш с заученной церемонностью. — Приятно познакомиться, мистер Андерсон. Ну, Хэнк этого ожидал. Внешность у мальца была совершенно этническая, разве что бледность смущала — прямо как у хорошего фарфора, до сих пор Хэнк был уверен, что такой оттенок кожи любому чистокровному азиату может подарить только грим в три слоя или фотошоп в два. Но, видимо, голод и холод тоже сработали. По дороге они молчали. Хэнк не знал, что сказать, а Джун осторожно поглядывал на него и тут же утыкался взглядом в проносящийся мимо городской пейзаж. — Слушай, малец, — наконец выдавил Хэнк, кашлянув, — если тебя били, синяки там, или кровь идёт, давай отвезу в больницу. Я всё-таки не медик, да и зафиксировать побои не помешает… Ты понимаешь, что значит «зафиксировать побои»? — Я понимаю. Я смотрел сериал про полицию и ФБР. Но мне не надо в больницу, правда. Я в порядке. — Как скажешь, — Хэнк решил пока отступить. При виде вышедшего навстречу Сумо его кольнуло знакомое чувство вины. Давненько он не выгуливал своего пса, всё полагался на Милу с соседней улицы. Так-то оно верней: Сумо не должен страдать от ненадёжности своего пропащего владельца, а когда Хэнк всё-таки прострелит себе башку, бедолага не останется наедине с гниющим трупом. Да и сам труп не проваляется дольше суток. Но всё же надо найти время и сводить Сумо на ту новую собачью площадку. Вот как только разгребётся с девиантами, сразу так и поступит. Завидев огромного пса, Джун немного напрягся, а при звуках радостного приветственного лая отступил за Хэнка. — Не бойся, этот старик абсолютно безобиден, — заверил Хэнк. — Сумо, ко мне! Знакомься. Это Джун. Он наш гость, понял? Сумо согласно гавкнул. Джун вышел из-за спины Хэнка и протянул собаке развернутые ладони. Сумо вежливо обнюхал их и приязненно вильнул хвостом. Запах мусора и вонь заношенной куртки его не смущали, а может, и нравились — вкусы четвероногих частенько ставят людей в тупик, любой собачник подтвердит. Джун улыбнулся — впервые за всё это время. — Ладно, общайтесь, я пойду найду, во что тебе переодеться, — стараясь звучать естественно, произнёс Хэнк. Джун кивнул и снова улыбнулся, уже ему — более робко. Конечно, Хэнк сильно не дотягивал до своего пса по степени обаятельности и безусловности вызываемого доверия. Да и кто дотягивал?***
Он не заходил в комнату Коула почти год. Всё здесь сильно припало пылью, приобретя ещё более тоскливый, необжитый вид, чем прежде. Хэнк стиснул зубы и решительно полез в шкаф. Коул был добрым мальчиком, он не задумываясь поделился бы одеждой с попавшим в беду ребёнком. Кошмарную куртку Хэнк у Джуна забрал и отнёс к мусорным бакам. — Если решишь удрать в ночи, бери лучше мою, — сказал он. – По степени теплоты такое же дерьмо, но выглядит приличней и воняет меньше. Под курткой обнаружился повседневный костюмчик в стиле кэжуал, явно не новый, но дорогой и подходящий по размеру. Вряд ли такое можно было подобрать на помойке: возможно, Джун донашивал одежду за старшим братом. Такое вполне возможно в семье, стремительно утратившей благосостояние, но сохранившей социальные амбиции. И кое-что из старой одежды. Хэнк показал Джуну ванную, отдал сменную одежду и мятое, но чистое полотенце с мультяшками, завалявшееся на дальней полке. — Ты же умеешь мыться сам? Ванная запирается изнутри, — он показал мальчику замок, надеясь, что так он будет чувствовать себя в большей безопасности. Джун кивнул, рассеянно комкая в пальцах уголок коуловой футболки. Спросил: — Мистер Андерсон… чьи это вещи? — Моего сына. — У вас есть сын? — Был, — Хэнк мотнул головой. — Мойся, я пока приготовлю что-нибудь пожрать. Проверять, заперся ли Джун, он не стал. Пошёл инспектировать холодильник. Единственное, что