Он смог развеять мою скуку.

— Не стоит. Ты пьян. Ты пожалеешь об этом. Ленский отставил бокал в сторону, положил ладонь на щеку друга и прошептал, обдавая его губы горячим дыханием: — Мне уже не будет хуже, поэтому прошу... — Он выжидающе посмотрел в чужие глаза, а Онегин, приблизив поэта за шею, коснулся своими губами чужих. Он целовал их, периодически легко покусывая, заставляя брюнета задержать дыхание, сконцентрироваться на ощущениях. Одновременно с этими манипуляциями Онегин запустил руку в волосы друга, несильно оттягивая отдельные прядки, а затем нежно поглаживая. Последний раз облизнув нижнюю губу поэта, блондин отстранился и посмотрел на результат своих действий: Ленский слегка покачивался, пытаясь сфокусировать взгляд, его губы опухли и приобрели вишнево-красный оттенок, волосы растрепались и спадали на глаза. Евгений был доволен увиденным, однако не решился действовать дальше. Он прикусил губу, потянулся и заправил выпавшую прядь другу за ушко. По телу Ленского пробежали мурашки. Он медленно поднял руку, провел большим пальцем по своим губам, а затем, возбужденно, но с долей смущения глядя на Онегина, прошептал: — Можно еще... На это блондин незлобно ухмыльнулся, медленно встал со стула, подошел вплотную к другу, заставляя того прижаться головой к раме окна, мягко погладил чужую макушку, а затем осторожно приблизился, возобновляя поцелуй. Сперва он целовал нерешительно, изредка прерываясь, пока поэт не осмелел и не начал неумело отвечать, тогда юноша углубил поцелуй, проходясь шершавым языком по небу и зубам, одновременно с этим расстегивая верхние пуговицы чужой рубашки, освобождая шею. Закончив с этим, он невесомыми поцелуями спустился к ключицам, попутно легко прикусив мочку уха, а затем припал губами к косточке, пройдясь по ней языком, чем вызвал тяжелый выдох и тихий скулеж со стороны поэта. Онегин, хитро улыбаясь, посмотрел на него снизу вверх потемневшими глазами и продолжил. Он исследовал чужую шею, впиваясь в нежную кожу, оставляя яркие пятна, а затем легко прикусил кадык, отчего Ленский резко вцепился руками в брюки, прикрывая выпирающий бугорок, опустил голову, заставляя друга отстраниться, прикусил губу и виновато посмотрел в чужие глаза. Его плечи вздымались от неусмиряемого дыхания, щеки полыхали, а длинные черные ресницы трепетали. Онегин положил свою руку поверх чужой, вгоняя друга в еще большее смущение, а затем, прикусив край его уха, прошептал: — Не бойся... — Он обвил сильными руками чужую талию, заставляя поэта прижаться ближе, и стал выцеловывать его нос, скулы и вновь спускаться к губам. Одновременно с этим он помог брюнету подняться с подоконника и стал направлять его в сторону старой кровати. Посадив друга на мягкий матрац, юноша посмотрел в его черные от возбуждения глаза и мягко поцеловал в лоб. Он провел языком по выемке между ключицами и стал медленно спускаться вниз, по пути освобождая поэта от рубашки и не пропуская ни сантиметра его кожи. Ленский откинул голову назад, зажмурил глаза и прикусил губу, дабы заглушить вырывающиеся стоны. Руки, которыми он упирался о кровать, сильно тряслись, готовые вот-вот согнуться, позволяя слабому телу упасть. Он впервые в жизни испытывал такие ощущения: губы саднили после множества поцелуев, внизу живота приятно давил узел возбуждения, а в комнате, казалось, было настолько жарко, что вскоре он непременно должен был потерять сознание или же растечься в огромную лужу. Его тело предательски задрожало, а громкий стон все же заглушил звуки поцелуев, когда Онегин облизнул, а затем чуть прикусил чужой сосок. Его рука подогнулась, отчего отяжелевшее тело склонилось на бок. Парень хотел было вновь сесть ровно, однако блондин не позволил сделать это