Революционерка во Франксе

Куда попал я и каким путем? — Метался я, судьбу свою кляня. Вдруг чья-то тень, поднявшись над костром, По имени окликнула меня. Приблизившись, я встретил мертвый взгляд. Зачем я пил надежд напрасных яд!

— «Память», Г.Ф. Лавкрафта (их цикла сонетов «Грибы с Юггота»).

У Сабуро Хирю сжалось нутро; страх пробрал всё внутри после того, как пилот замер. Евангелион-10 остановился после неопределённого промежутка времени, когда он бросался в разные стороны, атаковал белое пространство без видимых границ, посылал во все стороны энергобласты и стрелять из креста-копья. — «Бесполезно! Из этой жопы так не выбраться!» Кагу, рекомендации? По существу, — как можно более собранным голосом спросил Хирю у компьютера. — Не могу дать рекомендации по существу, — так прозвучал ответ компьютера. — АТ-поле на максимум! — ничего вокруг не было видно, так как здесь отсутствовал свет, как, впрочем, и тьма — это было белое кристально-чистое «ничто» и фиксировалось оно так только глазами Евы. — «Интересно, как бы окружение восприняли глаза человека?!» — Предположительно мы находимся в Комнате Гафа, — сообщил компьютер. — Анализы не показывают никаких естественных явлений, здесь нет пространства, оно ограничивается лишь тем, что находится в пределах АТ-поля Юнита. — И если я его отключу полностью, я исчезну? — немного тупо спросил Сабуро, касаясь рукой собственных волос и думая, как он внешне похож на эмо. Его все так называли после того, как он излечился и отпустил волосы. — Скорее всего, — так ответила Кагу. — Материя и её энергия перестают существовать в пределах Комнаты Гафа. Из этого места самопроизвольно раздражается энтелехия. Точные эмпирические науки не могут предложить удовлетворительное описание этого места. Могу предложить ознакомиться с метафизическими теориями NERV. — Спасибо, Кагу, я их помню, Картер и Аянами рассказывали мне, что это место — пизда Шуб-Ниггурат! Ва-ха-ха-ха! Пизда?! Не правда ли иронично, что я впервые в жизни оказался в пизде! Да ещё, блядь, в такой просторной пизде! А?! Сабуро психовано посмотрел в чистое небытие. — Сука… — Есть вариант, как можно выбраться, но он основан на метафизических теориях. — Давай, Кагу. — Должна заметить, твоё Анти-АТ-поле, не поможет тебе выбраться, так как это место и есть Анти-АТ-поле в некотором роде, мой понятийный аппарат не может до конца изъясниться верно — это главная проблема метафизики, потому это не моя вина… — Говори короче суть, Кагу, — Сабуро знал, что созданный его воображением искусственный интеллект иногда любит заговариваться, если задать неоднозначный вопрос. — Как мне выбраться? — Ты должен уснуть. И попробовать покинуть это место через Мир Снов. — Я уже в Мире Снов. Разве «влагалище Шуб-Ниггурат» — это не часть Мира Снов? — В такой наблюдаемой нами эмпирической форме Дверь Гафа — явление Мира Снов, так как метафизика чисто умозрительна, — рассказывала Кагу, попутно выводя на экран инструкции Рэндольфа Картера для путешествий по сновидениям. — Но ты можешь выйти на связи с иной осью Мира Снов, если уснёшь в пределах одного плана Мира Снов. Картер в руководстве писал, что этот метод допустимо использовать, если вы попали в ловушку в Мире Снов, он позволит вам выйти с одного плана существования Мира Снов с помощью другого плана существования Мира Снов. Выйти на этот дополнительный план существования можешь с помощью всё того же сна. — В таком случае выруби меня из сознания, — попросил Сабуро. — Хорошо. Ты уверен? — Да, давай, — Сабуро закрыл глаза. И вылетел из кресла. Сабуро плыл в этой белизне, если честно, не ощутив особой разницы: то ли он погрузился с головой в этот сон, то ли его выкинуло катапультой из кресла Евы. — «Надеюсь Кагу просто так не закинула меня в эту изжопную, в смысле, пардон, пиздатую пустоту Шуб-Ниггурат?!» Сабуро активно двигал руками и ногами, словно находился в воде. К счастью, с каждым сделанным движением возникало победоносное ощущение, что он уже куда-то движется и его старания не