***
— Так, ситуация серьезная, — лежа на гараже и подменяя Ивана, который вышел на обед, проговорил еще один зоркий снайпер сотого уровня: у него было зрение минус восемь и один глаз. — Грабитель спаивает детей. Никита взвыл и принялся колотить кулаками по витрине. — Олег чертовски прав, — стиснул зубы Евкакий-сенсей. — Грабитель хочет сломить их дух каратиста. Гля… гля, как он им наливку в кисель льет. — Бориска, сопротивляйся! — орал Никита. — Сопротивляйся! — Но тогда грабитель применит силу. — Бориска, не сопротивляйся! — перепугался председатель. — Не противься! Пей, шо дают! — Огонь, батя, я не подведу тебя и не опозорю клан Узумаки! — отозвался радостный Бориска. — Все, Зина, наливай, батя разрешил. Быстренько запив наливку быстрорастворимым киселем, Бориска начал говорить с грабителем Федей по душам. — Ну как че? Грабитель имел душу чуткую и нежную, а потому утер рукавом нос и принялся открывать свой сложный жизненный путь юному каратисту.***
Снаружи была своя драма. — По сообщению очевидцев, грабитель вооружен и очень опасен, — бормотала в камеру журналистка из райцентра, указав на злополучное сельпо. — Как видно, преступник завесил окна, дабы закрыть снайперам обзор. Уточнять, что шторы задернул Мстислав, устав от того, что в окна то и дело заглядывали перепуганные очевидцы и прерывали душевный разговор Бориски и преступника Феди, никто не стал. А пока камера обводила окрестности: местных зевак и рыдавшую в два ручья Хаврошу, сжимавшую портрет Бориски из детской комнаты милиции, интервью приготовился давать сам председатель. — Куда говорить? Туда говорить? А смотреть туда? — тыкая пальцем в объектив, уточнял Никита. — Граждане, случилося страшное! Преступник захватил в заложники троих наших односельчан! Зину, Мстислава и Бориску, сына моего единственного… шо ж он там с ними делает страшно представить! Но мы не сидим сложа руки. — Мы стоим. — Да. То есть, это хто там умный такой? Мы действуем оперативно и по закону. Шериф и начальник разведуправления уже среагировали на ситуацию и держат все под контролем. Савелий и Иван, на которых тут же направили камеру, тут же попрятали чебуреки за спину. — Бедные дети, беда-беда, — покачал головой Иван Учиха. — Да… мы, да, работаем, оперативно, слаженно… можно обратиться к зрителям? — Да, конечно. Протянув Савелию недоеденный чебурек, Иван выплюнул зубочистку и встал у камеры. — Сеня, если ты меня видишь и слышишь! Сеня, верни в село деньги! И алименты на Сарочку, паскуда ты тощая…***
— И че, и че дальше было? — поинтересовался Бориска, хлебая сгущенку прямо с банки. Грабитель Федя, галантно закрыв служебный выход за заложницей-продавщицей, у которой закончилась смена и пора было уже как бы и домой идти, вернулся на место и плюхнулся на ящик с патиссонами. — Тридцать лет на заводе… в две смены… Бориска и Мстислав мало разбирались в вопросах социального неравенства и экономической нестабильности региона, но тактику выбрали неплохую: понимающе кивать и раз в минуту произносить в сердцах горькое: «У-ух, пидоры!». — А я им: «Да я ж тридцать лет, каждый станок как родной, а они мне…» — У-ух, пидоры!***
