Сказка странствий

— Трисс! — громкий, почти истошный крик заставил молодую рабыню чуть ли не бегом преодолеть оставшиеся до дверей несколько метров, рискуя при этом расплескать так любимый госпожою свежевыжатый апельсиновый сок с кусочками манго. Распахнув дверь, девушка, едва переводя дух, с поклоном протянула лежащей на роскошной кровати Звуки запотевший от холода прозрачный хрустальный бокал с фруктовым напитком. — Вот ваш апельсиновый сок, госпожа! Холодный, как вы и просили! — Почему так долго! — Звуки, жадно схватив протянутый бокал, сделала глубокий глоток и тут же, закатив глаза, истерично закричала: — Ты что мне принесла, глупая недотепа?! Он же холодный! Я же просила тебя принести мне прохладный сок, а не эту ледяную бурду! Ты что, простудить меня захотела? — Что вы, госпожа, я и не думала! — задрожав от страха, едва пролепетала Трисс. — Я сделала всё, как вы велели! Вы же сами требовали принести вам холодного! — Молчать! — яростно перебила её бывший ди-джей. — По-твоему, я не знаю, чего я у тебя просила? Ты это мне хочешь сказать, да? Может, мне об этом стоит рассказать хозяину? — Что вы, конечно же, нет! — услышав про Ручейка, бедная девушка смертельно побледнела. — Простите меня, госпожа, я так виновата перед вами! Клянусь вам, этого больше не повториться, только умоляю вас, не говорите об этом хозяину! Пожалуйста! — Трисс, умоляюще глядя на разгневанную Звуки, повалилась на колени. — Ну, хорошо! — рыжая, мстительно сузив глаза, жестом показала на дверь. — Хоть ты этого и не заслужила, но я дам тебе еще один шанс. Сейчас же иди и принеси мне еще один бокал, но смотри, на этот раз чтобы он был прохладный! Ты меня поняла, недотёпа? — Да, госпожа! Всё будет сделано сию же минуту! — Трисс, не переставая кланяться, стремглав вылетела из комнаты, звонко шлепая сандалиями по каменным плитам пола. Звуки еще некоторое время сидела на кровати, безразличным взглядом смотря на стоящий на столике бокал с фруктовым напитком. По правде говоря, приготовленный сок был вполне себе приличный и совсем не холодный, но девушке нужно было сорвать на ком-то постоянно копившуюся на душе злость и раздражение. И еще страх. Страх, который мучил её с тех самых пор, как с Ручейком стало твориться что-то неладное. Он вдруг внезапно охладел к ней, стал злым, раздражительным, часто на неё кричал без причины и, эта резкая перемена в его поведении до дрожи пугала бывшего ди-джея. Ручеёк подолгу исчезал из дома, ничего не объясняя и не говоря ей, а на её робкие попытки спросить, куда он направляется, лишь грубо отвечал, что это не её дело. Возвращался он всегда поздно, зачастую лишь на следующий день, и от него при этом весьма ощутимо разило вином и… Женскими духами. — Милый, ты опять приходишь домой так поздно… — предчувствуя беду, пыталась ластиться к нему Звуки, подбегая и норовя обнять. — Я так волновалась! Что случилось? — Тебя это не касается! — грубо отстранившись от её попыток его поцеловать, отвечал Ручеек. — Иди в свою комнату и не задавай глупых вопросов. Твое дело родить мне наследника и не путаться у меня под ногами, поняла? После этого он шел к себе, даже не взглянув на рыжую красавицу, а девушка, глотая слезы, понуро шла в свою комнату, и там подолгу горько рыдала, зарывшись в подушку. Из-за постоянных переживаний Звуки стала помногу есть, пытаясь хоть едою заглушить растущий в сердце страх и непонятную тревогу, и конечно, в конечном итоге пополнела, набрав лишний вес. Это только усугубило их дальнейшие отношения с