Господаревы отроки

      Королевич разлепил глаза, услышав шум рядом. Он тут же понял, что ночь уже прошла, и первые лучи рассветного солнца едва начали пробираться в помещение. Их свет был тусклым, а значит, было еще очень рано. Придя к такому выводу, омега посмотрел в сторону. Стоило ли вообще удивляться тому, что король уже был на ногах?       Суд над Раджем должен был состояться как раз ранним утром — так решил король. Он же решил, что королевич будет присутствовать только на вынесении окончательного решения. Неизвестно, на какой срок это все затянется: возможно, на пару часов, возможно, всего на несколько минут, но Иван должен быть готов к тому моменту, когда его позовут. Пошевелившись, королевич осознал, что тело ломило, ссадины на теле болели, а голова немного кружилась.       — Доброе утро, любовь моя.       Иван наткнулся взглядом на Альфреда. Тот уже успел облачиться в парадный наряд и теперь застегивал пряжку накидки. Все такой же сияющий великолепием. Омеге не хотелось на него смотреть.       — Ты уже уходишь?       Этот суд должен завершиться как можно скорее. Не решив проблему с Раджем, Иван не сможет выдохнуть спокойно, и его благополучие будет под угрозой. Он слишком сильно зависим от короля, так что проблемы Альфреда — в полной мере и его проблемы. Соответственно, враги альфы — его враги. А Иван не так давно осознал, что хотел жить. Он и сам этому удивился. Какие-то непонятные внутренние инстинкты начали просто вопить о том, что он должен жить, чего бы ему это ни стоило, просто обязан выкарабкаться из любой ситуации. И это ощущение пугало омегу. Ведь еще пару месяцев назад он мечтал о быстрой смерти, о простом избавлении. Так что же могло с тех пор так решительно измениться? Непонимание происходящего пугало.       Это никак не отражалось внешне, ведь королевич давно привык не показывать никому душевных переживаний. Разве что он посмел разрыдаться давеча перед Адерином, но то был особенный случай. На его душе скопилось так много горя, что терпеть стало невмоготу, а Адерин, пожалуй, был единственным в мире человеком, который совершенно точно его понимал. Этот омега жил инстинктами родителя, он словно испытывал необходимость в том, чтобы любить. И это просто покорило Ивана, хоть и причинило при том дополнительную боль.       Адерин — нежный папа, который мог приласкать и приголубить, одним прикосновением подарить утешение и заботу. Альфред не заслуживал такого папу. Возможно, сам Иван тоже. Королевич так скучал по собственному родителю. Ему даже казалось, что открывшись перед Адерином, он предал память о собственном папе. Но это было неправдой, разумеется. Папа Ивана точно бы не хотел, чтобы его первенец так себя истязал. Деланного не воротишь, а жить дальше надо.       Просто сейчас это пресловутое «жить» воспринималось не как обязанность, нарушение которой приведет к гибели Элирии и конкретно его младшего брата, а как именно желание самого Ивана.       — Да, — отозвался король. — У меня уже руки чешутся поскорее разобраться с Раджем. Это произойдет сегодня.       Омега отвел взгляд. Да, это точно произойдет, Альфред умел добиваться своего. И не важно, на что придется пойти ради достижения цели, он все сделает, не дрогнет и не испугается сложностей.       — Когда я буду нужен?       Король разобрался с застежкой. Он был готов идти. Иван не выдержал и все же посмотрел на него. Вышитая золотом на парадном мундире звезда, символ Скандрии, так красиво сочеталась с волосами Альфреда. Он в самом деле немыслимо походил на короля Генриха, которого Иван уже видел на картинах. Ровно та же стать, те же черты лица. Если бы о его законнорожденности стало известно на год раньше, Иван был бы осторожнее в общении с ним. Возможно, не таким горделивым. А впрочем, не факт.       Его гордость давно сломали, теперь омега изменился. Он стал мудрее, начал понимать многое из того, чего прежде даже не рассматривал как нечто стоящее внимания. Как оказалось, зря.       — Можешь явиться только к оглашению приговора, — кивнул Альфред. — Я сам буду говорить от твоего имени, — он улыбнулся, посмотрев на супруга. — Постарайся выглядеть как можно хуже. Это сейчас крайне важно. Хотя ты и сам это знаешь.       Королевич кивнул.       — Знаю.       