Несмотря на разрывающую её изнутри пульсирующую боль, Тихоня всё же смогла пройти ещё несколько десятков метров, поминутно останавливаясь, и согнувшись, прижимая руки к животу. Она понимала, что помочь ей было некому, никого не интересовала рожающая нищенка, да к тому же ещё и из неизвестного народа. С искажённым от страданий лицом, тяжело дыша, девушка, шатаясь, брела по дороге до тех пор, пока очередной приступ буквально не повалил её на землю. Боль стала настолько невыносимой, что она, уже не пытаясь больше сдерживаться, просто кричала, распластавшись в пыли и сведёнными судорогами пальцами придерживая выпуклый холмик под изодранными остатками платья.
Неожиданно в одной из стоявших поблизости лачуг отворилась дверь, и из неё, подслеповато щурясь, вышел старик, недоуменно озираясь по сторонам в поисках источника крика. Увидев лежащую на дороге девушку, он, удивлённо вскрикнув, тут же поспешил к ней, смешно семеня на согнутых годами ногах.
— Ах ты, моя милая! Вот ведь беда-то какая! — всплеснув руками, запричитал старик, едва увидел её состояние. — Бедняжка! Ну, пойдем же, пойдем скорее ко мне в дом! Давай, я помогу тебе встать! Не знаю, что с тобою, но моя старуха тебе обязательно поможет, ты главное не бойся!
С трудом приподняв девушку с земли, старик, заботливо придерживая её за плечи, осторожно довел Тихоню до своей ветхой лачуги и там, зайдя в дом, усадил на старый, но еще крепкий деревянный стул.
— Вот, посиди пока, дочка! — ласково проговорил он тихо стонущей девушке и, успокаивающе погладив её по руке, со смущенным видом обернулся к стоящей у печки седой, но еще крепкой женщине, очевидно, своей жене.
— Анна, дорогая, я вот… Тут…
— Кого это ты сюда привел, старый пень?! — грозно уперев руки в бока, начала старуха. — У нас что тут, приют для грязных нищенок?! Самим есть нечего, а тут ещё ты в дом всяких оборванок тащишь! Совсем с ума спятил на старости лет?!
— Прости пожалуйста, дорогая… — старик виновато глядел на разбушевавшуюся старуху. — Но ты же меня знаешь, я не мог поступить иначе! Этой бедной девушке было так плохо, что я просто не посмел пройти мимо! И ей сейчас очень нужна твоя помощь, так прошу тебя, помоги ей! Ты же у меня хорошая женщина!
— Хорошая женщина… — уже остывая, проворчала жена, сердито посматривая на неподвижно сидевшую Тихоню. — Ходят тут всякие, только работать мешают… А разные старые дуралеи им помогают! Тоже мне, святоша нашёлся…
Она ещё хотела добавить от себя что-то обидное, но в этот момент Тихоня, до этого молча слушавшая перепалку двух стариков, не выдержала. Весь разговор она из всех сил пыталась сдерживать рвущийся с губ мучительный стон, но когда боль достигла своего апогея, девушка уже не могла больше молчать. Согнувшись и прижав руки к животу, бергенка почти не переставая стонала, покачиваясь на скамейке и почти падая с неё на выщербленный деревянный пол. Увидев это, женщина сразу же изменилась в лице и, уперев на мужа нахмуренный взор, громко закричала:
— Ну, что уставился, старый хрен?! Беги скорее, неси полотенца и горячую воду! Много горячей воды! Не видишь что ли, девчонка рожает!
— Да, да, конечно! Я сейчас! Я мигом! — сразу же засуетился старик и, что-то неразборчиво бормоча себе под нос, подхватив два ведра, заспешил к стоящему во дворе колодцу. Старуха, глядя на стонущую девушку, вздохнув, лишь мрачно покачала головою. Подойдя к ней, она взяла её за руку и жестом показала вставать.
— Пошли, приляжешь на нашу кровать! — хмуро сказала женщина. — Не будешь же рожать сидя на скамейке! Ох, горе ты мое… И откуда вы только беретесь на мою голову…
Приподняв стонущую девчонку, старуха помогла ей доковылять до кровати, накрытой старым дырявым пледом, и кряхтя, кое-как уложила на неё. Когда через полчаса к ней подошел запыхавшейся старик, держа два ведра с горячей водою и полотенце, она лишь молча кивнула ему, выразительным взглядом указав на дверь.
— Я понял, дорогая, понял, всё, я уже ухожу! — заторопился мужчина, поняв, что хотела от него жена. Выйдя во двор, он присел на лавочку возле стены и так и просидел там весь день, прикрыв глаза, и слушая доносящиеся из дома полные боли крики этой странной девушки с большими зубами, молясь про себя за её здоровье. Старик так и уснул, сидя прислонившись к стенке, пока сквозь сон не услышал раздавшейся пронзительный крик младенца. Вскочив, как ужаленный, он бросился к двери и, рванув её, тут же облегченно вздохнул, с улыбкой глядя на открывшуюся картину.
