unMOREly

Трэвис думал, что у него проблемы с ориентацией, но, как оказалось чуть позже, проблемы у него с головой. Основательные такие, как он сам же решил, когда в очередной раз он остался в храме один на ночь, чтобы прибрать, расставить всё по местам, зыркнуть пару раз из-под заплывшего глаза на цветную мозаику на стекле, а после, в три погибели согнувшись под одной из скамей деревянных, сквозь пальцы влажные выдыхать одно только имя, голос и стоны придушенные сдавливая непомерными усилиями. Вот примерно в тот момент-то, вернее, уже после, он понял, что дело не в том, чтобы просто вздрочнуть разок-другой на парня. Тут реально проблемы с головой. Основательные такие. Как-либо решать их, Трэвис, понятное дело, не стал. Не до этого ему было, пока расцветали на нём пятна гематом то синим, то фиолетовым, то алым, то вообще такие букеты всплывали, что он пытался в мире ориентироваться как-нибудь сугубо интуитивно — вот настолько сильно заплывали подбитые глаза. Но он, стоит признаться, держался молодцом. Он бы и дальше держался, не строй из себя Фишер мать Терезу, влезая не в своё дело. Ладно, окей, это было мило. Это в самом деле было мило, и, возможно, Трэвис мог бы даже принять его трогательное предложение периодически тусить вместе, но было во всём этом одно «но». Вот это вот самое «но» вырывалось у него из стиснутых зубов по ночам, и оно, ей-богу, мечтало ему рожу начистить во снах и наяву. В какой-то момент Трэвис решил прикинуть, а не приучил ли его отец к мазохизму случаем, но тем же вечером, получив смачный удар тяжёлой рукой по щеке, понял, что нет — бред какой-то. Тем не менее, недосягаемая по сути своей драка с Джонсоном виделась ему несколько иначе. Есть что-то… По-своему привлекательное в том, чтобы довести кого-то конкретного до кондиции судорожной мольбы о пощаде. И пока он мечтательно прокручивал в своей голове картины прикладывания патлатой головы о стол, ему прилетало по шее за то, что он думает о чём-то своём во время вечерней молитвы. Но даже если так, возможно — возможно! — он не был бы против даже проиграть разок-другой. Может быть. Боли Трэвис не боялся, уж слишком привык, поболит и перестанет. Болеть где-то меж рёбер от самого факта существования Ларри почему-то не переставало. Тогда он начал думать, что Джонсон, должно быть, просто демон. А Салли — это такой ангелочек со своими причудами, которого пристроили рядом, чтобы этому демону не дать разогнаться и, возможно, не наружу выплеснуть что-то, а скорее в самого себя. Трэвис чутким не был, Трэвис не понимал ни малейшего процесса, что творится в патлатой голове одного из главных фриков школы. Салли понимал. И Трэвис — честно — Трэвис ему тихо и молча завидовал. Ещё один пунктик в копилочку его грехов, если есть что-то грешнее, чем то, чем он занимается после службы. Трэвис не оставлял себе шансов и не давал себе ложных надежд. Скоро выпускной, скоро они все разбегутся навсегда — кто куда — а он посвятит всю свою оставшуюся блядскую жизнь служению Богу и, может быть, если ему повезёт, то годам к тридцати этот самый ваш «Бог» кинет его под колёса эвакуатора. Динь-динь, мудила небесный, тебе тут пытаются вернуть бракованный экземпляр. Забирай и подавись наконец-то. Все разбегутся — кто куда — а Джонсон с Фишером останутся вместе. Они теперь всегда вместе. Трэвис так и не принял предложение Салли потусить как-нибудь вместе. Да ну всю эту компашку к чёрту. Ему, запястья от удовольствия томного кусающему, и самому хорошо, да, хорошо. Ему не одиноко, ему не грустно, ему глотку себе вспороть не хочется. Трэвис так и не принял его предложение, глотая молча горькое сожаление.