***
— Плевака, мне кажется, драконов больше нет! — закричал Магмар. Они до сих пор сражались с охотниками, но наездники уже были повержены, а пеплохвосты решили не церемониться и улетели прочь. Больше не слышались удары залпов по деревне, взрывы затихли. Но разрушения были огромны — половина деревни была сожжена до тла. Когда драконы сами нападают на деревню — это очень опасно, но когда они ещё и управляемы людьми с хорошим умом — это вдвойне опаснее. Но теперь только пара десятков охотников осталась на суше, поэтому воины Олуха были весьма рады тому, что, наконец-то, они могут добиться победы. Все считали добрым знаком то, что поднялся воинский дух. Магмар сражался вместе с Плевакой против Гнильсона — этот предатель почти половину сражения прятался в трюме единственного корабля, который не горел. Но, когда же он всё же вышел, поняв, что риск проиграть уже очень сильно велик, Гнилец тут же подвергся нападению. Гнильсона охотники не приравнивали к Крогану, но из него вышел искуссный боец. Он доставал оружие из рукавов — у него было очень много клинков. Как только ломался один, выезжал следующий. Предателя с двух сторон окружили Плевака и Магмар. Вдумчивым, глубоким и злостным взглядом они смирили друг друга и, не церемонясь, решили дать этому самонадеянному по заслугам. Вот Плевака нанёс один удар, Магмар другой, и работали они очень слаженно, дружно, но Гнилец очень хорошо уклонялся и не давал себя даже поцарапать. Тогда, спустя несколько минут воины Олуха странно переглянулись. Плевака резко замахнулся молотом, приставленным к руке вместо крюка, чем обратил всё внимание предателя на себя, а в это же время Магмар с самым серьёзным взглядом перехватил острое копьё в другую руку и сбил противника с ног. Когда же охотники заметили, что единственный приближённый Крогана почти повержен, то они, долго не задумываясь, подкрались к врагам со спины и замахнулись оружием. — Сзади! — крикнул Магмар Плеваке, в то время как за ним самим висел клинок.***
Задевака, родственница Магмара, в то время расправлялась бок о бок со Слюнявым и другими олуховчанами с охотниками, защищая вход в Большой зал. Это была основная часть охотников, которые, к слову, очень старались проникнуть в то место, где красовалось богатство в виде пронзённого мечом дракона. Никто из сторон не желал отступать, поэтому ожидать короткого боя было бы глупо. Благо, наездников уже не было, и викинги сражались наравне с охотниками. Но было у викингов острова то, что не давало им отступать, делало сильнее и упорнее. Это жёны, некоторые мужья, родители и дети викингов, которые тихо ожидали конца, надеясь на то, что смогут выйти на улицу вместе со своими семьями. Выйти, гордо подняв голову и увидев чистое небо, не загрязнённое дымом и запахом гари, смешавшейся с кровью, или, что не более вероятно, без разъяренных драконов. Но некоторые в зале не желали вести себя тихо. Многие дети совсем не хотели сидеть сложа руки и ожидать конца битвы, участие в которой принимали их родители. Дети викингов были неугомонными, и это знали абсолютно все. — Почему мы все здесь? Они сражаются, а мы тут торчим! Как истуканы какие-то, ничего не делая! — кричала маленькая девочка с растрёпанной чёрной косичкой, пытаясь выплеснуть все накопившиеся эмоции. — А давайте бунт устроим, и прорвёмся через дверь! — закричал светловолосый мальчик с вскинутым вверх деревянным мечом лет семи, забравшись ногами на деревянную лавочку. — Да, здесь слишком скучно! — послышалось с другой стороны стола. — Успокойтесь, дети! — взрослые уже просто не могли не реагировать на возгласы своих детей, и попытка сохранять спокойствие и тишину с треском провалилась. Но через мгновение, будто остановилось время, или кто-то пальцем щелкнул, выключив весь звук, воцарилась очень продолжительная, нервная и странная тишина. Мальчик с мечом слез с лавочки и с удивлённо-грустным лицом, будто ему сейчас сообщили, что его наказали за что-то очень плохое, и он только смотрел большими глазами на двери и тот час очень сильно испугался. Он сел на лавочку и тихо-тихо прислушался. Он немного приоткрыл рот и даже перестал дышать. Мальчик крепко сжал в руках свой меч, будто готовясь сражаться… Его семьи здесь не было. Все они были на поле боя. Осознание того, что это не игры, резко ударило в голову будто большим, тяжёлым камнем, и сердце билось всё быстрее и быстрее, а по телу пробежала холодная дрожь, и стало настолько холодно, сколько не было ни в одну здешнюю зиму. Это только потому, что звуки снаружи стали сильнее слышны. И многие услышали рёв или стон своих близких. Почти весь зал, затаив дыхание, слушал лязг мечей, голоса викингов, а так же охотников, видимо, все ближе подступающих к залу. Вот тогда многие из них в первый раз за свою жизнь поняли, что значит настоящий страх. Это смешавшиеся звуки и запахи, которые будут тебя преследовать в ночных кошмарах всю жизнь, только если она не оборвется раньше. Ох, как же сейчас всем снова не хватало тех решительных мальцов, так разряжающих эту ужасную обстановку и вызывающих маленькую улыбку у взрослых, когда последние вспоминали то время, когда они были точно такими же юнцами. Да, это уже было настоящей мукой. Поэтому никому снаружи весело не было и подавно. Все были настроены решительно, и охотники, и олуховчане. Даже близнецы, Магмар и Задевака, сражавшиеся в абсолютно разных местах, никому не пытались досаждать, и, будучи полностью серьёзными, защищали свой родной дом. И они все знали точно — сколько бы врагов не стояло на пути, викинги будут сражаться до последнего вдоха.***