напрасны. — «Я должен верить, что доплыву! Сосредоточиться на этом! Здесь это так работает! Здесь любые нейронные импульсы влияют на существование, чёрт возьми!» Сабуро весь напрягся, он подумал, что должен вспотеть от напряжения, и вспотел, покрылся потом под облегающим комбинезоном. Хотя тут не было ни жарко, ни холодно — это движения тела разогревали его, они отражали на практике этот жизненный импульс. — Давай! Давай! — Сабуро как вскинул выше голову, увидел, как в белизне из ранее смазанных и неясных очертаний поступило нечто, похоже на дверцу из бронзы. — Хи-я! Сабуро коснулся створок руками и вытянулся наружу. Здесь он увидел очень тёмное небо и окутанный густыми сумерками пейзаж. Какая-то долина, где прямо перед ним росли дубы и иные деревья, очень витой и иногда причудливо искажённой формы. Всё тут выглядело очень по-осеннему — жёлтое, скорее даже золотое — трава и листья деревьев отливали именно таким цветом подстать маленьким бронзовым воротам, которые он пересёк. Стена же, в которой находились ворота, под чьей аркой стоял Сабуро, шла до затянутого мрачного горизонта, вдоль дубов. Виноградные лозы всюду оплетали её, это архитектурное творение казалось очень древним. — Должно быть!.. — Сабуро отошёл подальше от кристалльно-чистой белизны к раскиданным безо всякого порядка каменным образованиям, поросшим мхом. Всё тут выглядело траурно, но не угнетающе, скорее, напротив, успокаивающее. Бронзовые ворота следом с тихим звуком захлопнулись и исчезли в стене. — Точно! Это золотая долина! Сабуро вспомнил, как об этом месте ему рассказывали в инструкции по перемещению в Мире Снов — сюда попадают те, кто не хочет жить, дабы вернуться в небытие кристально-чистого забвения. И он хотел жить — потому и умудрился вырваться. — Отлично-отлично! — Сабуро аж запрыгал от радости. Попробовал вызвать что-нибудь — Евангелион, или ещё чего — не вышло: ни его верная Кагу, ни светлая боевая машина не появлялись. А использовать встроенный в костюм Возвратник, Сабуро не решился — мало ли куда закинет? — Ничего… Он устремился вперёд, ступая между многочисленными деревьями, странный сумрак при отсутствии видимого освещения как раз позволял всё видеть достаточно чётко, хотя на небе глаза не уловили никаких источников света, среди пасмурной мути над головой ничего не проглядывалось. Тут как раз оказалась тропинка, идущая меж очень древних руин, похожих на крыши опустившихся глубоко под почву заданий, с трудом тут представлялось возможным различить минареты и парапеты неких сооружений (возможно храмов или чего-то вроде того?) — всё это густо поросло мхом к тому же. Сабуро точно не знал, куда идти — вся проблема была в том, что он уже не спал, а физически находился здесь и не имел вещественного тела, чтобы оно могло пробудиться. Синдзи говорил, что можно попасть в материальный мир, обладая лишь астральным телом: это позволит опытному мечтателю в форме космической души, создаваемой из эфира психопроекцией, одним усилием воли пересекать световые годы за мгновения и подниматься по иерархии пространств и планов многомерного головокружительного и непостижимого мироздания. — «Напоминает…» — Сабуро прошёл довольно много, хотя не заметил этого. Он обернулся и увидел, как стена, отделяющая существование от несуществования, сейчас убегает от него семимильными шагами. — «Всё нормально, это место появляется во сне лишь при желании смерти, а я не хочу умирать! Я очень хочу жить!» Ступая рощами, Сабуро забрёл в странный бурелом, вспомнив чётко, какие кошмары снились ему, когда он лежал в госпитале, после того как его, обгорелого и изуродованного, чудом спасли от смерти после боя. Он пребывал в искусственной коме, так как лишь так можно было бы продлить ему жизнь. Сколь много работали те люди, спасая от смерти безнадёжных вроде него? Это удивляло Сабуро больше чем то, что он смог один-единственный выжить. Страх сгущался, одновременно вместе с сумраком на пути. Теперь бурелом как ожил и протянул сухие и мёртвые ветки. — Это сон, я