Каждый вонючий ф'лах...

Дравире претило мародёрство и остодаэдрели нордские гробницы. Терпеть вонь от затхлости и мертвецов? Нет уж, деньги, даже большие, этого не стоили, тем более для того, кто их мог прикарманить с гораздо меньшей вероятностью погибнуть, чем от опущенного на голову топора драугра или устроившего из гробницы логово бандита. Из любого правила есть исключения, а принципами порой можно поступиться. Неприятно, мерзко, противно, но Дравира порой это вламывалась в нордские гробницы, когда игра стоила множества свеч… А ещё — беседовала с теми, с кем предпочла бы никогда ни при каких условиях не иметь дел. Она стояла перед ярлом Виндхельма во всей красе. Полностью одетая, закутанная по острый подбородок в мех, потому что в суровом Истмарке очень холодно, однако чувствовала себя голой, несмотря на то, что во взгляде собеседника не видела похоти. Неприязнь, даже ненависть — да. «Хотя… Он по их меркам немолод, однако ни жены, ни детей… Неужели такой большой, какой у него, просто висит?» — Дравира отмахнулась от неуместных мыслей и уставилась не на нос, а в светлые нордские глаза. — Я всегда считал, что так, как ты, заявляются сюда либо смельчаки, либо дураки! — Ульфрик Буревестник усмехнулся в бороду. — Придётся прибавить к ним просто наглецов. Дравира восприняла эти слова как комплимент. Само собой, она не трусиха, однако не дура уж точно. Ей польстило, что, несмотря на неприязнь не только к ней самой, но и к её происхождению, Ульфрик Буревестник не считал, что «данмер» равно «скудоумный». — То есть как… Она показала письмо от вас, ярл! — забормотал проводивший до трона Дравиру стражник. — Если прикажете, вытурим взашей… — Заткнись! — Ульфрик Буревестник зло зыркнул на подчинённого не менее зло вытаращился на Дравиру. — Говори, какого хрена припёрлась. Ясно же, что не поглазеть! О, той было что сказать, однако в более личной обстановке, где останутся только она, Буревестник и… Скорее всего, беседа не обойдётся без Ульфрикового цепного пса, точнее, ручного медведя по имени Галмар Каменный Кулак, но пусть так: тот — заинтересованное лицо. Здесь же, прилюдно, ей сказать нечего, поэтому она проговорила нелепость: — Большого и толстого, какой я люблю, ярл. — И снова взглянула на нос, крупный. Как легенды не сжигали деревень, так и приметы не лгали — Дравира имела как счастье, так и несчастье в этом убедиться. С Буревестником, правда, она спать не собиралась. Сообразив, что пошлые шуточки более чем неуместны, она спешно добавила: — Как… Как отмычка, которую пришлось подобрать к замку Корваньюнда. Дравира продумала каждое слово, каждое предложение, прежде чем прийти сюда. Сочинить текст, чтобы походил на приглашение из дворца Виндхельма, и то было легче (а тот, кто прекрасно подделывал почерк, давно работал на Гильдию Воров). В конечном итоге усилия оказались напрасны, ей пришлось импровизировать. Но впустую потраченные усилия всё же окупились с лихвой: Ульфрик Буревестник согласился на разговор. Он не любил щеголять ценными вещами и выставлять их напоказ, подметила она, покинув тронный зал. Тем сложнее, а значит, и интереснее — выведывать, куда тот запрятал ценности. Во дворец Виндхельма Дравира Дрет когда-нибудь наведается, но не в гости к отнюдь не любезному ярлу.