Этот, казалось бы, бесконечный звук битвы, звеневший в ушах, уже совсем приелся воинам за несколько часов сражения у зала. Уже близилась ночь, и все знали, что если сражение не закончится до этого момента, то будет плохо всем. Все точно знали, что с наступлением темноты придётся воевать, и никакого сна никто ждать не может. Поэтому все старались изо всех сил. Сражаться против сразу пятерых воинов — это очень рискованно и утомительно, но, если ты хорош в драках, у тебя всё же есть шансы на победу. Вот такой рискованной была Задевака. Она, с помощью любого попадавшегося под её руку оружия могла сбить противника с толку всего за несколько секунд. Она уверенно шла в бой, не смотря на то, что положение её было не из лучших. Её окружили, но, продолжая держать на своём лице озорную ухмылку, Торстон крепко сжала свои кинжалы в руках и поочерёдно сражалась с охотниками. Удар, ещё один, ещё и ещё, по классике викингов, должны были точно сбить многих с толку. Но они поднимались, даже с кровоточащими ранами, такой была их жажда богатства. Но, может, это не простая жадность? Может за этим скрыты другие, более понятные, ну, или более глубокие причины? Но, конечно, сейчас об этом нужно было думать в самую последнюю очередь. Но факт оставался фактом: охотники точно не хотели сдаваться, и даже без Крогана им очень хорошо удавалось сохранять их изначальный план в том виде и с теми же участниками, что, собственно, и планировалось. Тогда Задевака точно поняла, что недооценивать охотников не стоит. Ведь они выбили её кинжалы и, не дав женщине ни единой секунды, пытались прижать к полу. И у них это почти получилось. И на помощь никто не мог придти: Слюнявый сам был не в лучшем положении, а другие викинги пытались не дать пройти врагам в большой зал. Задевака уже готовилась к худшему, тщетно пытаясь что-то придумать. Но, к её самому великому счастью и большому разочарованию охотников, кто-то крикнул: «Миролюбы пришли на выручку! Помощь! Прибыло подкрепление!» И ещё много подобных возгласов, после чего несколько ударов огромными дубинками, как раз в стиле не таких уж и мирных миролюбов, сбили и с толку, и с ног сразу несколько охотников, и в том числе противников Задеваки. Быстро поняв, что к чему, она с нова уверенно, как ни в чём не бывало, поднялась на ноги и, взяв сразу два кривых каменных топора от лежавших на земле охотников и сказав что-то саркастично-благодарное, Торстон с новыми силами пошла «рвать и метать». Ох, как же им не хватало помощи. И сейчас она уже тут, в лице Миролюбов. Всего-то. Немного времени прошло…***
Тогда Миролюбы начали рассказывать олуховчанам в перерывах между ударами, что встречали по пути на острове. И, как выяснилось, сейчас было незавидное положение у тех, кто сражался у порта — охотники будто плыли изнеоткуда, ведь всем казалось, что Кроган привёл сюда сразу всю свою армию, но он, видимо, был не таким глупым, чтобы идти на рожон, и, судя по всему, привёл дополнительные корабли с других берегов острова также, которые могли прятаться за лесами. Поэтому сейчас помощь другого племени была очень кстати. И, вспомнив, что там сражаются Плевака с Магмаром, её братом, Задевака вместе со Слюнявым, которому, к слову, тоже немало помогли союзники, пошли на помощь товарищам, убедившись в том, что с остатком армии здесь Миролюбы помогут разобраться Хулиганам. И, кстати, как раз вовремя. Магмар успел только пригнуться, взяв на заметку то, что эти воины умеют хорошо подкрадываться. А как же они по-вашему драконов ловят? Острое оружие ведь не всегда решает исход сражений. Но почтение оставалось в голове не долго: охотнику был нанесён весьма сильный удар. Когда Торстон обернулся, то обнаружил лежащего без сознания на земле охотника и пронзающую его своим гордым взглядом сестру. Плеваке помог Йоргенсон, который своим громогласным ударом вырубил охотника, да так, что тот успел даже покружиться, словно вертящейся юлой, во время удара. Они, немного улыбнувшись, стали сражаться снова. Их уже даже захватил азарт сражения, ведь преимущество уже было на стороне олуховчан. Вот это было многим по душе. Впервые за это время воины почувствовали, что кто-то из других викингов готов им помочь, что они не одни против охотников и безвыходное положение им больше не грозит. Миролюбы поражали своей готовностью к бою. Это очень удивило всех, даже