должен его контролировать! Должен контролировать! Сабуро заговорил это всё в слух, схватив себя пока за голову, чтобы давлением на виски направить мыслеволны против этой преграды, наверняка сформированной лишь по вине страха и тягостных воспоминаний. Бурелом издал скрип и… — Сабуро! — окликнул знакомый голос. — А?! — Сабуро сходу узнал его, этот человек не мог быть жив! Обернулся, увидел возникающий прямо из воздуха зыбкий силуэт. — Маюру?! — то был сержант авиации 2-го класса из их группы. Погибший, когда Гайган обрушился на аэродром во время битвы с Евангелионом-01 в день падения Токио-3. — Сабуро, ты выжил, но должен быть с нами! — протянул руку мертвец, материализуясь очень плотно. Можно было даже разглядеть половину головы, каковая отсутствовала на четверть. Да, сейчас его оказалось не узнать. А когда-то он был усталым, подтянутым и вполне располагающим мужчиной, родом из Иокогама… Маюру на момент смерти уже исполнилось тридцать семь лет. Очень приветливый человек, к коему Сабуро даже проникся чувствами, однако держал те при себе — Маюру точно не был геем и вряд ли стал бы экспериментировать в однополом плане, они остались просто друзьям. Ведь Маюру без ума любил свою жену и очень нежно общался с ней по телефону или по скайпу, стараясь поддерживать связь ежедневно. Можно было сказать, что он оказался убит тогда, когда Космический Годзилла уничтожил его семью в родном городе. Тогда у него осталась лишь жажда мести. Вечно угрюмый, он плакал как ребёнок, и Сабуро даже был вынужден его утешать. И вот сейчас Маюру говорил такое. Сабуро быстро моргнул, повёл взглядом в разные стороны, наблюдая за материализацией покойников, которых собралось всё больше. Интуитивно он их опознавал, невзирая на невозможность внятно рассмотреть лица. — Сабуро, мы так тебе завидуем! — Хирю, ты жив! — Жив! — Как я хочу твою кровь! Хочу, чтобы она снова была у меня! — Нам нужна твоя плоть! — Прости нас! — Прости, мы очень хотим жить! Какими же обречёнными звучали эти души! Пожалуй, само их отчаяние, участь тех, для кого уже всё кончено — вот что пробирало больше всего! А не сам факт существования оживших мертвецов — умертвий. Выслушав шквал их голосов, Сабуро не сдержал более эмоции и сам раздражённо набросился на умертвий пока, только на словах: — Заткнитесь! — взмахнул он рукой, резким движением развевая ближайшую умертвию. — Да, я жив — у меня бьётся сердце! — Сабуро схватил себя за грудь. — У меня проступает пот! Я дышу! — молодой лётчик вдохнул полной грудью свежего вечернего лесного воздуха. — Ах, как свежо подле Стикс! Духи немного расступились, они всё равно довольно плотно расположились возле него, изуродованные и плохо очерченные, едва различимые в сумраке и видные каким-то чудом, можно сказать, единые целые с ним. — Я не могу найти больше никого, кто любил бы меня! — простонал Маюру. — Отдай мне своё сердце, хочу, чтобы у меня оно билось! — Нахуй! Блядь, Маюру, не ожидал от тебя такого! Я жив и я буду жить, а вы — мертвы! — снова взмахнул рукой Сабуро. — Какие у вас ко мне претензии?! — У меня нет к тебе претензий, Хиро, — заговорил командир, которого Сабуро опознал, опять же лишь по голосу и интуиции, ибо невозможно было узнать в багровом месиве черт лица этого некогда коренастого и немного пухлощёкого сорокалетнего мужчины. Человека жёсткого, но справедливого и никого не ругавшего за зря. — Но раз ты жив, только ты можешь слышать наш стон! Мироздание несправедливо, оставив тебя в живых, а нас убитыми! — вот теперь этот твёрдый духом человек деградировал до стонущего мертвеца. — Ага, вы что — хотите мне смерти?! — Сабуро зло спросил лично начальника. — Не то чтобы… прости, но будь ты один из нас, ты бы страшно завидовал живому, который о нас помнит и чьё сознание для нас — как свет во тьме, — пробормотал ещё один из их группы, кого Сабуро не смог различить даже. — Мироздание несправедливо, да, ибо создано не для нас! В нём нет ничего! Ни справедливости, ничего! Потому если не нравится — умрите уж