Ручейком, теперь в его к ней взгляде читалось не только грубость, но и откровенная неприязнь, что еще больше пугало несчастную девушку. Теперь в его разговорах с нею часто звучали такие слова, как «жирная корова», «толстуха» и прочие прозвища, заставляющие Звуки реветь от жгучей обиды. Сердцем понимая, что она по каким-то причинам становиться ему не нужна, Звуки сама того не осознавая стала злой, часто кричала на прислугу, вымещая на них всю свою боль и обиду, а не так давно она даже ударила Трисс, заставив ту всю залиться слезами. А дни все продолжали неумолимо лететь вперед и живот у девушки становился все больше и больше, как и постоянный страх, черным цветком растущий у неё изнутри. Он грыз её, заставляя сердце сжиматься от предчувствия чего-то ужасного, что в скором времени должно с нею произойти. Роды должны были состояться ото дня в день, Звуки каждый день ждала их, робко надеясь на то, что хоть рождением ребенка заставить Ручейка вновь вернуться к ней. Девушка встала и подошла к стоящему рядом большому, в полный её рост зеркалу, жадно всматриваясь в глядевшее на неё оттуда отражение. Да, она изменилась. Нет, девушка по прежнему была хороша собой, только изрядно располнела, и глядя на большой, торчащий из-под короткого платья холмик живота, Звуки с трепетом положила на него обе руки, пытаясь почувствовать биение жизни. — Всё обязательно будет хорошо! — прошептала она своему отражению. Взяв со столика бокал, Звуки едва успела пригубить его, как внезапно появившееся боль почти скрутила её пополам. Бокал с соком выпал у неё из руки, со звоном разбившись о каменные плиты, и девушка, прижимая руки к животу, пронзительно закричала. Трисс, в это время входившая в комнату с новым бокалом напитка, на мгновения замерла, а потом, быстро поставив его на стол, бросилась к хозяйке. — Помогите кто-нибудь! Госпоже плохо! — отчаянно закричала Трисс, пытаясь осторожно уложить Звуки на постель. На её крик тотчас сбежалось множество слуг, девушку осторожно уложили на постель, быстро прибывший домашний врач, едва взглянув на искаженное болью лицо, вынес единственный вердикт: — Госпожа рожает! Все, кроме вас двоих! — тут он ткнул пальцем в Трисс и ещё на одну рабыню — быстро убрались отсюда вон! Вы двое останетесь мне помогать. Не волнуйтесь так, госпожа! — он с натянутой улыбкой положил руку на мокрый от пота лоб подопечной. — Всё обязательно будет хорошо! Ручеек вернулся домой только поздно ночью. Выбравшись из изящной повозки, он, ощутимо пошатываясь, побрел к дому, распространяя вокруг себя терпкий запах выпитого вина. Ему уже сообщили, что его наложница родила сына, и Ручейку сейчас не терпелось его увидеть. Едва распахнув дверь, бывший гуру, даже будучи изрядно подвыпившим, сразу почувствовал что-то неладное, едва взглянув на испуганные лица встречавшей его прислуги. — Где мой наследник? — входя в зал, пьяно проревел Ручеек. — Я хочу его увидеть! И где моя ненаглядная наложница? Почему она меня не встречает с сыном на руках? — Господин… — дрожащим от страха голосом ответил доктор. — Госпожа Звуки сейчас отдыхает у себя в комнате. Роды были тяжелыми, и она не смогла встретить вас сама… — Вот как? — тяжело взглянув на смертельно побледневшего доктора, произнес Ручеек. — Ладно. С нею я потом разберусь. Что с ребёнком? Надеюсь, с ним всё в порядке? — С ребёнком… — тут врач при этих словах сжался, словно от удара кнутом. — Господин… Мне нужно вам сейчас кое-что сообщить… — Сообщить? — Ручеек, вперив в испуганного мужчину горящий