1.
20 января 2019 г. в 20:51
- Ну вот, пришли.
- Дикон, - девочка лет шести-семи шмыгнула носом, - а мама дома?
- Где ж ей еще быть.
За дверью слышался обычный бубнеж:
- Да ниспошлет Создатель свою благодать...
Голос был не Мирабеллы.
Дик поморщился и открыл ключом двери.
В маленькой квартире пахло ладаном и воском. Под потолком горела очень тусклая лампочка.
Навстречу Дику и Эдит вышла Дейдре. Или, как она сама себя называла, Ди.
Она так и застыла, сунув палец в рот.
- Айрис, - тихо позвал Дик, снимая поношенную куртку.
Ему никто не отозвался. Айрис порой просто не слышит – или делает вид, что не слышит.
Хотелось есть. Дик прошел на кухню. Взял ломоть черствого хлеба. Почему-то, пока отец был жив, хлеб всегда был мягким.
Пока отец был жив…
При жизни Эгмонта мать постоянно ругалась с ним. После его гибели – стала обожествлять.
Кабинет его стал своеобразным музеем – детям было запрещено туда заходить. Все должно было оставаться на своих местах – и ручка на столе, и стакан с подстаканником, из которого отец любил пить чай.
И книги на полках. И записи, аккуратными стопками листов лежащие на столе и в специальных ящиках.
- Он был великим ученым, гениальным инженером, - так стала говорить Мирабелла.
И в этом Дик ей верил.
Если в кабинете Эгмонта был музей, то остальные комнаты превратились в молельню. В доме не было видно ни игрушек, ни детских книг. Дику и Айрис предписывалось делать уборку ежедневно.
А мать истово молилась, прося Создателя послать ей всего… Денег, сил, продуктов, лекарства для вечно болеющей младшей дочери.
А нужен был лишь покой – но его-то и не было в мятущейся душе.
В доме появлялись приживалки – женщины в черных платках и длинных платьях, похожие на странных больших птиц Они приезжали в Олларию и останавливались у Окделлов, уходили рано, еще затемно и возвращались , чтобы наскоро попить чаю и переночевать на матрасах, положенных на пол.
Дик не запоминал их внешность – они казались ему все на одно лицо.
Иногда они нянчили Ди, покупали хлеб или чай, мыли посуду и пол.
И молились, молились, молились.
Матушка ставила на колени и детей. Дику и Айрис положено было держать пост. Телевизор. Компьютер – все под запретом.
- От Чужого это, - хмурила брови Мирабелла.
Младшие не играли, зато им можно было рассматривать Эсператию для детей.
По сути, младшие Окделлы должны были сплотиться, но это было не так. Айрис чаще не замечала брата. А младшие больше льнули к нему, так как старшая сестра становилась все больше и больше похожей на мать.
- А, пришли уже.
Мирабелла умела появляться бесшумно.
- Да.
Дик тоже не отличался многословием.
- Чисти картошку на ужин. Мне некогда было.
И истово перекрестилась на икону в углу.
- Я еще уроки не сделал, - возразил ей Дик.
Не то, чтобы он хотел делать алгебру или физику, но все лучше сидеть у себя за столом, чем чистить скользкие грязные клубни.
- Слушай мать!
Слова сопровождались крепким подзатыльником. Рука у Мирабеллы Окделл была тяжелая.
- Распустился без отца.
- А что без отца-то?
Дик послушно полез под раковину, достал несколько картофелин и стал скоблить ножом.
Картошка чистилась плохо.
Нужно было бы срезать кожуру, но Дик знал, что за это будет новый окрик, а то и еще один подзатыльник.
- Кто так чистит? Экономить надо! - поучала Мирабелла под одобрительные кивания забредшей тетки – молитвенницы.
Так что Дик продолжал мужественно скоблить картофелины.
- Так, ты за садик заплатил? – задала вопрос мать.
Дик похолодел – об этом он забыл. А ведь Мирабелла велела еще с утра.
- Закрыто было, - мгновенно нашелся он, - сегодня санитарный день.
- Тогда завтра сама заплачу. Деньги давай.
Сын сунул руку в карман черных джинсов – и пальцы нащупали дыру. Денег там не было.
«Проклятье».
Он точно помнил, что совал их туда еще перед школой. Видимо, в эту дырку и вывалились.
- Ну, я жду! – повысила голос мать.
Беспомощно озираясь, Дик зашарил по карманам. Денег, разумеется, не было.
Новый удар по затылку едва не вышиб дух.
- Паршивец! – заорала она, теряя человеческий облик.
Удары сыпались снова и снова.
- Ты их потратил? Отвечай!
- Потерял, - еле слышно ответил Дик, - вот.
Он вывернул карман, показывая дыру.
- Врешь! Потратил, небось, я же знаю! Последние деньги были.
Она схватила тряпку и со всего размаха шлепнула сына по лицу. Дик отвернулся и зажмурился.
Тряпкой было не страшно, хуже, когда мать хватала швабру или что-то потяжелее.
Эдит, стоявшая в дверях, начала тоненько поскуливать, как больной щенок.
- Айрис! Одевай девчонок. Идите к Ларакам.
Та знала, что делать, и без лишних слова начала напяливать на сестер пальтишки и шапки.
Лараки жили в соседнем доме. Родичи отца, они обожали Айрис, Эдит и Дейдре и ненавидели Дика.
А все потому, что женушка Эйвона – толстая Амелия нашептала мужу, что Эгмонт женился уже на беременной Мирабелле. Мол, нагуляла она старшенького, вот и отмаливает грехи.
Дождавшись, пока девочки уйдут, Мирабелла стала лупить сына – сначала лыжной палкой, невесть откуда взявшейся в их квартире. Когда палка сломалась, она схватила провод от утюга.
- Паразит! Деньги потратил, - тяжело дыша, приговаривала она.
И когда Мирабелла остановилась перевести дух, Дик выскочил за дверь, едва успев схватить куртку и сунуть ноги в старые ботинки.
Холодный воздух обдувал разгоряченные щеки, слезы, казалось, замерзают на ветру.
Дик мчался куда-то, почти не разбирая дороги. И был уверен, что домой больше не вернется никогда.