The Queen of the Ahura

Королевские покои, расположившиеся в самых высоких отстроенных башнях, погружены в полумрак, только острый серп месяца любопытно заглядывает в окно, скрывающее комнату невесомыми тканевыми завесами. Воздух наполняется полуночной свежестью, изредка хлопает крыльями ночная птица. Так тихо. Элика давно уже не жалует отсутствие звуков, напоминающее звенящую, лежащую плотным одеялом тишину на Землях, покорённых Ахриманом. С повторным заточением Бога Разрушения Элика, осторожности и тревоги в которой прибавилось с лихвой, старается избегать молчания, опасаясь вновь быть обманутой собственными ощущениями. Принц ведь говорил, что непроницаемая тишина — дурной знак. Предостережение прочно вплетается в её сознание, хотя сам мужчина явно наслаждается воцарившимся спокойствием, отпустив вожжи. Королева Элика устало сидит на широком подоконнике, свесив одну ногу вниз, а вторую согнув в колене и устроив на ней голову. Высота — до головокружения огромная. Ночь — звёздная, протяни руку и зачерпни горсть доверительно рассыпавшегося хрусталя. Тишина — неожиданно привычная, безопасная, обволакивающая. Здесь не слышно, как пируют Ахуры, вернувшиеся на родину, к истокам. Элика иногда лишь улавливает мирный полёт сокола, недавно возвратившегося в эти края — знак того, что природа приходит в себя после прекращённой катастрофы — да монотонный гул ветра в горах. Вид — потрясающий, чарующий, манящий, родной. Элика глядит на своё Королевство, медленно, но верно поднимающееся из руин, и с трудом сдерживает слёзы благоговейного трепета. Всё возвращается на круги своя. Всё тяжело, но оправляется, восстаёт из-под карающей длани Ахримановой скверны, сгинувшей вместе с её создателем. Ахуры, лишившиеся силы Ормузда, всё равно набирают, накапливают мощь — долгожданным единением, глубинной верой и заветами предков. Принц, сидящий напротив, с другой стороны оконного проёма — притихший, задумчивый, неожиданно кроткий. Непозволительно, просто непозволительно красивый. Чуткий лунный свет смягчает черты его лица, серебрит густую тёмную копну, придаёт его взгляду выразительности и таинственности. Или же это вино, что они распивают на двоих в уютном молчании последний час. Королева Элика подпирает голову ладонью и смотрит на Принца в упор, гадая, когда же он обнаружит её взгляд. Красив, плут, нельзя этого отрицать. Красив настолько же, насколько и непонятен. Элике казалось, что она знает его, как свои пять пальцев, пока они бок о бок боролись с Тьмой и исцеляли Плодородные Земли — что сложного в пройдохе, охотливо обворовывающем гробницы? Только потом она поняла, что всё не так просто, как казалось. А сейчас он прячется под масками балагура пуще прежнего, будто закрывается от неё. Принц тихо напевает какие-то восточные мотивы, смутно напоминающие песни её народа, но отчего-то бесконечно далёкие, словно он принёс их с собой с земель дремучих и неизведанный. Но кто знает? Если он видел шипящее, урчащее, надрывно стонущее море, видел до зубовной боли морозные ледники, видел непроходимые первозданные леса, жемчужины дальних королевств, их роскошные столицы и бедствующие окраины… Стоит ли удивляться тому, как его песни далеки для неё? Как он сам далёк от неё? Принц мурлычет себе под нос чуть хрипло, устало, но безмятежно. Элика не разбирает слов, даже отдалённо не понимает языка, но густой бархатный баритон окутывает её, гипнотизирует, вынуждает таить дыхание и вслушиваться жадно. — Мне важно это знать. Ты счастлива, Элика? — вдруг прерывается он и поворачивается к ней всем телом. Заметил-таки. Вино наводит слабый дурман, но Элика пьёт совсем немного, а Принц всё равно внимателен, как и всегда. Ещё и взгляд слишком разумный, цепляющий глубиной потемневшего до гулкой синевы омута, проникающий под кожу и куда-то, быстро-быстро по венам, — в сердце. — Я счастлива, Принц, — шепчет она. Её Королевство копит силы, чтобы снова вспыхнуть, раскрыться бутоном, у неё под боком, но забываются скромно восстающие шпили, сдержанно отливающие золотом возводящиеся крыши, тихо поднимающиеся стены новой твердыни. Королевство? Ахуры? Да, Элика счастлива. Но Элике до разрывающей грудную клетку боли тоскливо знать, что Принц покинет её обитель. Странник, посланный, наверное, самим Ормуздом, сыграл свою роль в судьбе её народа. Пора возвращаться к устоявшейся картине мира — и Ахурам, и ему. Он сам сообщил ей эту весть два дня назад, готовясь отправиться в длинный неизведанный путь на третий. Уже сегодняшним утром, как сменит на посту бледноликую луну-караульную её двойник — лучистое жаркое солнце. — Почти, — добавляет она неслышно и смачивает губы вином. Обводит невидящим взором её владения, поднимает на него нечитаемый взгляд и спрашивает в ответ: — А ты, Принц? А он смотрит на неё долго и пристально, не мигает даже. И глаза его кричат громче любых слов, потому что она научилась заглядывать