Да здравствует герой!

      Нервно переминается с ноги на ногу. Вертит в руках окровавленный кинжал, что Акутагава вручил минут пять назад. Страх сковывает тело, медленно превращаясь в обречённость.       Ацуши совсем не верит, что Акутагава спасёт Дазая. За дверью королевских покоев тишина — ни вздоха, ни вскрика, ни разговора. Прошло всего-то пять минут. Но они тянутся до-олго, долго-долго. Может, и не пять минут прошло — Ацуши прикидывает примерно. Ему так не хватает часов — хоть за чем-то можно было бы следить в этом тревожном коридоре. Накаджима подавляет желание съехать по стенке вниз и сглатывает.       «Только выживите, Дазай-сан. Я потом ни за что вас не отпущу», — Ацуши сжал кинжал. Его испачканная юката совсем не грела от мёрзлости в замке. Как он пропустил начало зимы — то, что происходило у него под носом? Хотя, Ацуши пропустил очень много вещей просто потому, что не хотел вмешиваться. А Дазай, в итоге, рассказал ему без вмешательства, косвенно. Книгами и намёками, а потом только эмоциями, отчего Ацуши наконец увидел в нём человека. Живую душу, а не то, что себе напредставлял. В Дазае много всего плохого. Но если Ацуши хотел бы его всего, со всем хорошим и плохим, забрать себе, то это плохо? Если бы он хотел показать, как прекрасен мир, когда вокруг тебя что-то светлое, что даёт стимул жить… Дазай ему это «светлое» и устроил.       Только если Осаму не убьёт себя, получится дальше о нём заботиться. И как раз насчёт этого Ацуши очень обеспокоен. А прямо сейчас боится, думая, что из королевских покоев Дазая вынесут только ногами вперёд.       Ацуши неизвестно, сколько он просидел, мечтая о светлом будущем. Ноги успели заболеть, но Ацуши ждал. Когда Акутагава всё же вышел (один), то всё ещё вытирал руки платком. С губ Ацуши сорвался вопрос: — Почему я смог нанести ему такие раны, если до этого его даже убивали?       Прорезал тишину. Из спальни короля раздался тихий смех, и Ацуши тихо выдохнул. Акутагава смотрел на него, как на дурака.       — Потому, что он тебе доверяет, — переборол себя, не сказал ничего обидного и даже не добавил яда в голос. Это не объясняло всего, но Ацуши и не нужно было много слов; Акутагава побыстрей скрылся, чтобы его больше не допрашивали. Ацуши проводил его рассеянным взглядом.       — Спасибо! — воскликнул Ацуши вдогонку. Такое облегчение, что Рюноске вылечил Дазая, что не передумал и не убил — а вид у Акутагавы такой, словно он мог. Брюнет повернулся, будто хотел что-то сказать. Он промолчал и пошёл в дальний конец коридора.       — Передай Дазай-сану, что я ухожу, — всё-таки добавил советник, скрываясь ещё быстрее. Ацуши даже не стал провожать его взглядом.       Он вломился в чужую спальню с полным надежды лицом.       — Дазай-сан! — Ацуши пробежал полпути, на второй половине запнулся и зашагал медленно и неуверенно. Его руки сжались. Ацуши не знал, как выразить свою радость.       — Я выжил, Ацуши-кун, — Дазай говорил мягко, в прострации. Он держал одну руку на животе, обмотанном бинтами. «Пока что» осталось за пределами его слов, но сердце Ацуши сильно забилось, отгоняя этот смысл.       — Вам больно?       — В животе тянет. Акутагава-кун сказал «без резких движений, пока живот не потеряет чувствительность» и напихал мне под бинт полкило ваты! Я теперь плюшевая игрушка, Ацуши-кун, — недовольно поведал Дазай. Ацуши утёр маленькие капли с уголков своих глаз, прежде чем засмеяться, залезть на кровать Дазая и обнять его за шею со спины. Осаму даже не напрягся, хотя Ацуши уткнулся головой в его шею и шмыгал носом. Обычно он бы положил Дазаю руки на плечи и серьёзно заявил, что тот, кажется, повредил ещё и голову. Не тот случай.       «Какой тёплый и живой», — подумали и Ацуши, и Дазай, всё ещё растерянный. У него не было совсем никакого плана, как жить после этого дня. У него были тёплые чувства к Ацуши, за которым явно не получится приглядывать, если Осаму умрёт. Почему жизнь так жестока, что когда Дазай наконец может исполнить план, он не хочет? Ему это стало ненужно и противно.       — Давайте вернёмся в агентство, Дазай-сан? — Ацуши гладит его по плечам. Наставник расслабленно откидывает на него голову. Ацуши — точка опоры, с его помощью Осаму ещё не оторван от реального мира. Ацуши — тот, о ком нужно заботиться и беречь, а не попробовать и вынести вердикт.       — Через пару часов здесь появится Рампо и станет монархом, — бормотнул Дазай. Почему у него есть чувство, будто Эдогава о чём-то догадывался и был прав? — Нам надо бы сбежать до этого времени… — Дазай улыбается. Его улыбка пуста, но когда в Ацуши зажигается дух авантюризма, то улыбка превращается в искреннюю.