охотников. Миролюбы и сражение — практически несовместимые вещи. Но «практически» же не считается, да? Магмар и Задевака сражались настолько синхронно, что поражали своей меткостью и точностью в ближнем бою, и всем всегда казалось, что эти близнецы умеют читать мысли друг друга. Слюнявый и Плевака были очень хороши в грубой силе и тяжёлом оружии, чего у большинства охотников не было, поэтому число сражавшихся значительно уменьшалось с каждой минутой: кто-то из них уже понял, к чему идёт сражение. Но всё меньше и меньше было видно солнце, всё больше и больше тучами затягивало небо, причём оно становилось всё чернее и чернее, с каждой секундой. И от этого тоже становилось всё мрачнее и мрачнее на душе. Вот тогда Плевака задумался, почему вождя такое долгое время нет. Он вспомнил тот план, после чего услышал что-то странное, возможно, чей-то рёв… И он на секунду взглянул в чащу леса и оглянулся на сражение — уже всем было намного легче сражаться, а всех охотников всё притесняли и притесняли к берегу. — Мне нужно к Стоику! — Что? — Слюнявый с непониманием взглянул на кузнеца. — Прикройте меня, тут и без моих рук помощи хватает! — Тут можно было услышать среди всего этого гула только крики рядом стоящих людей. — Ладно, иди, только быстрее, а то пропустишь нашу победу, хех! — провозгласила Задевака, гордо сражаясь и попутно со словами нанося и физический, и моральный урон противникам. Плевака стремительно побежал в лес, а за ним уже готовились побежать охотники — но не тут-то было. Слюнявый и Торстоны преградили им путь, пронзая противников решительным взглядом, и никто из охотников не мог даже посмотреть в спину Плеваке.***
А Стоик в это время тоже услышал странный рёв… И это были драконы. Эти злобные твари, видимо, уже добрались до Валки и скоро доберутся до деревни… Но для этого было слишком рано. Они всегда нападали ночью. Но ещё только вечер. Как только зайдёт солнце, случится непоправимое. И Стоик выбежал из пещеры и побежал навстречу рёву. Относительно недалеко, как раз в сторону Вождя, бежала со всех ног Валка. Дракон не был столь решительным и, почему-то, не летел, но хуже слышно его от этого не было. Пристеголов, как оказалось, быстро не мог бежать из-за своих коротких лап. Валка бежала через многочисленные ветки, частенько натыкаясь на сухие стволы деревьев, что облегчения так же не приносило. Вдруг она неожиданно остановилась и замахала в разные стороны одной рукой, пытаясь удержать равновесие и не упасть с внезапно очутившегося рядом склона, после чего увидела почти рядом преследователя, и, не найдя других способов убежать, прыгнула вниз и покатилась по крутому склону, причём сам Иккинг всё это видел и смеялся от такого весёлого аттракциона, что было весьма странно для него. Его глаза загорелись радостным огоньком и он перестал плакать. Вот это точно было очень хорошим знаком. Как только склон закончился, Валка увидела перед собой берег. А солнце за горизонтом всё меньше и меньше виднелось, от чего небо близ моря налилось алым светом, подкрасив облака. «Как красиво будет закончить сражение здесь», — подумала Валка, после чего снова услышала рёв дракона, и многие из его друзей начали быстро идти на помощь пристеголову. Она вновь вскочила и побежала вдоль берега, в сторону той самой пещеры. Последняя была уже совсем близко, и жена Стоика услышала его возгласы. — Стоик! — обрадовалась она, и через несколько секунд он показался рядом со склоном к морю. Карасик быстро покатился вниз, от пещеры, после чего встретился с ней. Ему так хотелось вновь её обнять, снова почувствовать себя живым. Его так сильно мучал тот кошмар, что Стоик просто не мог не думать о том, что могло случиться. Но его семья была жива и здорова, и это настолько сильно его радовало… Они стояли напротив друг друга, лицом к лицу. Их взгляд снова ожил. Снова, будто в первый раз, посмотрели друг другу в глаза, увидели снова те лучи света, которые согревали их души все эти хмурые, мрачные годы на острове. На войне никогда нельзя быть уверенным в том, что кто-то из твоих родственников останется в живых. И они были рады, что их опасения не подтвердились. Но этот момент не мог быть вечным. Воссоединение — очень душещипательный момент, это выявление настоящей любви. — Стоик, нам нужно уходить отсюда. Другие драконы полетели, наверное, в деревню. — Они летят сюда. — Он повернул её голову своей большой, но помягчевшей рукой в сторону неба над лесом. И действительно, драконы летели в сторону Карасиков. Их было не много, трое-четверо в небе и несколько на земле, и зачем они приближались именно к Карасикам — неизвестно. Либо эти драконы не знали, в какой стороне деревня, либо, что более вероятно, крылатые рептилии просто были злопамятными. Но чувство странного не покидало их. В это же время Плевака бежал за драконами, которые, что очень странно, устремились не в сторону деревни, а даже наоборот, приближались к берегу, который находился относительно недалеко, и