взгляд, недобро нахмурился. — О чем? Что-то случилось с моим сыном? Живо говори, докторишка, где мой наследник?! — Ваш наследник… — слова давались доктору с трудом. — Я уже говорил вам, что роды у госпожи Звуки были тяжёлые… Так вот… Мальчик, ваш сын, родился… Мертвым… Мне очень жаль… Ручеек пошатнулся. Схватившись рукою за стену, чтобы не упасть, он некоторое время стоял неподвижно, тяжело дыша и уставившись в одну точку пустым взглядом. В зале царила полная тишина, все рабы, включая и доктора, боялись даже пошевелиться, чтобы не навлечь на себя гнев хозяина. Наконец, Ручеек зашевелился и, с трудом оторвавшись от стены, хрипло произнес: — Где сейчас мой сын? — Внизу… Там холодно, и его тело находиться пока там… — Я хочу его увидеть. Отведи меня туда! — Да, господин! Уже внизу, стоя рядом с колыбелькой, в которой лежало завёрнутое в тряпочку маленькое тельце, Ручеек долго смотрел на сына. Мальчик родился с такою же фиолетовой, как и у него, кожей, а волосы были от матери, огненно-рыжие. Закрыв сына тряпкой, Ручеек, не говоря ни слова, с мрачной ожесточённостью зашагал в сторону комнаты Звуки, по пути отшвырнув в сторону попытавшегося его вразумить несчастного доктора. Пинком распахнув дверь, бывший гуру тяжело подошел к лежавшей на кровати измученной родами и слезами девушке. Та попыталась приподняться с кровати, с ужасом вглядываясь в его горящие лютым бешенством глаза. — Ручеек, любимый, у нас такое горе! — заревела она, протягивая к нему руки, и тут же поперхнулась от страшной пощечины. Сдавленно вскрикнув, девушка рухнула обратно на кровать, рыдая навзрыд от боли и унижения. — А ну, поднялась, жалкая тварь! — хрипло дыша от душившей его ненависти, процедил предатель. — Поднялась, я сказал! — он яростно схватил плачущую от ужаса девушку за волосы и вновь нанес ей жестокий удар, от которого она упала на пол. Глядя на неё сверху вниз, Ручеек негромко проговорил, медленно цедя каждое слово. — Я всё для тебя сделал… Спас от рабства. Одел. Накормил. Возвысил над другими! Всё было к твоим услугам! Роскошный дом! Вкусная еда. Любые твои развлечения и прихоти исполнялись! От тебя же мне требовалось только одно. Родить мне наследника. А что ты? Скажи мне, что ты сделала?! — гуру, больше не сдерживаясь, наклонился и снова отвесил несчастной девушке страшную пощечину, от которой та чуть не потеряла сознание. — Я не виновата! — рыдая в голос, причитала Звуки. — Я сама ревела, когда наш сын родился мертвым! Если бы ты не был так равнодушен ко мне, может, все было бы иначе! — Молчи, жирная корова! — взревел от ярости Ручеек. — Не тебе меня упрекать! Что хочу, то и делаю, я здесь хозяин! Я дал тебе всё, а ты даже родить толком не смогла! Даже это, и то оказалось тебе не под силу, жалкое, бесполезное ничтожество! Я потратил на тебя столько сил и средств, а ты! Ты! Ненавижу! — предатель, ревя от бешенства, рванул висящий на поясе короткий меч, и занес его над головой бывшей любовницы. Звуки, дико крича от охватившего её ужаса, попыталась закрыться руками, понимая, что это её не спасет от удара мечом, но Ручеек, уже собирающийся ударить, вдруг замер на полпути. И девушка, видя это, скуля, и размазывая по лицу бегущие слезы, подползла к нему, и, подвывая, обняла его ноги, с робкою надеждою смотря на его искаженное яростью лицо. — Ты же ведь не сделаешь этого, любимый? — всхлипнула Звуки. — Ты же любишь меня, я знаю! Ну скажи, что любишь! Я всё, всё сделаю для тебя, только дай мне ещё один шанс! Прошу тебя! — Прочь, тварь! — Ручеек