***

      — Дазай-сан, куда мы идём? Ведь это явно не выход из леса. Мы заблудились? — спросил Ацуши неуверенно. Дазай вёл его за руку вперёд. Накаджима останавливал его, когда тот разгонялся, ведь рана на животе могла открыться, а Осаму совсем не обращал на неё внимания. Ацуши пока даже поверить и осознать не мог, что… они остаются. Но это становилось правдой и настоящим временем, так что Накаджима рано или поздно осознает, во что себя вовлёк. Или он уже знает? Может, чужая улыбка его не завлекла и не обманула, и Накаджима готов ко всему, что его ждёт. Дазай же хочет сделать хоть что-то хорошее с тех пор, как они с Ацуши познакомились. В целом хоть что-то хорошее, чтобы заслужить его заботу. Накаджима ведь просто хочет быть счастливым.       — Сейчас дойдём, и увидишь, — сказал слишком увлечённо. Им оставалась пара шагов до красивого маленького домика — единственное, что было под опекой Дазая и не в запустении.       — Ох! — вырвалось у Ацуши. Он смотрел внимательно на красивую и яркую древесину — о ней будто заботились.       Этот дом у Дазая был любимым из всех.       — Мы теперь не сможем быстро перемещаться, и до агентства будем идти очень долго. Начнутся разборки, дела, а мы с Ацуши-куном…       — Хотим сбежать? — подсказал Ацуши, хмыкнув. Дазай коротко улыбнулся и кивнул. Осаму хотел уже войти в дом, как Ацуши схватил его за рукав.       — Мы будем просто жить? Завтра же не случится чего-то ужасного вроде поисков короля, линчевания или объявления меня преступником? — пробормотал он тихо, но серьёзно. Дазай на него посмотрел с настоящим удивлением.       — Три дня мы будем просто жить. А потом пойдём в агентство, — Осаму положил руку на чужое плечо и похлопал по нему. Наверное, неверие Ацуши оправданно. Дазай ведь столько раз пытался покончить с собой перед ним. И, в целом, сказал Ацуши так много плохих вещей.       Осаму сжал зубы. И пальцы на чужих плечах.       — Когда-нибудь, с таким отсутствием страха даже перед «властью», ты станешь великим человеком и героем. Несмотря на то, сколько ужасных вещей я тебе сказал, ты… — Ацуши посмотрел на него так удивлённо и непонимающе, что Осаму едва не замолк. Старший издал смешок. Вряд ли Ацуши ожидал услышать от него такое, и потому ещё больше хочется сказать. — Ты стал моим героем. — Договорил Дазай и засмеялся в конце фразы. Ацуши раскрыл губы, собираясь ответить. — Идём в дом.       Каждый его шаг выглядит таким растерянным. Ацуши смущённо жмётся к чужой руке — пусть Дазай почувствует его рядом. От Осаму больше не тянет так сильно ни кровью, ни болезнью, странных специфических запахов нет. Сердце бьётся ровно и дыхание не походит на скрежет железа о другое железо. Накаджима ни на миг не хочет Дазая отпускать, хочет только слушать его дыхание и быть за него спокоен.       Они ничего никому не сказали и спрятались в этом маленьком домике (хотя, если бы их искали, то сразу бы нашли). Им пришлось искать тут еду, проводя вместе день — это было так привычно, и Ацуши чувствовал, при этом, что что-то ощутимо изменилось. То, с каким чувством смотрел на него Осаму. Он всегда на него так смотрел?       Всё было странным. Ацуши было хорошо с Дазаем, но Накаджима очень боялся его потерять. Весь день (в дом они пришли под утро) после «убийства» был каким-то неестественным, и в Ацуши росло плохое предчувствие. Дазай раздумывал, и Ацуши боялся того, до чего тот может додуматься.       