Посвящается Средиземью

Двалина с малых лет учили быть тенью и защитником своего узбада. Фундинул знал, что должен будет убивать, спасая тому жизнь, подставляться под вражеские удары, отказаться от всех посторонних привязанностей, навсегда связать судьбу с Торином Дубощитом. Эта мысль не вызывала отторжения — наоборот, давала надежду, что шебутной друг, напрочь игнорировавший запреты отца и деда, проживёт долгую и счастливую жизнь. Разделённую на пополам. Но гномёнок никак не ожидал, что его первое убийство будет в девять лет. К Одинокой горе вышел невесть что делавший здесь крупный отряд орков, отмеченных знаком Гундабада — спрятанной далеко на востоке крепости, у стен которой навеки осталось столько лихолесских лучников. Отправленные в нижние комнаты — подальше от галерей, ведущих от проходов в Эребор, и превратившихся в поле боя — гномики случайно наткнулись на одинокого орка, вооружённого кривым ятаганом. Быстро переглянувшись, они бросились было назад, туда, где гремело железо в руках взрослых, но не успели. Противник занёс руку для удара, запнулся о брошенный в проходе отбойный молоток и рухнул на пол. Двалин, отчаявшись, с трудом оторвал от пола тяжеленный камень и опустил его на голову не успевшему встать врагу. С первого раза не вышло, он, надрываясь, повторил попытку ещё несколько раз, жмурясь, когда на лицо и руки попадала кровь – красная, горячая, такая же, как и у него. Дальнейшие воспоминания смазывались, и всё, что он помнил — восхищённый взгляд друга, его руку на плече, залитый кровью камень, и, наконец, переставшее дёргаться орочье тело. С тех пор прошло много лет, и связанные не только клятвой, но и наикрепчайшей дружбой гномы давно выросли. Немало им пришлось перенести: горящий Эребор, покрытое телами поле у Азанулбизара, погибший король, умерший на руках брат и друг, голод, отчаяние, изматывающая работа в кузнях — Торин, винящий себя в бедах эреборских гномов, был готов на всё ради своего народа, и Двалину не оставалось ничего иного, кроме как быть рядом. И лишь оставаясь наедине, они позволяли прорваться наружу воспоминаниям о беззаботном детстве, оказавшемся столь недолгим.