В Иерусалиме...

      Дождь никогда бы в обычные дни не тревожил так Малика. Не вызывал бы бурю эмоций, желание хорошенько покидаться всеми вазами в бюро (или чем поострее), разорвать все мало-мальски ценные книги, наорать на тупых новичков... Раздражение лилось через край. Не спрашивайте его, как он ещё держался. Он не знает. Однако он с радостью бы разбил одну какую-нибудь вазу об голову одного новичка.       Конечно, все было не так плохо, он преувеличивал. Альтаир сидел на его столе, сложив ноги по-турецки. Дождь согнал всю верхушку тамплиеров под крышу, оставив ассасина неуверенно топтаться снаружи, с тоской глядя на увеличивающиеся в размерах лужи воды. Форсировать дело и выгонять несчастные цели на улицу он отказался наотрез. Поэтому сейчас кантовался в бюро ассасинов, всячески портя Малику жизнь. Скука не тётка. Пока Малик координировал других ассасинов, Альтаир успел выцарапать знак их Братства на столе скрытым клинком, случайно порвать карту и пнуть Малика сапогом в бок, не защищённый потерянной рукой. Но благоразумие ещё не покинуло Малика, о нет. Он прекрасно понимал, что не сможет выгнать Альтаира на улицу. В отличие от некоторых, он исправно выполнял свои обязанности ассасина, а в его обязанности как начальника бюро входило принимать под свою крышу всех братьев. Альтаир просто брал его на слабо. Точно. Малик как раз информировал другого ассасина, уже немолодого, обречённого опытом, когда Альтаир скинул чернильницу. Было ли это случайностью? Может быть. Однако едва скрываемая улыбка ассасина давала основание полагать, что чернильница была сброшена нарочно. И теперь все это не имело значения, потому что терпение Малика не было безграничным, а Альтаир своего добился. Температура в бюро стала на несколько градусов ниже, в воздухе разлилось острое чувство опасности, и даже спокойный с виду прибывший ассасин поспешил сбежать к тамплиерам, оставив этих двоих одних. – Альтаир! – прорычал Малик, стараясь вложить в голос как можно больше ярости и злости и доставая спрятанный кинжал из-под стола. Альтаир, однако, произведённым эффектом не впечатлился, потому качнулся вперёд и гаденько ухмыльнулся. Золотые глаза хищно сверкнули из-под капюшона, и Альтаир, взяв руку Малика, сам приставил кинжал к своему горлу, слегка откидывая голову назад. В любое другое время тот отправился бы плакаться Аль-Муалиму, что вот, мол, новичок совсем из ума выжил, но ярость, взбурлившая в крови от этой дерзости, смела все мысли. Никогда ещё ему так сильно не хотелось провести острым кинжалом по смуглой коже, оставляя тонкую алую нить за собой, наблюдать, как густые и тяжелые капли крови падают на белую одежду, постепенно заполняя все полотно красным цветом. В голову резко ударило, будто он выпил крепкого вина, он почувствовал, как кровь пульсирует в висках, как стало жарко. А Альтаир сидит перед ним на столе, вызывающе откинув голову, пьяняще беззащитный, находящийся в чужой власти, все ещё сжимающий его руку, но никак не сопротивляющийся. В его золотых глазах плещутся насмешка и снисходительность, и этот взгляд заставляет Малика надавить сильнее на кожу. Он наклоняется ближе, одурманенный своей силой и властью, чувствуя, как сердце заходиться галопом, как шумит в голове и пульсирует кровь в висках. Малик смотрит на его шрам, он виден так отчётливо, в таких мельчайших подробностях… Хочется отнять кинжал от открытой шеи и провести ещё раз по этому затянувшемуся шраму, чтобы потом самому остановить кровь... Малик облизывает губы, и этот жест не может остаться незамеченным: Альтаир судорожно выдыхает, будто весь воздух выбили из его груди, тянется ближе, сокращая расстояние между ними до пары сантиметров. Жар, исходящий от их обоих, сплетается вместе, сердцебиение становится одним на двоих – оглушающе громким, сумасшедшим. Кажется, будто все бюро горит вместе с ними. Альтаир слишком близко, его горячее дыхание можно почувствовать на своих губах. В последний раз в сознании Малика промелькнула мысль о том, что нужно остановить это безумие, но в следующий миг Альтаир доверчиво закрывает глаза. Нет, нужно наклониться ещё ниже, чтобы укусить его, прокусить кожу до крови, выбросить кинжал, сорвать капюшон и с силой дёрнуть за волосы, повалить и прижать под собой к столу, чтобы стало понятно, что в его бюро все подчиняется его правилам. Наклониться ещё ниже... Малик закрывает глаза. По крыше проносится шорох шагов, а через мгновение в бюро влетает один из новичков. Который, впрочем, вылетает через секунду с заикающимися извинениями и бормотаниями о том, что дождь закончился и ему срочно пора идти. Момент безнадёжно потерян. Однако Альтаира это не смущает, поэтому он, преодолевая сопротивление кинжала, быстро целует Малика, спрыгивает со стола и убегает из бюро, оставляя его начальника в одиночестве. Тот ещё долго не может прийти в себя; кинжал падает на стол из ослабевших пальцев, когда он замечает капли крови на сияющей стали. Их немного, но они превосходно выделяются на отблеске железа. Когда Альтаир вернётся, Малик закончит начатое.