Он прекрасно понимал, что должен был выглядеть как жертва нападения принца Раджа. Никто не должен усомниться в том, что так оно и было, что Радж — преступник, покусившийся на супруга короля. Иван выдохнул — день едва начался, а он уже мечтал о его скорейшем завершении. Альфред совершенно точно не пощадит Раджа, он уже дал это понять, так что судьба принца Восточного каньона уже решена.       Король был готов выходить, но он так и замер на месте. Ощутив на себе его взгляд, омега вновь не выдержал и посмотрел на него. Альфред был задумчив, даже слишком, но он молчал. Ивану стало не по себе, подобное внимание супруга заставляло испытывать дискомфорт вперемешку с легким страхом.       — Что?       С этим альфой никогда не было понятно наверняка, что к чему. Его действия слишком уж сложно было предугадать, равно как и догадаться, о чем он вообще думал.       Альфред шагнул в сторону кровати. Он оперся коленом о покрывало и приблизился к чуть приподнявшемуся от неожиданности омеге. Иван понятия не имел, что должно было произойти дальше. Едва альфа коснулся ладонью его лица, омега просто замер. Тело все так же было охвачено инстинктами. Никогда прежде с ним такого не происходило. А близость альфы не позволяла объективно думать о происходящем в принципе. Разум тотчас оказывался одурманен.       — Скажи мне, любовь моя, — спокойным тоном произнес король, — Ты ведь уже поладил с моим папой?       Омега сглотнул.       — Да, — ответил он. — Он добрый. Мне тяжко вообразить, что его дитя в итоге стало чем-то подобным.       Наверное, думал сам королевич, это и были реалии жизни. Даже если альфу воспитал бы добрейший омега в мире, природа все равно должна была взять свое. Альфа либо станет монстром, как и положено альфе, либо будет уничтожен кем-то посильнее. Таков их мир, в нем не выживали слабые.       — Вот как…       Король не изменился в лице, а Иван одернул сам себя.       — Прошу прощения, — выдохнул он. — Я не прав.       Альфред мотнул головой.       — Ты прав, любовь моя. Он добрый, луч света в том мраке, в котором я вырос. Но я — альфа, я должен был стать тем, кем стал, чтобы вновь не допустить того, что с ним произошло в тот раз.       Иван закрыл глаза, а после кивнул.       — Я знаю. Мои суждения наивны и глупы. А Его Милость — достойный омега. Он подарил мне душевное спокойствие, я благодарен ему за его поддержку и участие.       Возможно, поэтому король и говорил, что он должен был поладить с Адерином. Королевский родитель пережил ад, и ему ли не знать, как тяжела судьба опороченного омеги. И стоило искренне признать — его теплые объятия и нежные слова действительно смогли чуть исцелить израненное сердце королевича.       — Как звали твоего папу?       Такого вопроса Иван совершенно точно не мог ожидать. Он распахнул газа и уставился на супруга.       — Что?       Тот сохранил спокойствие.       — Твой папа, — повторил он. — Как его звали?       Омега с недоумением смотрел на короля, а после вспомнил лицо родителя, его всегда добрые, нежные глаза, его улыбку; вспомнил его беременным, носящим Александра под сердцем. Его брак с господарем Элирии был не по любви, но в том браке всегда были уважение и взаимная преданность. Господарь никогда не попрекал супруга тем, что тот не в состоянии был родить альфу, а ведь супружеская чета так долго ожидала наследника престола. Это была хорошая семья, и Иван считал такие отношения идеалом.       — Зачем тебе это знать?       Иван прекрасно помнил нечто важное — Альфред не убивал его папу. Он явился в тронный зал и узрел уже холодеющий труп господарича. При учете того, что нынешний король Скандрии весьма мягко относился к омегам, все могло сложиться несколько иначе. Разум омеги, измученный чувством вины, воображал, насколько же иначе все могло быть. Если бы не его гордыня, он вполне мог, возможно, подружиться с тогда еще принцем Альфредом, узнать его получше и даже принять его ухаживания. Возможно, что и брак бы состоялся, по обоюдному на то желанию. Господарь бы благословил этот союз, счастливые папы познакомились, Адерин бы обнял его и сказал, как счастлив его с Альфредом союзу.       До чего же глупые и несуразные мысли. Иван, по правде говоря, не понимал, что с ним такое вообще происходило. Неужели он начал сходить с ума от всего пережитого?       — Просто ответь.       