это даже облегчало предстоящую задачу. Но, как знали все жители острова, в этом лесу очень трудно не потеряться. Поэтому Плевака придумал одну очень странную и, вероятно, сумасшедшую вещь: он снял свой молот, взял его в другую руку и оставил на другой только свой обычный металлический крюк, перед чем увидел бегущего дракона, крыло которого было раненым. Дракон не мог лететь, но бежал намного быстрее людей, что весьма логично, и Плевака, пробормотав что-то ругательное и помолясь всем богам, неожиданно усилил свой бег и набросился крюком на шею рептили. Этот смелый, отчаянный и просто сумасшедший поступок сошёл Плеваке с рук: дракон не ожидал таких действий и обескураженно пытался сбросить тяжесть со спины, но тщетно. Плевака чуть ли не заорал о том, что клянётся уничтожить драконов всех и обязательно — но дыхания не хватило. Дракон из-за крюка не мог полностью повернуть голову к Плеваке и спалить его до тла, да и к тому же он совсем не понимал, по каким причинам этот человек решил прокатиться на нём, поэтому просто продолжил свой путь, пытаясь найти удачный момент, чтобы сбросить докучавшего викинга.***
Не успело пройти и несколько минут, как драконы подлетели к берегу. И за ними, к удивлению других, бежал Плевака. О, видимо, дракон его всё-таки сбросил. Берег простирался рядом с некрутым склоном, образуя некую границу острова, стоя на которой можно было услышать весь мир. Шум листьев, самые разные звуки животного мира, гулким эхом доносящиеся из леса, одновременно с шумом разбивавшихся о камни солёных волн. Здесь всегда царила нетронутая человеком тишина, что не удивительно — через половину острова от деревни не каждому хотелось бегать сюда посто так. Рядом шумел небольшой залив, образовавшийся относительно давно из-за просто громадной пещеры, которая, видимо, с течением времени словно начинала проваливаться под землю. Возможно, в далёком будущем её и вовсе не станет. Наверное, поэтому все так боятся времени. Кто бы знал, что Валка чувствовала у себя на душе, ох, кто бы знал! Ей хотелось верить в то, что драконы не причинят ей вреда, и была уверена в своих мыслях и предположениях насчёт их разумности, в то же время боясь за безопасность друзей-викингов, но в бой всё равно никогда не старалась лезть. А от чего? От безысходности. От простого незнания, что нужно делать. Сколько бы она не говорила викингам не замахиваться на шеи рептилий буквально пахнущими смертью топорами, сколько бы не останавливала драконов от очередных прямых залпов такого же смертоносного огня — всё бестолку. Как будто и те, и те находились в каком-то сильном трансе, всё время повторяя про себя только одно слово: «Убить, убить, убить…» Словно кроме бесконечных войн у викингов другой жизни не существовало. Что уж думать о других, живущих там, где-то за бесчисленными морями, людях. И это Валке совсем не нравилось. Жизнь в безопасности становилась каким-то пустым пространством — пускай и постепенно, но осторожно и верно превращаясь в странную смесь тяжёлых воспоминаний. Стоик сделал жизнь женщины настолько свободной, насколько мог, но не мог поностью уберечь от его настоящей жизни, жизни всей деревни. Она никогда не могла спокойно сидеть на месте, видя кого-нибудь в беде, никогда не сидела сложа руки, если кто-то чего-то не понимал, и всячески помогала другим, чаще всего переживая за чувства. Только не свои. Только отнюдь не жалость к людям заставляла её помогать им снова и снова — Валка пыталась научить чему-то викингов. Дать им понять, что не всё в этом мире решается кулаками, что жизнь — не одна сплошная война. И чувство того, что она этого больше не может сделать, пугало её. И каждый раз, снова и снова к ней приходило уныние. Да что уж там говорить, даже оружие не помогало ей абсолютно ни в чём. И сейчас это стало ещё более реальной проблемой. Ни стрел, ни решимости, ни безопасности. Абсолютно ничего не было у Валки для боя. Где-то там, в подсознании у неё снова зарождался гнев и раздражение на смену жалости и печали. — Валка, не лезь в бой! Беги отсюда, мы с драконами сами разберёмся! — К Стоику приблизился Плевака, чему оба были рады, и вождь не хотел, чтобы что-то случилось с его женой и наследником, но Валка не могла вернуться в деревню в самый разгар битвы, а спрятаться в лесу она уже пыталась. Она хотела быть рядом со своим мужем, только рядом с ним она чувствовала хоть какую-то безопасность, но им сейчас было не до неё. В отличие от Валки, все викинги всегда стремились в бой. С раннего детства. Только ей приходилось сражаться, только она не хотела брать в руки оружие снова и снова, она всегда готова была договориться, вразумить, утешить. Она не обращала особого внимания на обложку, и словно своими глазами проникала в глубину души и чувств, бушевавших вихрем внутри всех живых существ. И поэтому другого выхода, кроме как стать наблюдателем вместе с сыном, не было. Стоик отдал ей потерянный лук до этого, но он был уже без стрел, и сделать