Тихоня лежала на смятой постели вся мокрая от пота, тяжело дыша, бережно прижимая к себе плачущего ребенка, а его жена стояла рядом, устало вытирая взмокший лоб. Завидев мужа, она тоже угрюмо улыбнулась и кивком головы показала на новорожденного младенца.
— Девочка! Поздравляю! Ох, и намаялась же я сегодня с тобою… Мамаша…
— Спасибо… — обессилено прошептала девушка, с благодарностью глядя на стариков. — Спасибо вам огромное! Вы спасли нас!
— Да ладно! — устало отмахнулась старуха. — Это ты муженька лучше моего благодари! Он тебя сюда притащил! Ребенка-то хоть как назовешь? — почти по-доброму усмехнулась она.
— Я всегда хотела, чтобы у моего малыша было красивое имя, не такое, как у меня… Наши бергенские имена смешные и глупые, помню, Дерик всегда над ним подшучивал… — Тихоня на миг отвернулась, чтобы скрыть набежавшую слезу, и с нежностью взглянула на личико ребенка. — Назову её Эмили! Пусть будет так!
— Эмили? Красивое имя! — согласилась хозяйка. — Даже мне понравилось! Ну, ладно! До утра можешь у нас ещё переночевать, так уж и быть, учитывая твое состояние, разрешаю! Но чтобы уже завтра даже духу твоего здесь не было! Ты хорошо меня поняла, девочка?
— Да… Поняла… Я уйду… - опустив глаза, тихо ответила та.
— Ну, вот и замечательно! - хозяйка холодно улыбнулась. - Отдыхай!
Утром Тихоня, осторожно взяв на руки ещё спящего ребёнка, тихо, чтобы не разбудить хозяев, вышла из дома и, распахнув калитку, быстро зашагала по дороге. Уже в самом конце деревушки её вдруг неожиданно нагнал старик и, с трудом переводя дыхание, сунул в руки небольшой сверток из ветхой тряпки. Девушка, с изумлением глядя на мужчину, машинально приняла его и, развернув, увидела там несколько ломтей черствого сухого хлеба.
— Вот… Возьми дочка! Я как-нибудь сегодня обойдусь, а вот тебе он будет намного нужнее! Бери, бери! — торопливо произнес старик, видя, что потрясённая бергенка хочет вернуть его обратно. — Я себе еще достану, а ты ешь! Ты ведь теперь не одна, тебе и о ней нужно подумать! — он кивнул на спящего на руках у девушки младенца.
— Спасибо вам! Спасибо за всё! Я никогда вас не забуду за вашу доброту! — Тихоня, роняя на землю капельки слез, с чувством обняла старика. — Спасибо…
— В добрый путь, милая! — грустно улыбаясь, попрощался с ней старый хозяин. — Пусть у тебя всё будет хорошо! И ты это… Не серчай пожалуйста на мою старуху… — виновато опустив глаза, произнес старик. — Она у меня хорошая женщина, просто… Мы и вправду не можем тебя у нас оставить… Самим порой есть нечего, а тебя с малышом нам и подавно не потянуть… Ты уж прости нас за это…
— Всё хорошо, я вовсе не сержусь на вас! Вы и так сделали для меня очень многое! — девушка ободряюще сжала ладонь мужчины. — Надеюсь только, что и я когда-нибудь смогу отплатить вам той же добротой! Прощайте!
Старик еще долго стоял на дороге, махая на прощание рукою этой странной чудной девчонке.
— Ты только выживи, дочка, а большего мне и не надо… — смахнув с глаз скупую слезинку, прошептал он, где-то в глубине чувствуя сердцем, что больше никогда уже её не увидит…
********************
Отдав Тихоне свой последний кусок хлеба, старый хозяин домика оказался прав. Теперь ей приходилось заботиться не только о себе, но ещё и о своей новорожденной девочке, которой, как и ей самой, требовалась тепло, кров, и еда. А с этим-то как раз всё было очень и очень плохо… Молодую бергенку по-прежнему никто не хотел брать на работу, ей часто негде было спать, и очень часто нечего есть. Если ей везло, она бралась за самую чёрную и грязную работу, порою просто за миску пустого супа или старой каши, которую хозяева из милости отдавали ей.
Но так бывало не всегда, и зачастую, девушке приходилось довольствовалась одними ягодами или дикими плодами, которые удавалось насобирать в лесу. Холодными ночами она укрывалась где-нибудь в поле, зарывшись в сухую траву и последними остатками драной одежды пытаясь согревать спящую Эмили. Девочка, как и она сама, часто недоедала, и из-за этого постоянно плакала, приводя Тихоню в состояние полного отчаяния.