И их день в качестве неизвестно кого, наполненный друг другом, оборвался, едва они легли спать. Сколько бы Осаму ни смешил и ни разыгрывал Ацуши, чувство тревоги не уходило. Они спали в одной постели, уже привыкая. Ацуши взял Дазая за руку.       — Значит, я буду вашим другом, Дазай-сан? — спросил ученик. Он смотрел на чужое плечо, не решаясь поднять взгляд. Осаму спал на спине, Ацуши — на боку, рядом с ним. От холода хотелось прижаться к Осаму ещё ближе.       — Друзья спят в разных постелях, — выдохнул Дазай и прижал его к себе, как и хотелось. Ацуши зарделся, даже выскочить хотел. — Не признаются друг другу в романтической любви и не пачкают одежду своими…       Ацуши пнул ногу Дазая на этих словах и зарылся в чужую одежду носом — спрятался. Он такой одежды у наставника ещё не видел — тот взял им обоим вещи из королевского шкафа. Они не были вычурными; будто эту одежду ещё не надевали. Накаджиме только было жаль свою юкату, которую вряд ли получится отстирать от всей грязи и пятен.       — Т-тогда я должен сказать, что мне нравится признаваться вам в любви и делать всё, что из этого следует, — Ацуши нежно посмотрел на него, и Осаму это немного озадачило.       — Я вижу. Но вряд ли могу понять твоё желание делать всех счастливыми, — у Осаму это желание работает только с Ацуши и некоторыми людьми из агентства. Мальчишка качает головой на его заявление.       — Это не так, Дазай-сан. Я рад, когда люди счастливы, но не всегда хочу добиваться этого. Один раз, когда вам было хорошо, я чувствовал себя просто ужасно. Я хотел, чтобы вы прекратили… чувствовать себя хорошо тогда. Я не ангел, которого вы представили, — осмелился добавить Ацуши, а Осаму кивнул, вдруг касаясь его губ пальцами. И смотря так ласково-ласково, но с желанием.       Ацуши говорил о путешествии на холм, о том, как Осаму нашёл его в шкафу дома у одной девушки. Казалось, что это было так давно… Его Ацуши изревновался весь после того случая, и сейчас тоже — взъерошенный, всё ещё злой. Ацуши тоже мог быть немного эгоистом. А Дазая могли топить тёплые чувства, когда он слышал о чём-то таком, на его ранний взгляд, глупом.       Снова они вернулись к поцелуям. Ацуши поглаживали по щекам, а потом их же целовали, оставляли прикосновения губами по всему лицу. Ацуши млел и тянулся целовать в ответ, хотя почти не успевал — Дазай целовал его не быстро, но много, Накаджима просто не успевал дотянуться до чужих губ. Всё-таки повернул голову, коснувшись именно так, как хотел. Осаму вдруг резко от него отодвинулся, схватив за руку и смотря внимательно. Такая быстрая смена настроения — Ацуши вздрогнул. Дазай искал что-то в выражении лица Ацуши, не нашёл и облегчённо хмыкнул.       Это, конечно, замечательно, но поцелуи уже были прерваны и возобновлять их никто не собирался. Ацуши недовольно пододвинулся и уткнулся лбом в плечо Дазая.       — Ты странный, — пожаловался Накаджима почти уязвлённо.       — Ты тоже, — буркнул Осаму в ответ, и Ацуши сжал его руку, что-то говоря себе под нос. Предчувствие наконец ослабло, появилась надежда, что не всё потеряно.       На второй день Ацуши уяснил — Осаму нравится его целовать. Ещё в начале утра, после завтрака, Дазай, дескать, хотел что-то проверить. Проверял долго, обстоятельно — от красной шеи Ацуши до его ступней. От смущения мальчишке хотелось сбежать от прикосновений в слишком интимных местах (где-то между шеей и ногами), которые Дазаю очень нравились.       — У тебя настолько нежная кожа? — пробормотал Осаму с интересом, оставив слабый засос — расцвёл ярким красным пятнышком. Дазай помнил, что от активных действий ему не поздоровится, но он и не делал ничего такого. Лишь попросил Ацуши помочь определить, нравятся ли Дазаю различные уголки тела ученика. Они нравятся, но… это лишний повод поцеловать. Ацуши подставлялся, мыча, иногда краснея и закрывая лицо руками. Дёргался при каждом прикосновении языка к обнажённому бедру и вообще прикосновений к бёдрам. — Наверное, регенерация её постоянно обновляла и сделала тебя таким чувствительным.       Ацуши попытался уйти после этих слов — не желал слышать такое в постели. Дорожка засосов от груди до тазобедренных костей изменила его планы и вернула благосклонность.       «Молочная, нежная, уже не чистая. Моя», — кожа Ацуши без одежды притягивала Осаму очень сильно. Они договорились, что подрагивающий от желания большего Ацуши ничего не делает, просто позволяет исследовать и пятнать своё тело. Дазай чувствовал что-то хищное, может быть, но ничего, что могло бы напугать Ацуши, не делал.       Было так хорошо, хотя это только поцелуи. Накаджима с явной неохотой оставался на месте, ему так хотелось поцеловать Дазая в ответ, спустить ему бинты, оставить засос. Вместо этого Накаджима всхлипывал, чувствуя очередное дразнящее прикосновение к соску и вытягиваясь.       — Не нужно бездумно делать такое, — бормочет Ацуши. Как на это реагировать, если не знаешь даже, любят тебя или нет?       — Разве это бездумно? Я выясняю, что тебе и мне нравится, чтобы дальше…       — Не хочу слышать! — замотал головой Ацуши и тут же длинно простонал. Какое же жаркое утро! Если Дазай коснётся его чуть ниже, Ацуши точно взорвётся. Сминающие прикосновения к ягодицам уже доводили до края, но Ацуши старался держаться.       — Ты потрясающий, Ацуши, — с придыханием сказал Дазай, наклонившись над ухом ученика. Приятно было это слышать, но что в Накаджиме такого потрясающего? Он всего лишь пытается помочь Дазаю и уже переступил свою гордость из-за влечения. Разве после этого можно сказать о нём что-то хорошее? Стало вдруг страшно, и Ацуши отвернул голову. Что, если на этих ласках сегодня всё и закончится? — Такой смелый и при этом боящийся неведомых предчувствий и чужих настроений… Где проходит эта грань, где кончаешься ты решительный и начинаешься неуверенный? Почему обе стороны настолько притягательны?       После этого Ацуши слушал каждое слово Дазая, ловя; и сбивая с ритма свои дыхание и сердце. Дазай лишь бормотал что-то мурлычущее, что Ацуши, как ни пытался, разобрать не мог. Осаму понемногу пробирается сквозь уверенность Ацуши в том, что любить такой мусор невозможно. Хотя бы на время. Спустя ещё минуту кохай забыл про их договор и про «запрет» — потянулся целоваться и за шею обнять.       «Самый красивый», — услышал Ацуши случайно в бормотании. Стоит ли говорить, что он поднялся на седьмое небо?..       Уже одеваясь, Накаджима посматривал на Осаму, награждающего его по-новому странным взглядом. Правда ли Дазай считает так, как сказал?       Ацуши не имеет ни малейшего понятия. Только ночью он просыпается и не находит Дазая в постели. Ученик подскочил, сразу бросаясь к окну. Он спокойно выдохнул — Дазай сидел на берегу перед рекой, справа от дома, и просто смотрел в даль. Накаджима увидел, что тот в совсем лёгкой одежде, ещё и ноги полощет в воде — вредная привычка, видимо.       