их не представлялось возможности. Она отошла на несколько метров. Глянув на обстановку вокруг себя, Валка поняла, что ей не помешает зайти в какое-нибудь укрытие. А рядом, как раз, простирался небольшой вход в ту самую пещеру. Под большим сводом этот широкий проход был совсем низким, а под водой ещё виднелись камни этой пещеры. «И правда, время ничто не щадит» — подумала Валка, после чего, немного войдя в саму пещеру, восторженно вдохнула насыщенный йодом и кислородом воздух. Она заворажённо смотрела на эту красоту пещеры, которая поблёскивала красным от заката светом и искорками капелек воды, светясь своей красотой. Вода была абсолютно прозрачной, но почему-то в некоторых местах её словно взболомутили. Доля секунды восхищения резко сменилась немым отвращением — неожиданно ударило приторным запахом… крови? Валка совсем не знала, что здесь произошло, но осознание пришло вместе с взглядом вбок — гора смеси грязи, пыли, камней и крови вместе с несколькими телами охотников. Валка испытала немой ужас, словно кто-то только что прошёлся по ней ногами, втаптывая в грязь. Она готова была провалиться сквозь землю от стыда и отчаяния — хотя никто не видел её. Валку радовало только то, что из-за высоких стенок корзинки Иккинг ничего не видел. Валка посмотрела на его искривившееся от неприятного запаха лицо. Мальчик не понимал, что значит этот запах. И вдруг стало необыкновенно жалко. Жалко за тех, кто здесь умер, жалко за Иккинга, который невинно пытался найти носиком привычный кислород. Но на войне и не такое увидишь. Ничего не поделаешь — приходится делать то, что необходимо для выживания. Находиться здесь расхотелось.~***~
Начался бой. Драконы с дикими рыками стали приближаться к Стоику и Плеваке. Пристеголовы, четырёхкрылый дракон, у которого ещё не было имени и пара Змеевиков — всё, что стояло на пути вождя и кузнеца. Драконы вели себя очень странно. Кто бы захотел гнаться за женщиной с маленьким ребёнком, совсем не представлившими особой опасности? Это странность также не давала покоя Стоику и Плеваке, но было только одно объяснение тому, почему рептилии здесь остались — у них была хорошая память, судя по всему. И вспомнить мучения, принесённые этими викингами драконам, не составило труда. Обозлившись на всё человечество, драконы готовы были раскрошить, испепелить и разорвать всех людишек на мелкие кусочки, обрывки, чтобы не видеть их злостную ухмылку. Кратко говоря, бой был яростный. Плевака отдал Стоику свой молот, в то время как сам сражался крюком: они как бы дополняли друг друга, всё время помогая защитой, это что-то вроде меча и щита, только с альтернативными средствами. Вот дракон напал на них. Безумные и узкие зрачки ядовито-жёлтых глаз пронзали дрожью до костей, проникали страхом в душу и становились ночными кошмарами многих детей и даже взрослых викингов, но Стоик был полон решимости и, словно в легендах и мифах, сражался с полной отдачей. Что уж говорить о Плеваке, он не отставал по навыкам от своего друга ни на секунду, ни на один шаг и прекрасно работал в команде.~***~
Валка чувствовала чьё-то присутствие. Какой-то отголосок сознания говорил ей, что нужно уходить отсюда. Эти трупы, этот запах — ужасны. Ужасны и противны. Вот это именно то, чего ей так не хотелось лицезреть сегодня, по крайней мере. Она попятилась к выходу, стараясь как можно быстрее начать дышать нормальным воздухом. Сзади послышался странный шум. Ещё одна волна разбилась о скалистые камни. Потом ещё и ещё, будто стараясь быстрее смыть чужую кровь. «Вот-вот разобьётся ещё одна волна. Но почему она так громко и быстро движется?» Но Валка почувствовала что-то другое… Резко обернувшись, она еле-еле успела увернуться от стрелы. Потом от кулака. И только потом Валка взглянула на лицо. Она хотела было ударить его луком по голове, только не обнаружила его у себя — Кроган забрал его. И теперь у охотника была и стрела, и лук. Стоик услышал короткий вскрик. И кто бы мог подумать, что в пещере будет ничуть не безопаснее эпицентра боя?~***~
Сражение шло полным ходом. Я вам расскажу кратко о всех процессах, происходящих на острове, пока у вас не запутались мысли. На юг, (которым там даже и не веяло, мы же практически на севере, кхм) острова, где была деревня, перестали подплывать корабли охотников, за чем также следили миролюбы, которые помогали Слюнявому, Магмару и Задеваке с воинами. В бухте до сих пор догорали корабли охотников, чей жар также передавался на другие драккары, от чего страдал флот Олуха. Поэтому многие олуховчане отправились тушить пожары, что сделали и многие охотники, ведь этим уже было не до боя — нужно было спасать последний путь отступления. Напротив входа в Большой зал с остатками армии продолжали сражаться воины-викинги плечом к плечу с миролюбами. В самом большом зале нетерпиливо ожидали конца остальные жители. На северо-западе острова находилась та самая пещера, и расстояние между ней и деревней занимал огромный лес, в глубь которого заходили не часто, и в нём природа жила активной и просторной жизнью, до того, как там пронеслась стая драконов, конечно. Стоик, Плевака и Валка отбивались от назойливых драконов, неизвестно зачем преследовавших последнюю, в то время как Кроган, оставшийся в живых, не торопился тратить последнюю стрелу. На него, как и следовало ожидать, тоже напали драконы, и им пришлось отбиваться от рептилий вместе (ну, это ещё с натяжкой сказано). В это же время единственным, что было у Валки в руках — корзинка, и это радости не прибавляло. Стоик то и дело уводил Валку от боя, но на неё всё равно пытались напасть.***