и, чуть надавив на чужое плечо, заставил Ленского лечь. Он убрал мелкие пряди с его лица и вновь вовлек поэта в поцелуй, покусывая и посасывая его губы, в то же время одной рукой лаская нежную шею, плавно спускаясь к груди и, наконец, проводя по животу вблизи края штанов, на что брюнет замычал и выгнулся, прижимаясь грудью к другу. Онегин захотел почувствовать чужое тепло кожей, поэтому, с трудом отстранившись от столь сладких губ, он стал стягивать с себя рубашку, одновременно ловя нетерпеливый взгляд почерневших от возбуждения глаз. Ленскому было невероятно стыдно лежать так, он не шевелился, не издавал ни звука, лишь глядя на фигуру впереди и слыша бешеный стук своего сердца и сбитое дыхание. Он в очередной раз задержал дыхание, когда Онегин вновь приблизился к нему, и в очередной раз потерял контроль над своими чувствами и мыслями, когда чужие губы коснулись его собственных, после чего блондин недалеко отстранился и прошептал: — Чёрт, какой же ты красивый. Пройдя дорожкой невесомых поцелуев до живота, он накрыл губами серую ткань чужих штанов, на что Ленский громко зашипел и схватился руками за светлые волосы. Онегину понравилась такая реакция, однако этого было недостаточно. Он хотел выжать из парня все эмоции до последней капли, заставить молить о большем. Он ухмыльнулся, посмотрев на друга, а затем чуть прикусил плотную ткань, слыша стон и чувствуя, как сжимаются пальцы на его голове. Владимир вновь выгнулся и спрятал красное то ли от смущения, то ли от возбуждения лицо в изгиб локтя, когда блондин стал медленно стаскивать его оставшуюся одежду. Он поцеловал покрасневшую головку уже вставшего члена, получая приглушенный всхлип, и потянулся к чужим губам, убирая руки и прижимая их к кровати, а затем тихо сказал, серьезно глядя в глаза поэту: — Не закрывай лицо и смотри мне в глаза. Иначе я все прекращу, — Ленский быстро сглотнул и прикусил губу, чтобы не застонать от столь властного тона и пристального взгляда. Онегин поцеловал парня страстно, глубоко, смакуя каждую секунду, затем сел на колени у края кровати, заставив брюнета согнуть колени и коснулся языком сжатой дырочки. Владимир, переполненный новыми ощущениями, подался вверх, однако был придавлен назад к кровати сильной рукой. Блондин продолжал свои действия, раздвигая сжатые мышцы языком, наблюдая за тем, как извивается и дрожит чужое тело. Ткань брюк уже больно давила на собственный стояк, поэтому Онегин отстранился, протянув слюну от своего рта до чужой кожи, и навис над заплаканным и измученным от столь долгого ожидания лицом друга. Его взлохмаченные волосы распадались по старому покрывалу кровати, липли к мокрому лбу, его вспухшие покусанные губы были приоткрыты и слегка трепетали, а в глазах читалась мольба. Онегин приблизился к чужому уху и, нежно поцеловав край, прошептал: — Чего ты хочешь? Скажи. Ленский не мог управлять своим голосом, не мог заставить свои губы двигаться, складывая буквы в слова, но все же, собрав последние силы он, чуть хрипя, ответил: — Пожалуйста... Сделай что-нибудь. На эти слова юноша мягко улыбнулся, коснулся губами чужого лба, затем взял поэта за руку, переплетая пальцы, и стал медленно входить в чужое тело, пристально наблюдая за изменениями в красивом лице. Ленский сильно зажмурил глаза, закусил до крови губу, пытаясь претерпеть жгучую боль, однако это не помогало: из его глаз потекли слезы, медленно скользя по красным щекам и скатываясь на шею. Евгению было тяжело видеть мучения друга: он стал сцеловывать горячие капли, одновременно затягивая парня в страстный поцелуй и медленно надрачивая ему, чтобы заглушить неприятные ощущения. Это принесло свои плоды: с чужих губ, наконец, сорвался стон удовольствия и желания, а