окончательно, — Сабуро в озлобленности указал рукой в сторону, откуда пришёл, разумея те бронзовые ворота, — а я буду жить дальше! Жить вам на зло, мёртвым, если понадобиться! Я не буду даже вспомнить о вас! — Нам так горько, Сабуро, так горько!.. — плаксиво посетовал кто-то из тех, за кого он пил всякий раз, когда поминал умерших. — Будь ты одним из нас, ты бы тоже проклял живого! Чьё сердце бьётся, а твоё нет! — Дай нам свою жизнь, Сабуро! — потребовал один из них, казалось бы тот, с кем он лучше всех дружил при жизни. Вот какими становятся люди, попав в личную беду, подумал Сабуро! Они ненавидят своих бывших друзей за то, что тех обошла беда! — Сабуро, мне так было больно! — подкатил ближе всех к нему тот, кто не был его сослуживцем, его любовник — Таюко Хухимото. Этого славного малого Сабуро не мог узнать, и сейчас он кратко поведал о своей несчастной судьбе, будучи истощённым и изувеченным трупом, живой мумией вроде тех, которыми становятся умершие бомжи среди труб отопления, где их тушки естественным образом мумифицируются. Только у Таюко как выпили всю кровь. — Я умер от Цвета, — вымолвил тот, опознанный Сабуро лишь по интуиции, — он выпил из меня жизнь, клетка за клеткой! Никто не мог меня спасти! Как я страдал! Как страдал, видя, как мои близкие разваливаются, иссушённые! Едва ли кто-нибудь, у кого вообще билось в груди нормальное человеческое сердце, мог выдержать подобное с сухими глазами — и у Сабуро потекли слёзы. Он разделил эту страшную скорбь. — Таюко! — не удержавшись, невзирая на внешний вид бывшего парня, Сабуро обнял мертвеца, сам будучи плотно окружён множеством таких. — Таюко! Попутно Сабуро захлестнули воспоминания о Таюко, парню стукнула в голову мысль, что он снова сделает бывшего живым, если будет думать о нём так. — «Его же можно вернуть! Некоторые умершие вернулись в Мире Снов. Я создал Кагу, я создал её из ничего, почему я не могу вернуть нормальность хотя бы Таюко?!» Сабуро попробовал воспроизвести в голове то, как он обнимет прежнего живого Таюко. Прежде всего надо было бы сосредоточиться на воспоминаниях о тех днях, когда они проводили время вместе. Сабуро познакомился с Таюко на сайте — дело происходило на последнем годе учёбы в школе. Это были первые отношения в жизни Сабуро и он явно немного раскатал губу. Таюко был года на три старше него и приехал на заработки в Токио из какой-то глубинки, он работал на одном из предприятий, связанных со строительствами Токио-2 и Токио-3. Внешне он представлял собой вполне себе рядового обывателя — не красавец и ни капли не урод, с немного грушевидной головой, среднего для японца роста, ничем непримечательного телосложения, короткостриженный, подбородок и всю нижнюю часть лица его, особенно края щёк, покрывал приятный молодецкий пушок — Таюко не брился. Они весьма долго переписывались, так как жили далеко друг от друга и только два месяца спустя Сабуро решил во время школьных каникул съездить на свидание. Таюко вёл себя в меру интеллигентно для человека из глубинки, говорил с кансайским диалектом, прямо как нынешний сослуживец Тодзи. Сабуро нашёл его славным собеседником и после приятного разговора занялся с ним любовью в первый раз в жизни и сексом — в третий. Да, Сабуро искренне проникся тогда к Таюко, будучи очарован внешней душевностью, а случайный секс у него уже до того случался, без какой-либо чувственности или нежности: во второй раз Сабуро поимел какой-то парень, с кем он познакомился в сети: без чувств и взаимной симпатии — Сабуро не понравилось, этот лоб не смог нежно обойтись с его задницей, и потому нечего о нём больше говорить — зато о том, с кем Хирю лишился девственности состоит сказать хоть кратко: этим человеком оказался двоюродный брат самого Хирю! Будучи старше лет на пять — самому Сабуро тогда стукнуло только тринадцать — брат жил далеко, и только один раз они пересекались. Тогда Сабуро сам предложил, и впервые принял в свою попку мужское достоинство. Никого из двоих не волновало то, что это инцест, сам двоюродный