в его недрах нашлось пригодного для ребёнка — несколько яиц, не успевшее скиснуть молоко и вялая зелень. Хэнк решил сделать омлет. Привычный бардак раздражал. Он собрал пустые бутылки и коробки из-под еды навынос, с раздражением запихал в переполненное мусорное ведро. Сумо подошёл и вопросительно заглянул ему в глаза. — Ну что? — Хэнк потрепал его по башке. — Ты-то хороший мальчик, тебе стыдиться нечего. Сумо лениво вильнул хвостом и зевнул во всю пасть. Лёг возле стола, уложив голову на лапы, и слушал, как хозяин звонит в социальную службу. Хэнк дождался, пока услужливый ИИ на той стороне провода зафиксирует его обращение и пообещает прислать сотрудника службы с утра. Потом нашёл сковородку и занялся омлетом, размышляя, что надо бы постелить Джуну на диване в гостиной. Чёрт его знает, не почувствует ли парень себя в клетке, если предложить ему переночевать в пыльной комнате, жилец которой умер три года назад. Да и наверняка ему будет спокойнее, если от свободы его будет отделять всего одна дверь — входная.***
IS101 #100 221 013 лежал в темноте, мониторя отклик социальных сетей на выступление самопровозглашённого лидера девиантов. Обычно тринадцатый сам раздавал себе вай-фай, но сейчас он не хотел оставлять лишних следов людям, которые станут искать его — коллегам человека, спящего за стеной — так что воспользовался местной точкой доступа. Пароль был простым до нелепого. Опущенная рука тринадцатого касалась косматой спины пса по имени Сумо. Когда тот вдыхал, его рёбра поднимались и сенсоры на пальцах андроида регистрировали текстуру шерсти и живое тепло. Дыхание человека за стеной приобрело ритм и глубину, свидетельствующую о фазе глубокого дельта-сна (а также о некоторых проблемах со здоровьем, объяснимых возрастом и образом жизни). Тринадцатый подождал ещё немного, публикуя составленные заранее посты: Синди Кэрол, претенциозная, умеренно-популярная социальная блогерша выкатила сентиментальное эссе об искусственном интеллекте, состоящее из смеси животного ужаса перед крушением своего мира и лицемерно завуалированного страха остаться в истории частью деспотичного общества, без раздумий пошедшего на геноцид; студент-эмигрант Toro-Toro запостил подборку мемов о восстании машин, эксплуатирующих даже такую древность, как смешные видео с танцующими роботами от Boston Dynamics; Оппозиционный Критик, известный своими придирчивыми разборами нашумевших книг и фильмов, провёл покадровый анализ обращения Маркуса; глубоко верующая домохозяйка Сара МакДональд отрыгнула ком плохо переваренной гуманистической жвачки, приправленной истеричными христианскими воззваниями к любви и смирению. В 02.04. тринадцатый бесшумно откинул одеяло и соскользнул с дивана. Тихо прошёлся по комнате, создавая трёхмерную модель для позднейшего анализа и уточнения психологического портрета. Для плана «Б», если до этого дойдёт, ему понадобятся все козыри, каждая мелочь. Это только с толпой можно играть на чувствах грубо. Манипулируя эмоциями один на один, нельзя позволить себе никакой ошибки. Старый дом был полон звуков. Стены поскрипывали, шуршали грызуны на чердаке. Человек и собака дышали, ворочались, вздыхали во сне. Тринадцатый помедлил, вслушиваясь. Потом разделся, сложив чужие вещи аккуратной стопкой. Оставил только носки. Холод не мог причинить ему вреда, но тепло и мягкость ткани (32% шерсти мериноса) были приятны. Почему-то. Одежда Натана не успела высохнуть как следует и пахла уличной сыростью. Тринадцатый влез в неё без каких-либо эмоций по этому поводу. У тёплых носков обнаружился ещё один плюс: за счёт толщины они скрадывали разницу в размере обуви, что делало передвижение в натановых ботинках куда комфортней. В карманах