мягкие руки сомкнулись на шее блондина. Ободренный успехом, он стал постепенно ускорять темп, быстрее вбиваясь в чувствительное тело. Опьяненный ощущениями, что яркими импульсами расходились по всему телу по длинным нервам, затем словно взрываясь и принося бурю эмоций и чувств, Владимир закатывал в наслаждении глаза, безуспешно хватался за чужие волосы, плечи, пытался заполучить столь необходимый поцелуй, кричал и стонал, срывая голос до болезненной хрипоты. Онегин, окончательно потеряв контроль над своими действиями и мыслями, остервенело втрахивал в кровать брюнета, сжимая пальцами его волосы и двигая рукой по его члену в такт своим движениям. Он шипел, когда приблизился к поэту, чтобы закусить его губу, а затем углубить поцелуй, сплетая языки в жарком танце, одновременно с этим ускоряясь до невообразимого ритма, отчего кровать под ними жалобно скрипела, готовая вот-вот рассыпаться. Онегин чувствовал, что тело под ним задрожало, чужой рот отчаянными глотками пытался хватать воздух, а затем, громко крикнув и прижавшись вплотную к другу, Ленский обильно кончил и ослаб, опрокинув голову на матрас и расфокусированно глядя на Евгения. Тот продолжал вбиваться в чувствительное после оргазма тело, приближая собственную разрядку, отчего странное чувство распространялось по телу брюнета, вызывая дрожь и новый поток слез. Онегин поцеловал друга в мокрый лоб, как бы извиняясь, сделал несколько медленных, но глубоких толчков и излился в тело поэта, тихо застонав и ложась тяжестью на него. Они лежали так несколько минут, не говоря ни слова, усмиряя разбушевавшееся дыхание. Ленский постепенно засыпал, поглаживая блондинистые волосы друга, когда ночной ветер прорвался сквозь пострадавшее от времени окно в комнату, заставляя юношу поморщиться и вздрогнуть от холода и спермы, застывшей на бедре. Онегин мгновенно почувствовал дрожь, прошедшуюся по чужому телу. Он аккуратно встал, пытаясь не причинить боль поэту, тело которого, должно быть, все болело после случившегося, и повернулся, собираясь пойти в ванную, однако чужая холодная рука перехватила его кисть, и Ленский встревоженно посмотрел ему в глаза. Евгений мягко улыбнулся, нежно поцеловал чужие губы и тихо сказал: — Малыш, не переживай. Я сейчас вернусь, — он потрепал черные волосы, а затем скрылся за дверью, появясь спустя несколько минут с влажным полотенцем в руках. Он вытер чужие бедра, живот, вгоняя друга своими теплыми поглаживаниями в дремоту. Тот устало улыбался, глядя на блондина полуприкрытыми глазами, а после, когда Онегин, закончив, лег на мягкую подушку и укрыл парня хлопковым одеялом, он придвинулся как можно ближе к блондину и положил голову ему на грудь, закрывая глаза, наслаждаясь заботливыми поглаживаниями теплой руки и проваливаясь в сон. На следующий день Онегин проснулся от яркого дневного солнца, что посылало свои лучи прямо в глаза юноше. Тихий шелест листьев, запах цветочных деревьев, растущих за окном, заполняли комнату, делая это пробуждение особенно приятным. Однако, конечно, в это позднее утро для юноши не могло быть ничего прекраснее черноволосого парня, тихо сопевшего рядом и прячущего свое лицо под чужой рукой в поисках защиты от мешающего света. Онегин нежно улыбался, глядя на эту картину, когда внутри него постепенно расцветало прекрасное чувство, заставляющее сердце трепетать, а разум отключаться, давая возможность другому человеку полностью заполнить твою душу, не оставив места не для чего другого. Он осторожно повернулся на бок, пытаясь закрыть брюнета своим телом от солнечных лучей, потянул одеяло, закрывая чужое плечо от порывов ветерка, и опустился на соседнюю подушку, чтобы продолжить любоваться. Внезапно чужой рот растянулся в ленивой