Пишите письма

            Родной, неприветливый берег стремительно отдаляется. Сперва исчезают люди, а затем и тёмная полоса земли растворяется в тумане неясным мороком, но Санса продолжает махать рукой, как будто непременно машущие в ответ ей Старки могут рассмотреть фигурку в плаще вопреки туману. Запах моря заполняет лёгкие до отказа, но чего-то ему отчаянно не хватает и лишь, когда плечи сжимают руки, Санса позволяет себе улыбку.       — Мы ведь ещё вернёмся?       — Не знаю. — Петир обнимает её так крепко, будто боится, что кто-то может прийти, налететь, отнять. — Они сильные. Оба. Если кто-то и способен спасти Север — то это, непременно, твой угрюмый брат и твоя сестрица. Ты только верь.       И Санса верит. Оборачиваясь, прижимая ладони к шерстяному камзолу, почти что отвечая объятием на объятие, Санса с отчаянной силой верит. Ей не хочется уплывать, но, помилованный тем холодным и близким утром, рядом с ней остаётся её предатель, опальный лорд. С ним она себя одинокой не ощущает. С ним она почти ощущает себя счастливой.       — Я хотел поговорить с тобой. — Он больше не обнимает, но, накрыв своими её ладони, не позволяет отнять и спрятать.       — Поговорить, милорд?       Тихий смех его бьётся, дрожит под рёбрами вместе с сердцем.       — Я устал напоминать вам, Миледи.       — Петир. Я помню, — вспыхивает багрянцем Санса. И вскидывает бровь вопросительно. — Так о чём?       — О твоём ребёнке.       Прозвучало слишком резко и хлёстко, как удар волны о деревянный борт, и Санса, вырвавшись, отбежала, головой принялась качать.       — Это плод Рамси, боли… Я не смогу полюбить его. Я не смогу, лорд Бейлиш.       — Я смогу, Санса. — Его красивые пальцы выстукивают по борту замысловатый ритм и лишь это выдаёт неуверенность ли, волнение? — Из меня выйдет никудышный отец, наверное. Но всю свою жизнь я мечтал о дочери. Или сыне. Пока эту мечту не отняли и не растоптали. Тогда я обрёл другую — железный трон. А сейчас… это словно ответ давним моим молитвам. — Он смотрел куда-то за линию горизонта, а снасти скрипели, вторя. — Да, ты права, это плод Рамси, Насилия, твоей боли. Но он — твой ребёнок, Санса, не в меньшей степени. В нём кровь Талли и Старков. Этого разве мало? Обещаю тебе, что, сколько хватит сил, буду рядом. И буду любить. Ты мне веришь? Ты веришь, Санса?       Она не кивнула даже. Взгляд опустила, всхлипнула, не зная, кем себя чувствует — маленькой глупой девочкой или женщиной, любящей и любимой. Ей хотелось ответить, только морской ветер куда-то без спросу унёс слова. Так и стояла. И чувствовала, и видела, как былой огонь, вспыхнувший было вновь, медленно угасает, растоптанный, обесцененный её неуместно-скупым молчанием.       И тогда она подошла. Так близко, как лишь сумела. Растерянная, смущённая, потерявшая где-то осколки данных самой себе глупых, путаных обещаний, Санса кончиками пальцев коснулась его плаща, позвала: — Петир, — и прежде, чем успел ответить, что-то сказать, одним-единственным взглядом лишить решимости, неискушённая и несмелая, прижалась холодными губами к его горячим, сухим губам. Губы дрогнули, губы раскрылись навстречу ей, не позволяя испугаться, отстраниться и передумать. Этот поцелуй был для неё не первым, но Сансе казалось, что прошлые — бесстрастные, безответные — ничего не значили. Давно потерявшая инициативу и самоё себя, Санса вторила, подавалась навстречу, струной дрожала и не могла понять, во что так стремительно, так неудержимо превращался её порыв, почему один долгий, непозволительно затянувшийся поцелуй творил с её телом нечто необъяснимое, заставляя таять, теряться, отчаянно цепляться за шерстяной камзол и дорожный плащ в странном страхе, что это сейчас закончится?       Безнаказанные пальцы пробегали от висков по её щекам, зарывались в волосы и дрожали. Санса чувствовала их дрожь и отчего-то, глупая, улыбалась.       Вправду ли Джон передумал в последний миг? Или то утро, тот страх, то невыносимое отчаянье — всё это было для неё, Сансы? Для них обоих? — она не могла спросить. Сперва не сумела, теперь — уплывала вдаль. Но сейчас, снова и снова отдаваясь в безраздельную власть тёплых, умелых губ, памятью возвращалась к Длинному Когтю и молитвам, что шептала, закрыв глаза. Ей не хотелось покидать сестру, Винтерфелл и брата — здесь ей не дали выбора. Только, преднамеренно или нет, на прощание Джон подарил понимание, помог осознать, что важно на самом деле, помог научиться ценить и спешить любить. Любовь эта из ненависти и страха сумела вырасти. Всеобъемлющая, живая, она заставляла верить, что всё возможно, что лорд Бейлиш прав, что, быть может, они сумеют создать семью. Если Петир примет чужую кровь, значит и Санса сможет. А потом, а потом, быть может… Быть может у них будут другие дети. Но думать об этом страшно. И жарко. Солёный ветер милосердно остужает мысли, тела и лица… но из взгляда во взгляд безмолвным обещанием мечется «скоро». И, молитвой неслышной, последней: «ты только не предавай".