Альфред не давил, но в голосе ощущалась настойчивость. Иван лишь сглотнул, совсем уже ничего не понимая.       — Алан, — сказал он. — Его звали Алан.       Красивый и в меру гордый элириец из благородной семьи. Алан подарил ему свои поразительные фиалковые глаза и белоснежные волосы — то были особенности его семьи, которые чтились во всей Элирии. Простой люд считал, что прикосновение омеги с фиалковыми глазами способно даровать ментальную защиту, благоденствие для всех. Алан был уникальным по многим причинам, и он точно не заслужил такой участи. Он мог сбежать в тот день, просто бросить Ивана, схватить Александра и исчезнуть, ведь скандрийцы пришли мстить именно господарину. Но Алан и не подумал об этом. Он защищал своего сына до последнего, он умер, получив удар в сердце ножом, заточенным словами Ивана в адрес Альфреда.       Алан заслужил сына получше.       — Вот как, — кивнул король. — Понятно. Надеюсь, любовь моя, ты готов сегодня оказаться на суде. Я пришлю бет, когда будет пора, а пока готовься следовать плану.       Он резко отстранился и отвернулся. Королевич растерянно уставился на бахрому роскошной накидки и кивнул.       — Разумеется.       Остановившись у дверей, альфа оглянулся. Он снова улыбался, пожалуй, слишком привычно, а от прежней серьезности не осталось и следа.       — Сегодня мы избавимся от нашей проблемы, любовь моя. Осталось еще совсем немного.       Когда двери за ним закрылись, Иван свалился обратно на кровать. Король повел себя странно, но это было в порядке вещей, с ним подобное происходило часто, но вот собственное состояние самого королевича перестало поддаваться объяснению. Когда он был юн, ему рассказывали о душевнобольных омегах, переживших разные несчастья. Кто-то потерял ребенка еще крошкой, кто-то оказался опорочен за грехи своей семьи, а кем-то жестоко воспользовались. На каждого из них давили обстоятельства, и это давление приводило к помутнению их рассудка. Они переставали быть самими собой и сходили с ума. Кто-то так и вовсе начинал оправдывать тех альф-мучилей, причинивших им боль и доведших до подобного состояния. Они сами искали им достойные мотивы, начинали отчего-то любить, тянуться к ним.       Вновь подскочив, королевич сбросил с себя покрывало и поднялся на ноги. Он не хотел и мысли допускать о том, что с ним могло случиться нечто подобное. Только не это.       Наспех одевшись, омега приблизился к зеркалу. Он не знал, что именно хотел найти в своем отражении. Подтверждение назревающего безумия? Но подобное не проявлялось во внешности, только в мышлении и поступках. И это было куда ближе к истине. Иван зажмурился и распахнул глаза. Точно такие же глаза, как у покойного Алана.       — Интересно, — выдохнул он, — если мне суждено родить сына от Альфреда, буду ли я так же любить свое дитя, как и папа любил меня? Хватит ли мне сил не видеть в нем его отца?       Эти мысли пугали королевича. Он не хотел ни в коем случае видеть в Альфреде кого-то помимо своего мучителя, но нечто внутри него словно дало трещину. И от этого было страшно.       — Я ведь не безумец? — спросил Иван, смотря на собственное отражение. — Я ведь все еще в своем уме?       Некому было ему ответить. Омега снова отчетливо вспомнил тот день, когда весь его мир начал рушиться. Сперва его собственные слова, горделиво брошенные в адрес бастарда, который, как оказалось, бастардом и не являлся, но был мстительным и доводящим любое дело до конца альфой, будущим королем, перед которым позже вздрогнет вся долина Сидорис, а потом два дня тишины, томительной и страшной. Никто не подумал, что все произойдет настолько стремительно, что действия Альфреда будут настолько радикальными. Господарь ожидал дипломатической миссии из Кавертогона, но господарич места себе не находил и все повторял, что грядет что-то страшное. Его никто не слушал. Никому бы и в голову не пришло, что младший из братьев короля Артура придет мстить так скоро, без позволения брата-короля, да еще и с армией.       Иван тогда был спокоен, он ожидал послов, если таковые будут, или же известий о том, что оскорбленный им альфа уже убит своими же сторонниками, потому как не смыл позор кровью сам. Ему, стоило отметить, было все равно. Но в тот миг, когда стало известно о нападении на Латрон, он пришел в ужас. Элирия пала под натиском оскорблённого альфы. Алан оказался прав — не зря его сердце болело. Омега до последнего защищал сына. Как бы сильно Иван себя не корил, он понимал, что не имел права просто умереть после такой жертвы собственного родителя.       — Прости меня… папа… — голос омеги дрогнул. — Я подвел тебя, я подвел всю нашу семью своей гордыней. Я, господарев отрок, худший из сыновей, подставил тебя под нож, нет мне прощения. Теперь я королевич Скандрии, и в том нет моей заслуги. Я по-прежнему худший из людей. Но, клянусь тебе, папа, я постараюсь сделать все для того, чтобы твоя жертва не оказалась напрасной, я постараюсь прожить достойную жизнь. Ведь ты ее спас. Прости меня, папа, я плохой сын.       Иван не без труда перевел дух. Он в самом деле чувствовал себя странно. Отойдя от зеркала, омега застегнул пуговицы на рубахе, а после посмотрел в сторону дверей.       — Константин!       Он не сомневался в том, что стражник-бета находился за дверью. Так оно и было. Дверь открылась.       — Мой господин.       Константин поклонился и посмотрел на него, ожидая приказа. Иван сглотнул. Лучший из стражников короля Альфреда подчинялся ему непоколебимо.       — Позови Николая, — сказал королевич. — Скажи, что мне нездоровится.       Бета вновь учтиво поклонился.       — Да, мой господин.       Он покинул королевские покои, а Иван провел руками по своим волосам, приводя их в относительный порядок. Весь дворец был убежден в том, что королевич в ужасном состоянии, так что не было ничего неверного в том, чтобы позвать к себе лекаря. И хорошо бы, чтобы каждый слуга об этом знал и разнес потом слухи. Если правильно управлять слухами, можно завладеть умами сотен, а то и тысячи людей. Этому Ивана когда-то обучили его наставники.       Николай явился куда быстрее, чем ожидал королевич. Он принес с собой поднос, на котором уместились какие-то настойки и травы, о назначении оных Иван не мог ничего знать. Как же все-таки ему повезло, что этого омегу однажды отдали в ученики лекарю. То было решением Алана. Он разглядел в юноше какие-то задатки и упросил своего давнего друга, бету, занимавшегося лечением господаря, стать тому наставником. Николай не раз показал, что это было самым верным решением.       Да, этот омега владел мечом получше некоторых альф, был силен и вынослив физически, непрошибаем морально и непобедим во многих аспектах, но именно во врачевании были его главные таланты. Иван помнил, что Николай рассказывал о себе. Его папа, один из придворных, омега с хорошим происхождением, попал в плен в годы войны. Скандрийцы вдоволь поиздевались над ним, но убивать не стали, потому как хотели обменять его на выкуп. Так оно в итоге и случилось. Обесчещенный, многократно изнасилованный и униженный омега озлобился настолько, насколько это было возможным. Он не подпускал к себе альф, начал проявлять агрессию ко всем вокруг, а после заперся в имении своего отца, едва стало понятно, что он забеременел.       Никто не мог знать, кто отец этого ребенка, а омега не смел и догадываться, ведь его телом воспользовались многие альфы. Поговаривали, что если бы у него родился альфа, он бы сам лично придушил младенца и покончил с собой, настолько его разум помутился.       Но родился омега, Николай, немыслимо красивый и изящный, с гривой светло-русых волос и глубокими синими глазами. Папа хорошо воспитал своего сына, научив держать в руках оружие и не подпускать к себе альф. В этом воспитании всегда ощущалось отношение омеги к жизни, ведь ему так досталось, с ним обошлись так жестоко. Такой пример перед глазами сделал из Николая сильную и выносливую личность. В свои шестнадцать он был способен перерезать горло любому альфе, что имел намерения совершить над ним насилие. Его папа определенно гордился сыном, если бы не скончался пятью годами ранее от лихорадки.       Он ушел из жизни озлобленным затворником, возненавидевшим весь мир и всякого, кто обрел свое счастье. Но сына он все равно любил. Все его старания ушли на то, чтобы Николай не повторил его судьбу и смог защитить себя, смог сделать то, что не удалось ему когда-то.       — Мой господин, Вы меня звали?       Николай тут же пробежался по нему взглядом, словно прикидывая, на что мог бы жаловаться королевич. Иван кивнул.       — Мне нужна твоя помощь, Николай. Мне кажется, что я начинаю сходить с ума.       