Драконы всё время пытались подойти к Валке, странно поглядывая на корзинку, и товарищам оставалось только защищать её. Имели место для существования только два выхода: либо убить всех драконов, после чего на запах прилетит только больше чудовищ, либо заставить их уйти. Все думали, что конкретно не давало драконам покоя. «Корзинка точно не то, что так злило драконов, а сам Иккинг не мог представлять опасности, а я точно знаю, что если бы драконы не заметили что-то на Иккинге, то точно не остались бы здесь. Они выглядят очень уставшими, словно настолько напуганы, что готовы убивать всё, что движется. Неужели этот медальон чем-то мешает?» — мыслила Валка. И она была права — драконы совсем не желали оставаться здесь, только тот медальон на шее Иккинга не давал им улететь. Словно какое-то проклятие, драконы, по-видимому, боялись этого украшения, и, получается, можно было просто от него избавиться. — Стоик, я думаю, им нужен медальон! — проговорила Вал, после чего села на колени, положив корзинку перед собой и начала пытаться его развязать. Руки сильно дрожали, времени было мало и крепкие узлы было сложно развязать. Следующим способом было просто его оторвать. Но необъяснимой странностью было то, что медальон не рвался. От слова совсем. Валку пронзило замешательство. Иккинг бегал глазами по интересным существам, которых видел — всё для него было непонятным. Драконы, на которых мальчик смотрел, вели себя особенно «интересно»: один не сводил взгляда, другой, что всё же сильно пугало, то и дело пытался стрельнуть пламенем, а третий, почему-то, не обращал особого внимания в принципе и даже не пытался подходить к корзинке. В один момент Иккинг стал их бояться, и Валка перестала пытаться что-либо сделать с медальоном — драконы подходили всё ближе. В душе женщины загорелось небольшое пламя паники, но она также не сдавалась, как и Стоик. Когда драконы окружили их, Валка схватила корзинку и прижала к себе, ожидая хучшего, но надеясь на лучшее. Драконы этого не ожидали и поначалу немного опешили, но спустя мгновение на них напал вождь, со всем рёвом набросился Плевака, схватив одного крюком за пасть и оттащив морду от Валки. Кроган же, отбиваясь от других яростных атак драконов, заприметил особую внимательность рептилий к Иккингу, немного задумавшись. Он поспешил разделаться с драконами, чтоб затем напасть на Стоика, но первых становилось только больше. — Плевака, тебе не кажется это сражение немного абсурдным? — Стоик в последние моменты не совсем понимал, зачем это сражение с драконами, да ещё и Кроган совсем рядом. Драконы нападали только в трёх случаях: либо им что-то было нужно, либо они защищали территорию, либо защищались сами. Но большинство викингов думали о четвёртом — они по природе своей готовы убивать всегда, вне зависимости от причины. Стоик же к ним не относился и всегда искал причину, хотя время от времени подобные мысли приходили в его голову. В это же время Валка не отпускала Иккинга и всё думала: «зачем, ну зачем это всё?» Она посмотрела на сына, с улыбкой погладив того по маленькой головке. Из-за спины раздался тихий рёв. Валка резко повернулась, встретившись с огромной мордой четырёхкрылого. На неё смотрели огромные глаза, наполненные не отчаянностью и жаждой убивать, а неподдельной заинтересованностью. Валка схватила одной рукой корзину, а другой потянулась к дракону. Вокруг всё затихло, словно существовали только этот момент и странное чувство. Угасали последние лучи солнца точно также, как угасали последние отблески страха в глазах женщины. Сердце забилось быстрее, дыхание прекратилось, а дрожащая рука всё ближе тянулась к рептилии. Вдруг Стоик крикнул, напав на четырёхкрылого и чуть ли не снёс топором его голову, и зрачки дракона резко сузились и тот свирепо зарычал, обнажив острые клыки. Он выстрельнул огнём в вождя, не обратив внимания на своих сородичей, стоявших рядом со Стоиком, снова повернулся к Валке, застывшей чуть ли не во времени, резко взлетел и схватил Валку за плечи лапами. — Стой! — Закричал Стоик, после чего бросил топор в дракона, но тот уже летел высоко над морем. Драконы замерли в ожидании чего-то, уставившись на четырёхкрылого. Валка закричала, не выпуская Иккинга из рук, который непонимающе смотрел на свою мать. Позади всего этого действа возвышался наблюдатель, который собирался