Проходя мимо многочисленных деревушек, бергенка порою просто подходила к домам и униженно просила у хозяев дать ей хоть немного еды, не ради себя, но ради её дочери. Кто-то с бранью прогонял оборванную нищенку с ребенком на руках, кто-то равнодушно проходил, даже не удостоив её взглядом, кто-то лишь презрительно усмехался, швыряя ей, как собаке, объедки со своего стола. Были и такие, кто, глядя на красивую, хоть и оборванную девчонку, глумливо улыбались, предлагая ей еду взамен на определённые «услуги». Тихоня, какой бы голодной она не была, всегда с гневом отвергала подобную «помощь», хотя в душе понимала, что долго ей так не протянуть…
Так дни пролетали за днями, и постепенно теплое лето, царящее в этой стране, стало сменять холодная дождливая осень. Тихоня отчаянно мерзла промозглыми ночами, всё свое тепло отдавая ребёнку, от постоянного голода у неё слабели ноги и кружилась голова, но она все равно упорно продолжала брести по промерзлым дорогам королевства в последней надежде спасти хотя бы дочь…
Большой город появился внезапно, словно вырастая из-под земли, своими каменными домами сменив жалкие деревянные лачуги, в изобилии по натыканные вокруг. На его широких мощеных улицах царил уже поздний вечер, когда донельзя измученная Тихоня добралась наконец до его огромных ворот. Шёл холодный проливной дождь, она брела сама не зная куда, глядя перед собою пустым взглядом, вся мокрая до нитки, едва передвигая ослабевшие от голода ноги и прижимая к себе ворох тряпок с завернутой в них маленькой малышкой. Когда сил идти дальше уже почти не оставалось, молодая бергенка, завидев впереди ярко горевшую вывеску, висевшую над дверью под большим карнизом, из последних сил побрела туда в надежде хоть как-то обогреться.
Под карнизом было довольно сухо, и Тихоня, прикрыв от усталости глаза, обессилено прислонилась к холодной каменной стене дома, судорожно обнимая руками драгоценный сверток. Эмили давно уже даже не плакала, на это у неё просто не было сил, она лишь тихо лежала под ветхими тряпками, и только слабый парок от её дыхания говорил о том, что девочка ещё жива. Неожиданно дверь, ведущая в дом, негромко скрипнула, и оттуда, зябко поеживаясь, вышла невысокая, но очень крепкая и ладная девушка, одетая в довольно вульгарный наряд. Эта была девушка-гном.
Её густые каштановые волосы были заплетены в две длинные роскошные косы, которые свободно ниспадали ей на спину, придавая и без того вульгарному облику поистине сногсшибательный вид. Большущие глаза на круглом лице удивленно смотрели на грязную, мокрую нищенку, а курносый нос вдруг забавно сморщился, когда девчонка улыбнулась. Покопавшись в карманах, гномунья извлекла оттуда короткую курительную палочку и, чиркнув огнивом, с наслаждением затянулась.
— Что, подруга, вижу, хорошо тебя приперло, да? — пуская изо рта густые клубы дыма, сочувственно проговорила девушка. — Папаша-то хоть где? — она жестом показала на притихшую Эмили.
— Я… Не знаю… — едва дыша, с трудом ответила бергенка. — Он… Уплыл на корабле…
— Морячок, значит? Понятно! — чуть усмехнувшись, сказала гномунья. — Поматросил, значит, и бросил. Знаю я этих мужиков, все они, козлы, такие, сначала заделают малыша, а потом бегут в кусты! Тебя-то саму хоть как звать-то?
— Ти… Тихоня…
— Тихоня? Серьезно?! Что за дурацкое имя! — беззлобно рассмеялась вульгарная девчонка. — Первый раз в жизни слышу, чтобы кого-то так называли! А, хотя, ну-ка постой, постой… — тут она внимательно присмотрелась к лицу молодой нищенки и удивленно хмыкнула. — Гмм... Извини подруга, но что-то не припоминаю я таких, как ты… Откуда ты взялась?
— Я… Не помню… Далеко… Очень далеко…
— Понятно… — задумчиво протянула гномиха, бросая недокуренную палочку на землю и старательно растирая её изящною ножкою в красивом сапожке. — Ты… Вот что… — внимательно глядя на обессилившую девушку, произнесла она. — Пока дождь не кончился, давай, заходи-ка к нам! В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит, не говоря уже о таких, как ты, с ребенком! В доме тепло и сухо, обогреешься хоть, пока сидишь! Заодно и малыша отогреешь, он у тебя, бедняжка, замерз уже совсем! Пойдем, пойдем, давай! — открыв дверь, поманила её к себе девчонка. — Зайдешь, а там видно будет, что дальше делать! Надеюсь, мадам Абели тебя не прогонит… Меня, кстати, Гертрудой звать, если что! — весело улыбнувшись, представилась гномунья, помогая Тихоне пройти через дверь.
Когда деревянные створки за девушками закрылись, на пустынной улице, поливаемой промозглым дождем, не осталось никого, если не считать яркой вывески, висящей над карнизом, на которой большими цветными буквами горела надпись:
БОРДЕЛЬ МАДАМ АБЕЛИ! ЛУЧШИЕ ДЕВОЧКИ ТОЛЬКО У НАС!
