В Иерусалиме...

Утро было. Утро – это приятная прохлада, ласкающая напоследок тело перед жарким днем, нарастающий шум с улиц города, ветер, приносящий с рынка пряные ароматы. Утро – это расслабляющая нега, потому что важные персоны города редко встают с восходом солнца, а значит, можно было долго лежать на подушках, подставив лицо обманчиво милосердным лучам утреннего солнца. Но все дела уже были сделаны, и сегодня предстоял только долгий путь в Масиаф, где каждый встречный взгляд сквозит недоверием и обвинением в смерти братьев, а каждое слово – ядом и ненавистью, отдающей горечью где-то во рту. Но вряд ли кто-то может винить Альтаира больше, чем он винит себя сам. И ведь не то чтобы ему в Иерусалиме было рады... Нет, – подумал Альтаир, глядя на нахмурившегося Малика. Он всегда рад, когда Альтаир приезжал. Тот сейчас всем своим видом выражал неудовольствие присутствием ассассина, и Альтаир искренне и чуть смеясь про себя задавался вопросом, к чему была эта игра в недотрогу. Все, что могло между ними случиться, уже случилось, и ничего не ново под солнцем, так почему бы ему не расслабиться хотя бы наедине с Альтаиром?.. Опершись двумя руками о стол, Альтаир наблюдал за резкими движениями Малика, раскладывающего книги по полкам. Он был близко, очень близко – можно было вытянуть руку и коснуться темной ткани, ощутить тепло… Встретить раздраженный взгляд, конечно же. Тем не менее Альтаир давно решил, что даст Малику столько времени, сколько ему потребуется, чтобы примириться со смертью брата и разобраться со своими чувствами. И если сохранение между ними дистанции ему как-то поможет – что ж, Альтаир только вздохнет и будет держать расстояние, собирая в памяти моменты искренности и неравнодушия Малика. Топот на крыше прервал его размышления – кто-то пришел. Не успев оценить свои действия, Альтаир слаженным и быстрым движением перемахнул через стол, спрятавшись от взгляда прибывшего ассассина. Тот, кажется, ничего и не заметил. Пока ассассин отчитывался перед Маликом, Альтаир непонятно почему чувствовал себя так, будто он снова – неопытный ученик, которого едва не уличили в воровстве; будто он занимался чем-то неправильным и постыдным и едва смог спрятаться или убежать. Однако он же ничего такого не делал... От своих действий стало смешно. Но выходить из-за стола, ошарашивая ассассина, не очень хотелось, мало ли какие слухи о них пойдут. Пришлось оставаться сидеть – рассматривать обрубок пальца и пытаться унять дрожь в теле, оставшуюся от чувства, что его почти поймали. Голос Малика звучал раздраженнее, чем обычно, и он нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Альтаир подавил смешок – наверняка же Малик разозлился из-за его ребячества; сейчас они снова останутся одни, и Альтаира будет ожидать лекция о подобающем ассассину поведению… Не очень весело, конечно, зато отличный повод задержаться в Иерусалиме чуть подольше. *** – Альтаир, – удивленно и совсем спокойно выдохнул Малик, спустя некоторое время присаживаясь по левую руку, – ты зачем спрятался? От его слов стало еще веселее, но Альтаир только неопределенно хмыкнул – ну не говорить же, что от нежелания, чтобы кто-то видел их двусмысленную близость. Разозлиться ведь еще, выгонит из бюро. Альтаир смотрел на трещинки в стене, а слева ощущалось тепло Малика – тепло его единственной руки. Не ведая, что делает, Альтаир осторожно коснулся мизинцем его ладони. Теплая. Живая. Малик рядом, живой, борющийся с внезапными вспышками ненависти к Альтаиру из-за смерти брата. Потому что хочет снова ему доверять. И быть двусмысленно близко. От этого внезапного осознания сдавило в груди, и стало еще жарче, когда Малик ответил на прикосновение, переплетя их пальцы. Все переживания вмиг улетучились. Что бы там не случилось, храни их небеса, они со всем справятся. Так и сидели вдвоем, спрятавшись от мира, наслаждаясь близостью друг друга.