— Брат мой ебанутый, И дядя ебанутый. Дети брата тоже шо пиздец. Ваня — ебанутый, и Сеня ебанутый, Один я, по ходу, молодец. Шо с тобой случилось, гордый клан Учиха, Шо ж ты вырожденцев наплодил… Журналистка отодвинулась подальше, но если Олег Учиха решил поделиться своими душевными куплетами, то выхода у бедной женщины не было. — Спасибо, — отмазывалась как могла журналистка. — Спасибо. — Та шо «спасибо», на шоу «Голос» звоните, такой самородок пропадает, — вступился за сослуживца Евкакий. — Девушка, а вы точно Агутину позвоните? Камеру вдруг снова дернули в другую сторону. — … и раньше такого не было, это когда Сергей Хаширама захватил власть в селе своими репрессиями и шантажом, вот тогда все по пизде пошло, — аж захлебывался желанием донести народу правду, вещал Мордатый. — Я это село поднимал, все огороды сам пахал, кабель тянул аж с… — Сеня! — развернув оператора к себе, орал Иван Учиха. — Сеня, имей совесть, верни деньги! Хавроша уже вопила в голосину, поливая слезами портрет Бориски. — … да он же ж талант. Его ж на Евровидение надо, девушка, чтоб нормальные песни пели, а не эту дрисню попсовую. Нет, Лазарев, конечно, молодец, хорошо спел, только о чем песня — хер его проссыт. А здесь же все понятно, это народная баллада… Олег, давай вот эту, про первую свадьбу Сени. — Когда прижала нимфоманка-а-а, К холодным гаражам Батайска… — ОСТАНОВИТЕСЬ! — завопила журналистка, у которой только что взорвался мозг. Клан Учиха оскорбленно смолк. — Ля, демократия, глас народа, — послышался чей-то голосок позади. — Ой, не говори… — Олег Анатолич, а можно у вас гитару, а то чет тухло сидим, Федя петь хочет. Олег уже протянул старенькую гитару, а очевидцы, уставившись на него, аж ахнули: — Бориска! Бориска, который минуту назад беспрепятственно вышел из сельпо, потупил взгляд, и тут же оказался снесен в сторону матерью. — Ма, ну хорош, — раскраснелся он, ибо не по-пацански, когда мать при невесте тискает. И, зыркнув в сторону Сарочки, простонал: — Ой, Сара, там как в аду было, чуть меня не порешили… — Коллега, дело раскрыто, поздравляю вас, — сказал Савелий Ивану. — Главное — оперативно сработать, — согласился Иван, пожав ему руку. — Вы еще полобызайтесь здесь, голуби! — Гля-гля, уже щупают друг друга. — Господи, Россия, что с тобой не так-то!***
Никита Узумаки, аки разъяренный батя, коим и являлся, вломился в сельпо, выбив дверь с ноги. Кровожадный грабитель доедал палку сервелата и что-то бормотал себе под нос о тяготах жизни на минимальную заработную плату. — Бать! Бать, не вели казнить! — кинулся обратно в сельпо Бориска, дабы защищать Федю. — Он нормальный дядька! Сварщиком был! Его на заводе сократили! — Стокгольмский синдром, — прошептал Савелий. — По-любому. И пока Мстислав распихивал по карманам пряники, а Сарочка, тоже сунув нос в сельпо, принялась выносить под шумок ликеро-водочную продукцию, дабы втридорога продать Джеки Чану под вечер, случилось сразу две вещи. Во-первых, из Малого Коноховска сбежали журналисты. Почему — не знал никто. Во-вторых, к председателю на срочную аудиенцию уже бежал Рок Леонид, помахивая граблями. — Никита! Никита! — Шо? Шо? — выглянул из сельпо Никита. — Овощебазу обнесли! Подчистую! Председатель почувствовал вспышку ярости — лис Куприян внутри матерился и жаждал кровавого махача. — Мужики! — заголосил председатель. — Все на овощебазу! — А с Федей че, бать? — Не трогайте меня, я шо главный шоли? — возмутился Никита. — А… ну да. Короче, все потом.***
Овощебаза Малого Коноховска была пустой, лишь в углу остался ящик подгнившей капусты. Урожай села-труженика был уничтожен какой-то очередной вражеской гнидой. — Это была уловка, — заключил снова Нежный Хьюга. — Отвлекающий маневр. Целью воров была изначально овощебаза. Председатель Никита прищурился. — Граждане, — объявил он. — Предлагаю отправиться в Задрищенск и избить Остромысла. — Ура! — обрадовались все. — А если это не Остромысл? — предложил смышлёный Мстислав. Следствие тут же зашло в тупик. — Надо найти овощи наши. Савелий, займись фотороботами. — Но… — Без «но». Дело серьезное. — Председатель Никита был настроен решительно. А если председатель Никита был настроен решительно, у села не было шансов.