это изменить. Его лицо выражало сначала смятение, затем - сумасшедшую радость, но сейчас его мысли были только об одном. "Он же не собирается её есть... Он её спасает!" - думал охотник, вспоминая тот заинтересованный взгляд четырёхкрылого. Единственное, что ему было до сих пор непонятно - почему у драконов такая неприязнь к наследнику? Это он хотел бы узнать, но, видимо, не суждено... — Хочешь, я помогу? — В тени блеснула кровожадная улыбка. Кроган взял лук Валки, натянул на него стрелу и посмотрел на Карасика, после чего начал целиться. Сначала прицел был направлен на Валку, но затем его глаза блеснули в остаточном свете солнца, и стрела была направлена на корзинку. Стоик налетел на Крогана, но было уже поздно. Кроган пустил стрелу. Он уже, возможно, даже не думал, что делал, ведь гнев и злость вытеснили рассудок охотника на драконов. Фамильный лук Валки был в чужих, но метких и хладнокровных руках. Стрела полетела. Она захватила всё внимание Стоика Обширного, он отвлёкся от драки с всё новыми и новыми драконами. Но момент был не вечен. Дракон издал истошный рёв и резко спустился, приняв стрелу на себя. Это смертоносное железное остриё вонзилось в лапу четырёхкрылого дракона, который держал Валку, а в том числе и корзинку с маленьким Иккингом. Дракон застонал. Жена вождя, практически выбившаяся из сил, всё ещё быстро думала и реагировала. Она питала совсем не злобу к драконам. Эти существа, а не злобные твари, породили интерес к изучению жизни викингов и драконов, что теперь сильно отразилось на её выборе следующего действия. И жене вождя казалось, что оно было правильным. «Эта война на Олухе когда-нибудь закончится, но, видимо, без моего участия…» — подумала Валка, после чего быстро вытащила стрелу из ослабшей лапы дракона, летевшего в открытое море. Иккинг в это время мог только смотреть на свою мать, которая отчаянно держала равновесие на тонкой, хрупкой границе жизни и смерти. Дракон начал терять управление полётом. Его суженные зрачки янтарных глаз так и молили о помощи, а грязные лапы и крылья говорили о том, насколько он уже был измотан. Самое логичное объяснение этого поведения — страх и усталость. Дракон был совсем измучен. Но почему? Что с ним такого случилось? И никто из лицезреющих это не исключал возможность того, что крылатые рептилии уже были кем-то измотаны до атаки на Олух. -Держись, просто дер… — но было уже поздно. Валка, не успев договорить, начала падать в воду. Дракон просто дёрнулся от резкой боли, с коротким криком скинув с себя бедную женщину. Время будто остановилось для Плеваки и Стоика. Остановилось и сражение драконов и викингов, хотя последних было всего двое (не включая Крогана). Они просто стояли и смотрели на то самое ужасное, чего Стоик боялся всю свою взрослую жизнь. — Валка, не-е-ет! — Заорал вождь племени Лохматых Хулиганов. Она падала. Ледяной ветер обдувал всю кожу, волосы и лицо, а море властно шумело своими белыми волнами. Из рук выскользнула корзинка. Она отлетела от Валки в другом направлении, где было, как ни странно, во время начавшегося шторма, тёплое течение. Бледная, холодная и грязная от земли кожа матери Иккинга обветрилась ещё больше. Из испуганных, широких глаз выбежала слеза. Валка падала, смотря только на огромные серые тучи, грозившие ливнем над ночным островом. Удар. Он эхом отразился в голове Стоика быстро и тихо, и из его глаз тоже потекли самые настоящие слёзы. Валка разбилась о воду, после чего потеряла сознание и начала тонуть. Вода, такая тёмная и холодная, всё больше поглощала её, заглатывала в бесконечную тьму. Последние пузырьки воздуха выплыли на неровную гладь океана. Но дракон остановился, произвёл самый душераздирающий рёв и спикировал в воду, быстро и незаметно вытащил Валку и улетел в неизвестном направлении, разрезав тучи словно ножами, оставив после себя лишь воспоминания для кошмаров Стоика. Иккинг кричал, плакал, но он уже был слишком далеко от острова. Волны то идело брызгались каплями ледяной воды на лицо, которое ещё и обдувал сильный ветер. Стоик без раздумий бросился в воду. Отчаянно пытаясь успеть захватить последнюю часть своей настоящей жизни, он не обращал внимания на ледяную воду, из-за которой немели руки и ноги. Он плыл, пытаясь войти в течение — но найти его не мог. Ему было всё равно на то, как он будет потом выбираться, лишь бы уберечь своего сына от смерти, хотевшей забрать только недавно начавшуюся жизнь младенца. В ушах начало громко звенеть, когда чья-то недостаточно крепкая для дракона челюсть резко схватила его за ногу. Он забрал в лёгкие остатки воздуха, которые уже на половину заполнились солёной водой. Узкие глаза рептилий расширились, как только корзинка оказалась в океане, драконы встряхнули головами, словно откинув какое-то чувство или воспоминание и сразу же взлетели. Они оставили поле боя, устало взревев в ответ четырёхкрылому. Ну, а Кроган, который казался незадолго до этого Стоику мёртвым, остался без последней