***

— Предупреждаю сразу, чтобы не было обид: если что-нибудь сопрёшь… — эта фраза далеко не нова. Даже дослушивать не имело смысла. Разнообразие концовки невелико. Либо Дравира услышит: «…то я тебе переломаю все пальцы», либо: «…будешь гнить в тюрьме!» Она давненько не слышала угроз срубить голову. Довакин нордам нужен, даже такой, кого бы они с радостью четвертовали. Благодаря драконьей крови развязаны руки, размышляла Дравира, разглядывая стены, каменные, украшенные только синим стягом с медвежьей головой. В центре — стол, на нём — карта. И всё. Никакого ларя, никакого серебряного бокала, кроме дешёвой кружки из олова, из которой только что отпил ярлов… Прихвостень? Нет. Вспомнились переговоры на Высоком Хротгаре. И Буревестник, и Галмар Каменный Кулак общались скорее как друзья, чем как главарь с подчинённым. «Хотя… Не потому ли ярл в свои годы не женат, что этот ему вместо жены?» — Дравира вздрогнула, но не потому, что осознала, что пошлые мысли неуместны здесь и сейчас. Галмар Каменный Кулак скорее не заговорил, а зарычал: — Назови хоть одну причину, почему я должен ей верить, Ульфрик! Фамильярное обращение лишний раз подтвердило, что эти двое, самое малое, друзья. — Причин не верить тоже нет! — Дравира уставилась на крупный нос, но не Ульфриков, затем почесала свой, маленький. — Заткнись. Когда дадут слово, тогда и будешь говорить! — Галмар заметно разозлился: щёки побагровели и глаза заблестели не оттого, что он хлебнул лишку. Дравира причину гнева понимала. Наверняка оба гадали, как и где просчитались настолько, что их разговор о Зубчатой короне подслушали. — Пусть говорит, Галмар. Раз хватило наглости и безрассудства ввалиться сюда, значит, есть что сказать. Верно говорю? — Ульфрик сощурился, отчего крупный нос показался ещё больше. Много раз Дравира продумывала, что сказать. Она расхаживала взад-вперёд среди ночи, раздражая Ромлина и отвлекаясь только на плач сына. Но стоило попасть во дворец Виндхельма — и первые слова, которыми она намеревалась начать монолог, вылетели из головы. Только сердце ухало и в висках стучало, а в голову не шли умные мысли. — Прямых доказательств и правда не предоставлю, — начала Дравира. «Потому что принёс бы корону на подносе сюда только глупец», — додумала она, не высказав эти мысли вслух. — Но это можно проверить, если послать людей в Корваньюнд. Замки там взломаны. Правда, далеко не все драугры упокоены, потому что я обхожусь без боя там, где можно обойтись, и подбираю бесшумных наёмников. Она замолчала. У неё не спросили, где и как она выведала про корону. Как пить дать эти двое в первую очередь подумают, что во дворец затесался её шпион. Если спросят, она поведает, как и где это узнала, заодно… У Ульфрика Буревестника появится причина быть ей благодарным — за то, что предупредила о том, что Туллий отдал приказ своим людям выдвигаться. Более того, поручил командование легату Рикке. В том, что в Имперском Легионе служат далеко не всегда имперцы, есть преимущество по сравнению с Братьями Дури… то есть Бури. Не везло Дравире на такого норда, который бы мечтал отгрызть Скайрим у Империи, но при этом работать на неё. Попадались, увы, только такие, которые не желали морозить задницы в лагерях. С Легионом проще. Всего один данмер из Виндхельма, которому надоели притеснения со стороны нордов… Правдивая легенда, точнее, даже не легенда, а часть биографии. — Доказательств не предоставишь… Может, хотя бы словами попытаешься убедить, что не врёшь? — Галмар заметно успокоился. Когда допил, разумеется. Таки затребовал объяснений, откуда ей известно о короне. Выпятил нижнюю губу и сощурился, отчего большой нос стал казаться крупнее. Проклятье, опять большой — и не только нос! Дравира призналась, откуда утекли к ней сведения, не вдаваясь в подробности, не произнося имён и не забывая при этом подумать: «Если бы не я, твоя распрекрасная корона, ярл, была бы в руках Туллия». А ещё она намекнула, что в Корваньюнд собрались наведаться непрошеные гости. Уже за одно это Ульфрику Буревестнику следовало быть благодарным. Увы, тот не таков. Дравира была для него — и останется — серозадой воровкой, преступным отребьем, от которого хотелось бы избавить Скайрим, если бы в ней пропала нужда. Всё, что она получит — подавленную ярость, нескрываемые вспышки ненависти в её сторону, потому что Буревестник ой как не любит, когда его пытаются припереть к стенке. Медведь — иное сравнение не приходит в голову. Увы, узнать наверняка не получилось, с его ли согласия, гласного или негласного, в Виндхельме обосновались «Саммерсетские тени». Вполне вероятно, если учесть, что́ она прочла в изъятом — точнее, стащенном — из посольства досье, Буревестника продавили. Значения это, впрочем, не имело. В любом случае тому выгодно избавиться от «Саммерсетских теней», а сделать это, кроме как разбить в Виндхельме базу Гильдию Воров, тем самым вытеснив их и лишив возможности в дальнейшем раскинуть сети, невозможно. Дравира готова потерпеть вспышки гнева попавшего в капкан медведя, потому что игра стоила свеч.