брат потом завёл семью — и потому для него это было чем-то совершенно незначительным и случайным, а вот Сабуро, хотя и испытал по неопытности больше боли, чем удовольствия, по послевкусию определил точно, какой жизненный путь избрать по этой части — и ещё потом долго дрочил на брата и вспоминал этот случай, понимая, что ничего кроме парней и анала для личной жизни ему было не нужно. — О, Сабуро! Да, киска! Да, попрыгай на моей шишке! Побудь в активной роли, побудь! — больше всего Таюко любил, когда Сабуро седлает ему член и прыгает на нём. Таюко не считал себя геем и говорил, что решил познакомиться с парнем для пробы — просто он ощущал себя почему-то несколько неуверенно с девушками. Сабуро это не волновало, он только сказал, что ничего не хочет слышать о женщинах вообще, как и о том, чтобы быть активом с кем-либо. Таюки другой роли для себя и не предполагал — у него уже случались связи с женщинами, предельно случайные и ничего не значащие. Тогда они классно провели каникулы — Таюки каждый день накачивал Сабуро своей спермой, оказавшись вполне выносливым любовником. Хирю поначалу не мог толком расслабиться и получать удовольствие, только ближе к концу знакомства старшеклассник сполна привык к пассивной содомии и смог сполна насладиться этим пристрастием, благодаря чему окончательно увяз в этом и не возжелал более ничего иного. Что же касалось Таюко, то этот почитатель услад Содома не ограничивался простым совокуплением в прямую кишку или в рот: этот любитель старшеклассников обожал мокнуть Сабуро головой в толчок и так щедро сношать в выставленный зад. Так как унитаз актив хорошо вычищал, то любовник ничего не имел против ради столь крепкой мужской дружбы, опустить лицо в сортир — перед извержением в потроха любовника Таюко любил слить воду, приговаривая всякие пошлости, мерзости и оскорбления. Иногда он писал прямо в анус своего партнёра в такие моменты, хотел пролить мочу даже ему на голову или спустить урину в глотку, но на это Сабуро всё никак не соглашался. Вот на такие радости человека толкает мужеложство, ведь как мы помним, Таюко геем себя не считал и вступил в такие отношения лишь потому, что у него не складывалось с женщинами. И понятно, почему. — «Да, славные были времена!» — Сабуро искренне постарался сконцентрироваться на этом, полагая, что сможет сделать положение Таюки хотя бы менее скверным. В конце концов мысли тут материализуются (только никто не ручится, что это произойдёт как надо). Сабуро разошёлся с ним незадолго перед выпускными, когда Таюки по семейным обстоятельствам уехал из Токио. Через полмесяца Сабуро тоже покинул город, чтобы перебраться поближе к военной авиационной академии. — Ты хочешь видеть меня живым? — понял Таюко, сейчас отрывая Сабуро от воспоминаний. — Да, может быть моя ностальгия… — Сабуро заметил, как Таюко становится плотнее и уже выглядит как просто труп-мумия с пустыми глазами, твёрдой сухой плотью и голыми торчащими оскалом зубами. Без языка. — Отдай мне всё! — вдруг впился ему в губы мертвец, удушая поцелуем и прижимая костлявыми руками. Сабуро не сразу отреагировал — сперва сработал рвотный рефлекс и чуть не обдал смердящего пылью покойника рвотой, уже после этого сработала интуитивная догадка — Таюко хочет забрать его жизнь! — «Это как в «Стальном алхимике» или в «Игре престолов» — нужно отдать нечто равноценное, чтобы вернуть к жизни покойника!» Перед тем, как Сабуро успел бы отшвырнуть присосавшегося было трупака, на последнего накинулись сородичи — друзья и приятели Сабуро, но вот только не для того, чтобы помочь Хирю, а для того, чтобы урвать себе его кусок! — Он наш! — Почему только ты достоин жить, ебаный педик?! — Сука, отдай его мне! — Сабуро! — кричал Таюко. — Сделай меня живым, ценой своей жизни! Отдай мне своё дыхание! Умоляю! — этот трупак сам замахал отвратительными руками, отбиваясь от кучи призрачных умертвий, которые хотели разорвать его от зависти и ярости. — Сабуро, прости нас, — промолвил позади Маюру. — Мы превратились