Трагедия девушки в купальнике

             Женя богически смотрится между Олей и Катей, жмётся к ним, позирует фотографу, думая, что девчонки оказались ещё лучше, чем она ожидала, но, блять, жмётся она к ним в чёртовом бикини, похоть изображая и мысленно подкалывая саму себя тем, что сейчас её попросят трусы снять или лифчик, и всё — пропадет похоть, появится истеричка.        Истеричка эта напомнит, что дома дочка оставлена, пока она тут задом вертит, пару прожекторов сломает и пошлёт всех, чтобы завтра пойти на пять работ сразу, потом в свободную минутку заскочить почки продать и выплатить-таки Мальфе сумму, которая в договоре очень уж в глаза бросается. пошлопошлопошло       А Оля с Катей к этому уже привыкли. Значит, и Женя привыкнет? Возможно, через пару лет Майер сама будет сдергивать с себя купальник и мчаться под камеры, целлюлитные булки без стеснения под прожектора подставляя. Всё равно привыкать к этому нужно рано, пока ты всё ещё немного, но веришь тому, что есть в тебе талант, а не только задатки сексуального мяса. хотя       Женя морщится: свет прям в ебло бесстыжее бьёт. Её ведь изначально берут только из-за внешности, «рыженькой» в «Serebro», не скрывая этого, впихивая в купальник на размер меньше и голос, как им надо, корректируя. сексуально        Но кому это «сексуально» сдалось, когда даже музыкант, неделями не бреющийся, цветы милашке с каре носит, а не девочке в купальнике? Когда даже мужик, порой слишком сильно с бомжом схожий, между сексуальностью и мимимишеством несчастным, второе выбирает, даже не замечая, что Женя в гримерку, в которой он с Кошелевой милуется, смело в купальнике вошла, что вот ради него сама себя куском мяса начинает преподносить и о булках целлюлитных забывает, замечая в себе лишь то великолепие, которым греки свои скульптуры наделяли?       И ведь в каждую встречу их Майер полураздета, но не желанна, даже не задета взглядом, которым её другие мужики задевают и почти пробивают насквозь. Парень своей сдержанностью задорит и убивает одновременно, и Женя думает, что с ним никогда не доиграется, если только девочка-милашка, на всех фотосетах одетая слишком, не поймёт вдруг, что Майер вообще-то опасная раскованная хищница на обложках журналов и не убьёт её где-то в подворотне, напоследок раскрывая значение триста раз сотрясающего воздух «девочка с каре не просто милашка с красивой мордашкой». — Девчонки!       Небритое лицо его в дверном проёме сбивает. Майер сначала испытывает желание прикрыться, но потом смотрит в камеру ещё более раскованно. — Кристина фоткается в помещении напротив! — кричит Серябкина в ответ. — Спасибо!       И он снова исчезает, не задев её даже быстрым, скромным взглядом, не подумав даже о том, чтобы посмотреть на неё. Женю кто угодно, кроме него, за внешность поедать готов. ему, видимо, для этого сердце нужно.

***

      Женя всё-таки наигрывается, встречает того, кого за достойного принимает, но потом, в платье скромном, но красивом осознаёт, что снова проебалась. Салютует бокалом Кищук, слабо улыбается и думает, что сваливать уже пора с этого фуршета, пока её плюс один лучше официантов вокруг Фадеева и ещё каких-то важных людей суетится.       Майер стесняется своего одиночества только от того, что в начале года все издания и каналы ей скорое очередное замужество обещали, показывая её, прекраснейшую, на своём дурацком глянце, изобилуя словом «красивая» в прилагающихся к фотографиям статьях и иногда собственной слюной всё это смачивая. какой ещё внутренний мир, когда ты полураздета? какие, блять, песни?       Из души сотканые, наверное. Те, наверное, которые группе совсем не подходят, которые грустные слишком.       Бокал с шумом встаёт на край стола, а янтарная жидкость быстро его заполняет. Глаза, которые, кажется, совсем не пьянеют, смотрят Жене в глаза даже тогда, когда губы жадно из бокала виски глотают. — Ты, я, мой мотоцикл?       Майер улыбается и тут же смеяться начинает нервно. Она думает, что только кивнет, как девка с каре навалится на неё сзади и отделит наконец-таки голову ужасно глупую от красивого тела. Но потом всё кажется таким серьёзным, что пальцы немеют, сжимая бокал. — А если мы разобьемся? — тихо спрашивает Майер, пытаясь оценить степень опьянения на глаз. — Только если по пути нарвемся на рекламу вашего концерта.       Девушка медленно и аккуратно выстраивает цепочку из фактов, пытаясь понять мысль Свободы. Охает и, протянув руку, бьёт его по плечу. — Так тебе моя задница все-таки не даёт покоя, да? — Вообще-то я имел в виду то, что ты попытаешься заставить меня затормозить, чтобы полюбоваться, а потом нас раздавит самосвал из-за потерянного управления, да, — Макс кивает сам себе.       Женя усмехается, опуская бокал на стол и недолгой походкой от бедра приближаясь к парню. Она берёт его в оборот, когда проворно хватает за локоть, и уточняет, назидательно оттопырив указательный палец: — Я просто сэкономлю на такси, но вести себя буду так, чтобы ты подумал, что всё же не расстроился из-за попадания во френдзону. — Уж будь добра, — смиренно вздыхает Макс, в ногу с этой королевой некоролевских кровей шагая.       Женя ему лишь улыбается в ответ, думая, что ситуацию совершенно полностью контролирует, и думать так будет даже утром, когда Свобода ей блинчиков дырявых нажарит и Мирку убедит в том, что ночевал у них будущий Дед Мороз, уже в этом году заступающий на службу.