стрелы и собрался уходить в то время, пока двое выбирались из моря, а перед этим натянул на лицо противную ухмылку. «Промахнулся, ну и ладно. Этот вариант не хуже.» Вождю, естесственно, помог Плевака, со всеми усилиями вытащив его из воды, когда Стоик уже отбился от акулы, но того, кто стоял за большинством несчастий, уже и след простыл. И полил дождь. Этот ливень усилил шторм, поднявшийся в море, усилил боль и душевные страдания Стоика. Слишком много потерь было в этом долгом сражении. Вождь, бывший раньше таким сильным и мужественным, не отрывая взгляда с моря, упал на колени и выронил оружие из рук. Слёзы катились из его глаз, слившись с водой с неба. Он потерял всё, что ему было дорого. Любящую жену и наследника, ещё такого кроху, унёс из жизни Стоика шторм. Корзинки уже не было видно на горизонте, хотя последний луч надежды ещё долго не угасал в сердце викинга. — Нет… Плевака тоже не мог это воспринять равнодушно. Он, спустя несколько минут, просто подошёл к своему товарищу и тихо сказал несколько слов. — Стоик, мы, воины, должны быть сильными, — говорил он низким, почти хрипящим голосом, — пора идти. Уже поздно что-то менять. Кузнец грустно похлопал его по плечу. Стоик взял в руки свой топор, медленно встал и взглянул вдаль. Он стоял на краю каменного берега, такого же пустого и чёрного, как небо. За многочисленными деревьями виднелся чёрный дым. Вождь решил, что ему нужно делать теперь. Он нахмурил свои большие брови, снова спрятал свои чувства, — но ради тех, кто ещё в него верит — жителей деревни острова Олух из племени Лохматых Хулиганов. Эти люди были дороги ему абсолютно все. Будь это ворчливые старики или непослушные маленькие разбойники — Он верил в них. Верил, что все те, кто доверились ему когда-то, смогли почувствовать настоящую свободу, которой так жаждят люди в вечном кругу истории. И ради своей свободы, своих друзей, близких они никогда не перестанут защищать свой дом, и это делает викингов сильнее. Поэтому они так яростно сражаются и будут сражаться до тех пор, пока даже самый последний из них не упадёт. Стоик был настоящим вождём и понимал, что сейчас чувствуют викинги, он знал, что им ещё предстоит преодолеть и чувствовал себя за них ответственным. Да, потерь не избежать. Да, некоторые после этого боя не смогут больше открыть глаза навек. Но если они перестанут сражаться ради других, то уже будут жить только ради себя. А такое здесь просто недопустимо. И тогда не избежать массовых потерь. Может тогда погибнуть весь народ, и никто этого просто не мог допустить. Если воины и знают, что в скором времени будут повержены и умрут, то они хотят умереть свободно. В сражении, ради своего дома. Но дом — это же не сам остров, мы все ведь это понимаем? Вождь своими глазами видел этот чёрный дым. Эту вонь, запах гари — он чувствовал абсолютно всё, и теперь он допустил одну печальную и разъедающую душу мысль — а что, если бы он до этого не отправил эту несчастную безделушку в морскую пучину на маленьком плоту, который при первой же качке мог утонуть? А что, если бы он всё-таки отдал Крогану этот глаз? Ему показалось, что никаких проблем тогда бы не было. Но, если мы начнём рассматривать эту ситуацию, какой бы она не была, то всё-таки ничто бы не изменилось, только у охотников было бы просто больше драконов, золота и наездников, да и, наверное, очень сильных. И мы знаем, что войны всё равно было бы не избежать. Если кого-то затянет жажда власти, то он будет к ней стремиться, причём всё больше и больше, пока, наверное, не захватит весь мир — эти пороки не угаснут даже после массовых поражений, если человеку не вбить в голову здравый смысл — а Крогану, видимо, так никто в своё время не вбил… Его взгляд почернел. Стоик вглядывался вдаль, но не ожидая там что-то увидеть — он хотел там просто ничего не увидеть. Но наездников больше не было. Это единственное, что могло поднять его настроение хоть немного — а его уже ни у кого не было: хорошее настроение уже давно «ушло на дно океана». — Плевака, мы должны остановить всё. Слишком много потерь. Я не могу… потерять ещё кого-то. — Серьёзный, немного грубый голос дал понять кузнецу, что его друг стал более жёстким и мрачным. А вдали, будто предзнаменование, прогремели крики. Но это были совсем иные слова, возгласы другого тона — все Олуховчане радовались победе. Восторженные «ура!» наполнили глухой и непримечательный до этого остров. Но для вождя эти слова будто были каким-то противным сарказмом. Два воина, прошедшие столько испытаний, побрели в деревню, раздумывая о том, как же дальше будет жить остров Олух без прямого наследника, думая о том, почему всё закончилось именно так, и, наконец, жалея о том, что Стоик отправил ту всего лишь не открывшуюся «дьявольскую штуковину» в вольное плавание… А шторм не прекращался, и маленькая корзинка с малышом плыла по солёным, пенистым волнам бескрайнего океана, но из глубины осторожно и любопытно выглядывали ярко-жёлтые глаза.