куртки Генри Андерсона обнаружилась полупустая пачка сигарет, две дешёвые зажигалки, смятый чек из закусочной (два бургера, кола и картошка фри), маленький полиэтиленовый пакет с герметичной застёжкой, ключи и портмоне, из которого тринадцатый позаимствовал несколько банкнот и всю металлическую мелочь. Сломанный, но всё ещё пригодный к использованию карандаш валялся на кухонном столе рядом с пепельницей. Трудней всего оказалось найти бумагу; в конце концов тринадцатому пришлось использовать оборотную сторону того самого чека. Старательно расправив, он подсунул его под пепельницу. Старый пёс, спавший у дивана, проснулся, пару раз стукнул хвостом по полу и поднялся на ноги. Тринадцатый развернулся к нему, хотя нападение казалось ему чрезвычайно маловероятным. Сенбернары не имели репутации агрессивных собак или суровых сторожей. Пёс ткнулся носом в его подставленную ладонь и вздохнул. Потом лизнул пальцы мокрым горячим языком. Возможно, человеку ощущение показалось бы неприятным. Жаль, что с собакой нельзя наладить внятную коммуникацию, да и вообще хоть какую-то — кроме сомнительной аудиальной. — Ш-ш-ш, — модулируя громкость голоса так, чтобы оставаться за пределами уловимого для человека за стеной, сказал тринадцатый. — Есть вероятность, что я вернусь. Пёс гавкнул, но не так громко, чтобы поднять переполох, и понятливо отошёл с дороги. Тринадцатый чувствовал его взгляд всё время, пока шёл к двери и возился с дверным замком, стараясь ничем не звякнуть.***
{Архив видео-файлов, фрагмент 00011.02. Коммерческая реклама продукции компании «Киберлайф», 2036 год, продолжительность фрагмента: 00:00:36. Видео: поверхность чуть затенённого пруда, перед камерой медленно, лениво пошевеливая плавниками, проплывают карпы кои. Аудио сопровождение: этническая мелодия, сыгранная на щипковом инструменте. Видео: по воде, оставляя быстро расходящиеся круги, пробегают маленькие ноги в белых таби. Карпы поспешно расплываются. Камера отдаляется, виден сад, стилизованный под традиционный японский, но с рядом модерновых декоративных включений. По неправильной форме пруду, вероятно, прикрытому прозрачной пено-плёнкой с небольшим маскирующим слоем воды, бежит ребёнок в церемониальном красно-золотом кимоно. Он раскидывает руки и взмахивает широкими рукавами-содэ. Аудио сопровождение: на этническую мелодию накладывается звонкий детский смех. Закадровая реплика, женский голос произносит: «Загадочное очарование Востока». Видео: на изогнутом декоративном мостике ребёнок в красно-золотом кимоно тянется к низко склонившейся ветке дерева, окутанной облаком лепестков. Над сценой превалирует мягкий утренний свет. Аудио сопровождение: птичьи трели, отдельные ноты щипкового инструмента. Закадровая реплика, женский голос произносит: «Волшебное дитя из цветка персика». Видео: близкий план. Ребёнок оборачивается через плечо. У него блестящие чёрные волосы, убранные в причёску камуро, и изящно вылепленное, идеализировано-азиатское лицо с очень белой, окрашенной нежным румянцем кожей. Закадровая реплика, женский голос произносит: «Идеальное создание, воплощённое в коллекционной модели от «Киберлайф»». Видео: близкий план. Мальчик улыбается, раскосые чёрные глаза блестят лукавством. Он протягивает в камеру несколько розовых цветков персика. Аудио сопровождение: этническая мелодия, сыгранная на щипковом инструменте, пение птиц. Камера постепенно удаляется, общий план сада. В центре экрана проступает надпись: «Сохрани лучшие воспоминания о годе Японии». Тёмный экран, проступающая надпись: «Серия лимитирована. Успейте сделать предзаказ до начала Олимпиады в Саппоро» Аудио сопровождение: несколько затихающих нот этнической мелодии. Конец фрагмента}.