в это от зависти и жажды жизни… Сабуро несколько раз содрогнулся, подавляя в себе крик. Ему потребовалось даже большее усилие, чем во время битвы с Кайдзю, дабы унять психику. Он боялся, дрожал, но он хотел жить и ради жизни был готов действовать. Собравшись, он сосредоточился на том, чтобы оттолкнуть всё это скопище буйствующей нежити, которая могла материализоваться лишь при его желании. Может быть он мог бы вернуть их, вот только при таком состоянии их рассудка… не лучше ли смерть?! — Умрите! — Сабуро поднял руку и комбинезон преобразился в лезвие клинка, вышедшего от тыльной стороны ладони, благодаря нанотехнологии, Хирю мог придать любую форму этому снаряжению. — Мёртвые не должны жить! Со слезами на озлобленных глаза он полоснул Таюко по горлу, отчего мёртвая голова с пустыми глазницами свалилась на пожухшую листву. Сабуро пожелал удлинить клинок и ещё сильнее согнуть лезвие, превратив оружие в серп, охваченный неоновым ореолом квантового ножа. Он рассёк воздух, оставляя сверкающие металлом линии при движении. Сабуро с таращимися глазами начал нарезать так Таюко, конечности того попадали, потом его туловище оказалось рассечено до таза. Под воздействие также попадали окружающие умертвии, вьющиеся в воздухе, они сразу же кинулись отлетать. — Нет! Не убивай нас! Мы хотим жить! — отступил от него Маюру. — Прости! Прости нас, Сабуро! Тот как раз обернулся к нему, держа серп наготове. — Пожалуйста! Это наша участь довела нас до такого, что мы хотим жить любой ценой! Прости! Прости нас! — похоже, Маюру сам был в ужасе от того, чем они стали. — Тогда вам лучше умереть, чем жить так! — Сабуро шагнул вперёд к скользящему духу, намереваясь серпом возвратить того в небытие. — Нет, Сабуро! Воля к жизни — всё что формирует нас! Одна лишь воля! Моё существование — доказательство моего стремления к жизни! Не смей убивать человека, который хочет жить! — вытянул руки бедняга Маюру, Сабуро помедлил, страшно мучаясь в душе — с одной стороны эти существа угрожали ему, с другой — они когда-то были люди и к тому же людьми, которых он знал так близко, которых ценил — и он понимал их отчаяние. — Мы хотим жить! Не надо! Не надо! На нашем месте ты бы тоже хотел! — воззвал Маюру. — Пощади! Мы больше не будем! Не будем! Маюру не мог уйти, так как Сабуро концентрировал на нём своё внимание. И Сабуро, как бы ему не было больно и противоречиво, решил прикончить Маюру. Ради личного эгоизма, он хотел порвать с прошлым с одной стороны и выкинуть из сердца тех, кого считал мёртвыми, с другой — будучи человеком из плоти и крови, свободным от прямого влияния чуждого сознания, Сабуро находил обречённое существование своих друзей ужасающим мучением, которое он возжелал оборвать, хотя они его об этом не просили, и потому он совершал преступление. — «Пусть я буду их убийцей! Они пытались сожрать меня, и я действую из самозащиты!» — как же это его расстроило! — А ты на моём месте, Маюру-кун, — обронил слезу Сабуро, — тоже бы так поступил со мной… После чего рассёк словно воду фантома и тот как разлетелся на полупрозрачные туманные брызги, каковые сразу же исчезли. Так как другие умертвия выпали из непосредственного концентрированного внимания Сабуро, то смогли убраться восвояси. Тот обернулся к останкам Таюко и увидел, как они возвращаются в землю, под воздействием его убеждения, что «мёртвые не должны жить». Сабуро приложил к лицу вторую руку и начал убирать слёзы, очень обильно потёкшие. Он знал, люди под воздействием страданий могут стать мразями, думающими лишь о прекращении страданий и готовыми пойти на любую цену, и никто не может осуждать их так уж прямо смело, так как сам не сможет гарантировать того, что будучи на их месте, не поведёт себя так. А если попробует — то будет самонадеян. Сабуро не знал, как бы он повёл себя на месте этих духов, которые не могли раствориться за бронзовыми воротами из-за воли к жизни, которая всё ещё была среди них. Наверно, они тут скользили в воздухе и воспоминания Сабуро вызвали их к жизни…