На улице было действительно холодно, хоть и свежо. Ацуши вдохнул воздух поглубже — недавно шёл дождь. Но Дазай сухой, не считая ног, хотя бы под дождём не сидел.       — Привет, — подошёл он и опустился рядом. Когда Ацуши случайно перевёл взгляд на руки Дазая, то сердце замерло. В нём сразу зверем заярился страх, только парень увидел незабинтованные руки и кинжал в них. Осаму смотрел в пустоту. Он хочет убить себя, ведь так? — Вы правда хотите сделать это?       Ацуши не думал, что на него обратят внимание, но Дазай повернулся к нему.       — Я не могу, — сказал он, почти обвиняюще. Дазай словно злился на себя. И улыбнулся. — Из-за Ацуши-куна руки трясутся, едва я заношу кинжал. Не получается не думать о тебе.       Сейчас поступить так с Ацуши было бы очень жестоко. И Осаму не хотел совершать настолько мерзкой жестокости. Одно дело, когда смерть была избавлением — себя от проблем и людей от своего присутствия, но теперь его смерть превращается в чьё-то страдание. Умрёт Дазай — умрёт и часть души Ацуши.       — Пойдём домой, — просит Ацуши, взяв его за руку. Огоньками зажигаются положительные чувства при прикосновении этой руки.       — Я не хочу домой, — неразборчиво говорит Осаму, вновь поворачиваясь к реке. А Ацуши уже не так страшно. Он может взять кинжал из чужих рук, но не делает этого.       — Тогда чего вы хотите? — спросил Ацуши. Он взволнованно сжал ткань на чужой одежде.       — Чтобы ты называл меня по имени, — внезапно, даже для себя, сказал Дазай. Скачки Ацуши с «вы» на «ты» очень приятны и забавны, но по имени тот больше не называет. Осаму гладит его по щеке, улыбаясь непроизвольно.       — Осаму, просто от переохлаждения тоже можно умереть, поэтому пойдём в дом, ладно? — успешно справился Ацуши, только его сердце колотилось и из груди выпрыгивало, всего-то.       Как оказалось, Дазай забыл о том, что некоторые смерти в целом возможны, оттого, что долго был неуязвим. Он торопливо прошёл в дом вместе с Ацуши, то глядя на него задумчиво, то целуя в шею.       — Я не уверен, хочу ли жить. Но умирать тоже желания нет, — признался Осаму, гладя его по волосам. Почёсывания у загривка лучше всего успокаивали Ацуши при таких разговорах. По крайней мере, не давали впадать в панику.       — Уже хорошо, — шелестит Ацуши и робко целует. Больше они не будут говорить об этом в доме. Осаму вполне достаточно присутствия Ацуши, чтобы поддерживать спокойствие. Но Ацуши слегка даже пугало то, как долго и как старательно Дазай хочет его целовать и трогать. В полусне, утром, после завтрака (Осаму как-то поймал им куропатку). Не говоря о том, как он просто наблюдал за Ацуши. Он заставлял ощущать себя желанным и даже обожаемым, вот что так пугало.       Но и на третью ночь Дазай пропадает из постели, а во дворе его нет. Ацуши, шатаясь, сел на крыльцо, смотря в лес. Чаща, холод и Осаму с жизне-ненавидящими мыслями. Как его тут искать? Ацуши и не вспомнил о своём тигрином нюхе, настолько стало грустно и страшно. Он шмыгнул носом.       «Я знал. Я же знал, что он меня оставит», — Ацуши закусил губу и снова вгляделся вперёд. Так и остался сидеть, хныкая, не понимая, зачем Осаму с ним всё это делал. Ветер крепчал, но Ацуши было всё равно. Пока кто-то не положил ему на плечи руки.       — И чего на улице сидишь? Сам говорил про переохлаждение и болезни, — недовольно, даже капризно протянул голос Дазая. Осаму затащил Ацуши в дом прямо за руки, пока тот не понял, что происходит.       — Чего я на улице сижу? Ты ушёл на ночь глядя, я думал, случилось что-то плохое! Особенно после недавнего. Я ведь… Волнуюсь, как ты не понимаешь?! — Ацуши слабо ударил Дазая. Спокойствие, непонимание — всего две эмоции Осаму испытал.       «Волнуется, хах».       — Я хотел поблагодарить тебя как-нибудь, но настолько задумался, что не заметил ход времени. Злишься? — Дазай лисьей улыбкой улыбнулся, и Ацуши даже не нашёл, что сказать. Возмущённо пропустил его на постель, отводя взгляд.       — Если ты ещё раз так сделаешь, я искусаю тебя, — добавил всё-таки Ацуши и упал на кровать, рядом.       — Правда? Я буду ждать этого. Надеюсь, Ацуши-кун, ты будешь кусать меня с чувством, — дразнил Дазай, растянувшись во весь рост. Ни стыда, ни совести, если бы возмущение этим человеком Ацуши мог измерить, то оно бы вышло бесконечным, но… Дазай посмотрел на него как на уникальное сокровище и заправил за ухо прядь.       — Я ненавижу тебя, — пискнул Ацуши. Дазай со смехом поднял брови.       — Зато теперь будешь больше мне верить. Я буду рядом, Ацуши-кун. Я люблю тебя, — ответил наставник так просто. Ацуши даже не ощутил чего-то особенного, кроме «наконец-то», поразившего всё его естество. У Дазая странные чувства к нему, но Ацуши нравилось и устраивало. Ни от кого другого он точно не видел даже похожих чувств и видеть не хотел.       А если Дазай будет рядом — не умрёт. Ацуши стало куда легче после этого маленького осознания, он потянулся поцеловать Осаму сквозь бинты и взял за руку, улыбаясь.       Ацуши не мог полностью доверять ему, пока ждал его смерти. Осаму гладил своё личное счастье и горе по голове, пока не уснул, зная, что идиллии придёт конец, когда они вернутся в агентство. Осаму, на самом деле, не любитель идиллий и счастливых похожих друг на друга дней, только присутствие Ацуши наполняет их чем-то особенным.       На работу Дазай вернулся, переполненный странными чувствами. Его эмоции, то, что переполняло его к Ацуши, можно было назвать даже обожанием. То, что чувствовал к нему Ацуши, можно было назвать доверием.       — Ты так и не уехал? — спросила Йосано, едва они вошли в общую комнату и прервали напряжённое обсуждение. Как обычно — ни «здравствуйте», ни «до свидания».       — Да, странно, собирался же!       — И пришли вы очень поздно, если таки решили поработать. У Рампо теперь по горло работы, а это значит, что дела должны раскрывать мы. Чего ухмыляешься, чёртов Дазай?!       — Просто рад тебя видеть.       Они вернулись, будто ничего и не менялось. Теперь лишь возвращались в одну из их квартир, оставаясь там. Ацуши учился принимать любовь, а не только отдавать её, Осаму учился и тому, и другому, то зацеловывая Ацуши до сумасшествия, то даже забывая поздороваться, будучи занятым работой.       «Я не уверен, хочу ли жить. Но умирать тоже желания нет», — эти слова так и оставались самыми правильными, но Дазай собирал себя по кусочкам.       — Так кто всё-таки знал о твоём монаршестве? Я совсем запутался… — вздохнул Ацуши, склонившись над столом. Агенты совсем его удивили отсутствием реакции.       — Знали только Рампо и директор. Для всех остальных я никогда не был королём. Особенно для Куникиды… Кстати, ты знал, что любопытным тиграм откусывают носы?       Может, на попытках друг друга понять, доверии и симпатии, сдобренной влечением, они построили что-то хрупкое и непростое, что зародилось в тот день, когда Дазай постучал в дверь хижины в лесу. Возможно, любовь.