Лекарь нахмурился, а после, кивнув собственным мыслям, донес поднос до столика и, поставив его на гладкую поверхность, взял в руки небольшую бутыль с чем-то мутно-коричневым.       — Мой господин, прошу Вас, присядьте.       Королевич согласно кивнул. Он полностью доверял Николаю, возможно, доверял в принципе только ему одному. Кому еще он мог рассказать о своих страхах и тревогах, если не Николаю.       Присев на край кровати, Иван проследил за действиями лекаря: тот откупорил крышку бутыли и подошел к нему.       — Выпейте это, Ваша Светлость. Настойка успокоит Вас. Ваши руки дрожат, неужели случилось что-то дурное?       Лишь в тот миг, когда это было озвучено, королевич осознал, что у него и правда дрожали руки. Он помотал головой и принял из чужих ладоней бутыль с настойкой. От жидкости внутри пахло травами, а на вкус она оказалась горьковатой. Иван сделал несколько глотков. Все настойки Николая ему помогали.       — Нет, ничего такого, — сказал он. — Просто меня пугают собственные мысли и то, что…       Он замер, не зная, как правильно сформулировать столь сложную для понимания мысль. Николай ожидал продолжения. Он вновь пробежался по телу королевича внимательным взглядом, задержавшись на синяках и ссадине. Лекарь не мог знать наверняка, кто именно и как бил Ивана, он просто заставил себя думать согласно официальной версии, понимая при том, что не все было так просто.       — Жара нет.       Едва его лба коснулись рукой, королевич выдохнул. У Николая всегда были холодные ладони.       — Не в этом дело. Вчера ночью, когда я остался наедине с королем, произошло нечто странное.       Лекарь остановил руку где-то на уровне плеча своего господина. Он чуть сузил глаза, что-то прикидывая.       — Что же именно, Ваша Светлость?       Иван сглотнул, а потом решительно посмотрел на Николая.       — Мое тело никогда прежде так не реагировало на его прикосновения. Понимаешь? Он мог делать что угодно, но я испытывал только омерзение. Я просто терпел, что бы он ни делал. Мне не было приятно, ни разу. Но вчера все было иначе.       Лекарь определенно удивился таким словам.       — Иначе? — спросил он. — Позвольте мне поинтересоваться, Ваша Светлость, насколько иначе?       Королевич рассеяно мотнул головой.       — Я… мы просто разговаривали. Он смотрел на меня, и я… Так мерзко, — омега обхватил себя руками и сжался, Николаю пришлось забрать у него бутыль с настойкой. — Я стал мокрым в промежности. Я был словно на все готовая шлюха.       Николай кивнул.       — Стало быть, Вы были возбуждены?       Лекарь понимал, насколько это могло быть болезненным уже постфактум, как осознание произошедшего. Королевич дал себе установку, по которой он был обязан делить ложе с королем, и не потому, что сам того хотел, а потому, что был обязан. Ему претила сама мысль о том, что он мог бы испытывать наслаждение в объятиях короля, и Николай не мог не понимать его.       Окажись сам Николай в текущем положении королевича, он бы, не задумываясь, перерезал альфе глотку и покончил бы с собой, смывая позор. Но у них радикально отличное положение. У Николая не было младшего брата, слишком еще маленького и нуждающегося в защите, не было и обязательств перед целой страной. Ему нечего терять. А вот положение Ивана было намного хуже — это факт.       — Этого не могло вообще случиться, — выдохнул Иван. — У меня все болело после избиения, а потом я изливал душу Его Милости. Он добрый человек, он обнимал меня с такой теплотой. Я думал о своем папе и понимал, что мое сердце разбито, — он посмотрел на лекаря. — Николай, как такое произошло? У меня помутился рассудок?       Тот был задумчив.       — Ваша Светлость, подобное случилось только вчера?       Иван сглотнул.       — Прежде… — он выдохнул и сделал глубокий вдох. — Прежде король несколько раз делал кое-что, что тоже вызывало отклик плоти, но то было иначе.       Он покраснел, слишком стыдясь подробностей, но лекарь кивнул. Николай не стеснялся, потому как он привык говорить о таких вещах.       — Полагаю, Его Величество удовлетворял Вас орально, и это вызывало отклик плоти?       Королевич вновь с шумом выдохнул.       — Именно так, — признался он.       Лекарь кивнул. Все же от альф омегам одни беды, подумал он. Его папа был прав, когда повторял это снова и снова.       — Мой господин, это естественно. У Вас здоровый организм, вы молоды и подвержены потребностям.       Иван кивнул.       — С этим я вынужден согласиться. Однако вчера возбуждение нахлынуло не из-за таких действий. Король даже не трогал меня. Мы разговаривали на серьезную тему, но потом я… О, Великий Праотец… — он закрыл лицо руками. — Я сам захотел этого. Я стоял перед ним с мокрой промежностью и думал о том, что хочу…       Николай распахнул глаза. Так вот оно что. Значит ли это, что инстинкты настолько сильно взяли верх над разумом? Но почему, с чего это вдруг? Ненависть не могла обернуться внезапным желанием, это, как минимум, ненормально, и свидетельствовало о помутнении рассудка. Вот почему королевич так обеспокоен.       — Мой господин?       Убрав от лица руки, королевич посмотрел на лекаря. Он был растерян, сбит с толку и взволнован, осознавший, что начал сам предавать свои же идеалы. Его это сильно пугало.       — Я теряю разум, да? — с отчаянием в голосе спросил он. — Я оказался так слаб, что в итоге сдался?       Николай тут же помотал головой.       — Нет, Ваша Светлость, я в этом сомневаюсь. Вы полностью в своем уме, так как Вы понимаете, что происходит и что это ненормально. А тот, кто разума лишен, этого не сможет понять вовсе. Вы же сами осознали, что есть какая-то проблема, ведь так?       Иван немного успокоился. Едва его руки перестали дрожать, лекарь настойчиво всучил ему бутыль снова, дабы королевич допил ее содержимое. Омега должен был просто успокоиться, чтобы не начать паниковать. Это бы только навредило сильнее и без того шаткому душевному равновесию.       — Тогда что со мной?       Николай начал догадываться, в чем могла быть причина. Он понимал, что королевич не смирился, он был слишком далек от смирения в принципе. Вспомнив своего папу, лекарь лишь кивнул. Когда тому говорили о том, что надо жить дальше, что однажды все поменяется и найдется альфа, к которому его потянут инстинкты, Никита, папа Николая, решил проблему радикально. Он нашел лекаря и потребовал сделать беспрецедентную для Элирии операцию по удалению матки.       Когда его пытались отговорить, Никита проявил агрессивную настойчивость. Эта матка, сказал он, несет в себе лишь одни проблемы. Омега боялся дня, когда наступит течка, боялся того, что инстинкты потребуют альфу, а потому обрубил все на корню. Лекарь и согласился на эту операцию лишь потому, что понимал — иначе Никита поступит куда радикальнее и сам лично попытается вырезать из себя матку. Тогда бы он точно умер. Избавившись от матки, Никита был удовлетворен как никогда прежде.       Николаю в ту пору было лишь два года, он не мог помнить таких событий, но знал все детально, потому как папа лично ему об этом поведал. У Никиты не было секретов от сына, он не приукрашивал, говорил правду с присущей ему жесткостью. Он готовил сына к тому, что мир — место гнилое и страшное, что омеги в нем должны выживать.       — Инстинкты, мой господин, — ответил лекарь. — Вы просто подвержены инстинктам.       Иван нахмурился.       — Но с чего это вдруг?       Николай пожал плечами.       — Кажется, течка близится. Ваш организм реагирует на ее приближение куда острее, чем обычно, ведь сейчас Вы носите на теле метку альфы. Стоит ему оказаться рядом, и инстинкты мутят разум.       На сей раз королевич замотал головой.       — Это невозможно. До течки еще два месяца.       Лекарь осторожно накрыл его ладонь своей.       — Ваша Светлость, цикл ведь может сбиваться. Вы испытали страшные потрясения, а подобные вещи не проходят бесследно для организма омеги. Понимаете?       Иван распахнул глаза.       — Так это что значит, у меня течка наступит раньше срока?       — Похоже на то. Подобное случается, Ваша Светлость, не бойтесь. Но это, как минимум, объясняет реакцию Вашего тела. Быть омегой сложно по слишком многим причинам.       Королевич побледнел.       — Ужас… О, Великий Праотец, как же это не вовремя.       Он вновь обхватил себя руками. Если течка и правда скоро нагрянет, Альфред не выпустит его из постели. Он добьется зачатия, он об этом уже говорил. И ведь не обманешь никак, альфа сам ощутит приближающуюся течку. А значит, все было неизбежным.       Иван не был готов к этому морально, а потому и замер от ужаса. Все происходило слишком стремительно и слишком быстро.