яростно отшвырнул девушку ногой. — Между нами все кончено! Мне не нужна такая бесполезная жирная корова, как ты. Я найду себе другую, ту, которая сможет родить мне здорового, крепкого мальчугана! Ну, а что касается тебя... Гримфорд! — фиолетовый гуру неожиданно громко гаркнул, и на его крик в двери вошел огромный гоблин, тот самый, что участвовал в набеге на деревню троллей. Уйдя из отряда Брагуса, наемник нанялся к Ручейку и с тех пор верно служил ему телохранителем и личной охраной. Зайдя в комнату, Гримфорд почтительно прорычал: — Слушаю, хозяин! — Завтра же отведешь эту корову на невольничий рынок! — дрожащим от ненависти голосом приказал Ручеек. — Там продашь её за один золотой первому любому встречному, кто захочет купить. И пока не продашь, назад с нею не возвращайся! Ты меня понял? — Как прикажете, хозяин! — ухмыльнулся громила. — И если я вас правильно понял, она… Вам больше не нужна? — Да! Ты все верно понял. — Тогда, в таком случае… Могу ли я воспользоваться? — тут гоблин вопросительно поднял бровь, плотоядно глядя на замершую от страха девушку. — Моей бывшей наложницей? — поняв наемника, усмехнулся Ручеек. — Да, можешь! Она мне больше не нужна. Если хочешь, можешь попользоваться ею до утра, а потом продай. — Хорошо, хозяин! — обрадовано оскалился Гримфорд. — Ну, что крошка. Пошли! Порадуешь меня на прощанье! — он подошел к рыжеволосой красавице, и легко поднял отчаянно визжащую Звуки на плечо. — Нет! Нееет! Ручеек! Любимый! Не делай этого! Пожалуйста! Пожалуйстааа! Ааа!!! Предатель, даже не взглянув на бывшую любовницу, направился вниз, к ожидающей его на улице повозке, готовой увезти его к новой выпивке, развлечениям и роскошным женщинам, томно ожидающих его в местных борделях. Гримфорд, подождав, пока хозяин не уйдет, с ухмылкой бросил воющую от страха и безысходности девчонку на кровать. — Ты даже не представляешь, как долго я ждал этого момента! — облизнулся громила, глядя на соблазнительное тело несчастной наложницы. — Пока ты была у хозяина, я и думать не смел о тебе, но времена меняются. Сегодня, ты вся моя! На всю долгую ночь! — Нет! Нет! Нееет! — дикий крик потонул в треске разрываемой материи, когда Гримфорд одним легким движением разорвал на девушке одежду и, утробно рыча, навалился сверху. На следующий день наемник продал девушку, как и требовал Ручеек, за один золотой первому покупателю, обратившему на неё внимание. Им оказался известный плантатор сахарного тростника, регулярно закупающий рабов для работы на плантации. Соблазнившись на молодость Звуки, и почти даровую цену, он, не раздумывая, купил её, где после, потирая от радости руки, привел к бараку, где жили невольники. Втолкнув почти полумертвую от шока и пережитого девчонку в барак, плантатор ушел, оставив новую рабыню наедине с остальными. Едва держась на негнущихся ногах, в порванной одежде, с безумными глазами, Звуки безразлично смотрела, как из толпы к ней вышла невысокая девушка из расы хоббитов и вразвалку подошла к ней. Она раньше служила прислугой в доме Ручейка, пока не была продана сюда, и поэтому сразу узнала в рыжеволосой девчонке бывшую госпожу. — Ха, посмотрите, кто к нам тут пришел! — со злобным торжеством воскликнула хоббитка. — Хозяйская подстилка, собственной персоной! Что, наскучила своему ненаглядному Ручейку? Вышвырнул он тебя, да? Ну, ничего, сейчас мы это исправим! Рабыня подняла руку, и со всей силы, наотмашь ударила Звуки по лицу, заставив ту, как подкошенную, упасть на засыпанный соломой пол барака…