улыбке, длинные ресницы затрепетали, открывая поочередно то один, то другой глаз, после чего Ленский счастливо посмотрел на друга, давая понять, что операция провалена, и объект охраны проснулся. Онегин несколько минут смотрел на радостное лицо брюнета, которое источало утреннюю свежесть и чистоту, что появляются у человека после хорошего сна, а затем еле слышно спросил: — Ты как? — Никогда не думал, что все произойдет именно так, — ответил Ленский, сам удивляясь своему сорванному голосу. На это блондин по-актерски закатил глаза, повернулся на другой бок и наигранно-обиженно сказал: — Ну конечно. Я ведь не богатая красивая блондинка, — из-за спины раздался смешок, а, повернувшись, Онегин увидел друга, что пытался заглушить смех подушкой. Евгений в недоумении поднял брови и спросил: — Ты чего смеешься? Я сказал что-то не так? — Нет-нет, все в порядке. Просто было очень странно слышать эти слова от богатого красивого блондина. Онегин понимающе улыбнулся, потрепал друга по голове и, присев на кровати, сказал: — Я пойду в ванную, а потом помогу тебе. Можешь еще немного полежать, — он встал и направился к двери, когда его остановил хрипящий голос: — Как будто я сам умыться не в состоянии. Я что, ребенок? Онегин, призадумавшись, ответил: — Нет, ты, конечно можешь сделать все сам, а я посмотрю, как легко и быстро ты доскачешь до ванной. Поэт хотел было вскочить и задушить этого придурка своими руками, однако, почувствовав резкую боль во всем теле, опустился на кровать, раздраженно фыркнул и пробубнил: — Всё, иди уже, 1:1. Победная ухмылка скользнула по лицу блондина, и он вышел, прикрывая за собой дверь. Через полтора часа юноши уже сидели за аккуратно накрытым столиком в небольшом ресторанчике на соседней улице, где они решили позавтракать, а точнее уже пообедать. Ленский сначала разглядывал белую скатерть, затем Онегина, что перечислял заказ милой девушке. Его голова болела от вина, что беспрерывно поставлялось в его тело на протяжении недели, он был зол на то, что друг, прекрасно понимая это, не разрешил заказать еще один бокал, сказав, что пора уже остановиться, и предложив кофе. Но более всего его мысли мучил другой вопрос. Он не знал, что ему нужно было делать дальше, однако решил, что оставить все, как есть было бы трусливо с его стороны. Когда обед принесли, Ленский сидел, опустив голову и передвигая еду по тарелке. Онегин был обеспокоен состоянием друга, его резкой сменой настроения и решил спросить напрямую: — Ты в порядке? Ты чем-то обеспокоен? Ленский поднял глаза на блондина, медленно покачал головой и неуверенно ответил: — Со мной все хорошо... Просто... Я тут подумал... Насколько я помню, завтра у Лариных бал, посвященный приезду какого-то чиновника. Ты не хочешь туда съездить? Онегин нахмурил брови. Ему было непонятно, зачем Владимиру понадобилось вновь приезжать в тот дом, он не знал, какие мысли крутились в голове друга. К тому же, Онегин не хотел встречаться с Татьяной. Он оставил девушку, что неделю назад призналась ему в любви, одну в своем доме, а сам уехал помогать другу. Он был уверен, что поступил бы так снова, однако чувство вины все же не покидало его. Отяжеленный всеми этими сомнениями, он все же спросил: — Зачем тебе это? — Мне нужно кое-что сделать, — ответил Ленский, нервно перебирая кольца на своих пальцах. — Что? — Я не могу сейчас это сказать, — Ленский поднял виноватый взгляд на друга. — Замечательно. Давай, если хочешь, мы поедем,—  выплюнул Онегин, откинувшись на спинку стула и тяжело выдохнув. Ленский мягко улыбнулся, однако блондин не смотрел на него, приступая к еде. За столом повисло молчание, сохранившееся до конца обеда и прерываемое лишь безуспешными попытками Владимира завязать разговор.