ему в душу через идущие расколами улыбки. — Я не знаю, — бормочет он честно, впервые не скрываясь за шутками и обольстительными усмешками. Искренний, открытый, слегка дурманный из-за напитка — читай его, всё позволит, всё простит, как бы больно ни было. — Может, найду счастье на севере. Давно не был там. Королева решительно отодвигает в сторону кубок с остатками вина. Нельзя так — с ним, с ней. Элика, положившая жизнь на защиту мира, всего один раз скажет, что они оба достойны своего счастья. Принц тысячи и сотни тысяч раз твердил, что самоотверженности в ней на десятерых, и Элика не умеет думать о себе. Но сегодня… Сегодня, наверное, она хотя бы раз с ним согласится. — Ты останешься со мной? — Прямо, без ужимок, намёков и недомолвок, что преследовали их всё это время. Элика — Жрица Ормузда, привыкшая к хитросплетениям судеб и самого мироздания, но человеческая натура ей не чужда. А путаницы в короткой человеческой жизни утомляют. Сколько раз она чувствовала на себе прожигающие взгляды Принца? И сколько раз сама смотрела неотрывно и заворожённо? Сколько раз он ловил её над пропастью каньонов, касался её ненастойчиво, но нежно, всегда показывая, что вот он, рядом? И сколько раз она бросалась за ним в омут Тьмы, спасая от пут Ахримана, светя ему ярко и надёжно? Принц своими руками ссыпал в прах все их титанические труды и вновь выпустил Ахримана, только бы вернуть её в мир живых — это ли не весомое доказательство того, что судьбы их отныне переплетены так крепко, что и не разберёшься, где чья? Элика проницательна и мудра, чтобы связать всё в одно целое и воскресить в сердце пылающую решимость. — Думаешь, это хорошая идея? — спрашивает Принц и тоже отставляет в сторону початый кубок. Мгновенно его лицо искажает гримаса боли, словно он на грани отчаяния. — Я расхититель гробниц, Элика, и мы оба знаем, что это означает. Проходимец, случайно впутавшийся в усобицы богов. Ахуры вряд ли будут рады мне, да и что они скажут на то, что их королева якшается с оборванным прохвостом? Принц выплёвывает откровение и снова закрывается от неё на семь печатей, отвернувшись к пейзажу. Теребит левой рукой чистую белоснежную рубаху на груди — думает, наверное, что ещё носит железную перчатку, и пытается разодрать кожу, добраться до щемящего безнадёгой сердца. Элика отбрасывает изумления и сосредотачивается на собственной смелости, плещущей через край. Если уж он отвергает влияние самой Вселенной, то Элика сполна может верить за них обоих. Королева поднимается на подоконнике в полный рост и делает к Принцу два шага, оказываясь вплотную. Не спешит садиться, так что мужчина задирает голову, чтобы лицезреть её. Чтобы лицезреть Её — величественную, с царственной осанкой, слегка надменную. На ней самая простая для королевы одежда — покрытые узорами, песочного цвета шаровары и белоснежная рубаха, расшитая золотыми нитями. Да если бы она всё так же ходила в некогда дорогих изодранных лохмотьях, это ничего бы не изменило — не вытравишь из неё голубой крови, не искоренишь гордого взора, не сломишь несгибаемую волю. Принц скользит по ней глазами, вбирая каждый сантиметр Её тела, Её совершенства, Её богоподобия. — Я спросила: останешься ли ты со мной? — повторяет она со стальным нажимом. Элика едва ли взошла на престол и взяла в свои руки бразды правления, но металл в голосе ей дался сразу же. И вот она впервые неохотно, но использует свой статус Королевы Ахуров с ним, что действует безотказно. Принц подбирается, выпрямляет спину и не смеет отвести глаз. — Я не упоминала Королевство или же Ахуров, не говорила, хорошо это или плохо. Я спросила прямо и требую прямого ответа. Принц теряется: у его Королевы в глазах цвета шоколада, что он пробовал лишь однажды, помимо твёрдости — вдруг одна на двоих измученная безъязыкая тоска: «Что же мы будем делать?». Так много нужно сказать, так много хочется сказать, но севший голос против воли застревает в горле. Невыразимое обличить в слова. По обыкновению красноречивый Принц, в любой ситуации умевший применить свой талант, а в особенности направить его на игриво подмигивающих девиц, с ощутимым трудом перебирает в голове варианты. Всё не то. Не так. Он привык разбрасываться признаниями в любви, не видя в них какой-либо ценности, привык говорить то, что девушки хотят услышать. С Ней нужно взвешивать каждое слово и говорить что-то настолько всеобъемлющее, чтобы у неё не осталось сомнений. И Принц тоже берёт на себя непомерную ношу, первым решаясь нарушить неопределённость, жертвуя всем, что имеет, выворачивая наизнанку душу: — Останусь. Она протягивает к нему руку тогда, когда он сам тянется ей навстречу. Грубая мужская ладонь обхватывает нежную женскую. Принц перебирает её пальцы, гладит костяшки; Элика оглаживает переплетение вен под его кожей, мягко касается запястья. И, кажется, это их самые откровенные прикосновения спустя столько времени.