У меня

— Класть на все болт — глупо. Чанбин подходит ближе, садясь на лавочку рядом. Воздух влажный и какой-то тяжёлый. Октябрь обещает быть не солнечным и жарким, а на редкость паршивым — Хвану такое нравится. Он протягивает другу зажигалку и ждёт, пока Со не начнёт разговор. Ясное дело, что ему невдомек, почему Хёнджин обижает многих, включая сводного брата. У Хвана и так проблем выше крыши из-за поведения в школе, ещё и в семье решил повыпендриваться. — Думаешь? И усмехается. Кто из них двоих вообще старший. — Ты — засранец, — заключает он. — Минхо сказал, что ты навешал брату лапши на уши. У тебя же, мать твою, около ста тысяч вон, и это только те деньги, о которых мне известно. — Мир несправедлив. — О да, — цокает Чанбин, выбрасывая окурок. — Чонин это на себе проверяет каждый день, когда видит твою рожу. Хван вообще не может понять, как мелкий умудряется нравиться всем старшеньким, даже Ли. Из-за этого Хёнджин не любит его ещё больше, зубы сжимаются сильнее, а костяшки пальцев так и чешутся. На Яне что, мёдом намазано? Старший совершенно не жалеет, что свалил с последнего урока. Во-первых, не пришлось слушать нудную лекцию по культуре, во-вторых, удалось избежать будущего конфликта с мамой, ведь она точно бы устроила взбучку и в качестве профилактики лишила чего-нибудь нужного. Чонин — дурак, который свято верит в пестрящий яркими красками мир, и наивный до ужаса. Пока можно Хёнджин этим пользуется. Они разговаривают недолго, а после расходятся по домам, так как порядком стемнело. Увидятся уже завтра в школе, когда особо любопытные будут расспрашивать Со про отдых в Барселоне. — Я дома, — а в ответ тишина. Хёнджину не может не нравиться тот факт, что после замужества мама стала пропадать в гостях у друзей, ходить по всяким интересным (нет) местам. И вообще количество минут наедине с самим собой у Хвана возросли, но тут небольшое недоразумение. Эта большая маленькая проблема сидит в гостиной и смотрит мультики, годов так шестидесятых. А после поворачивает голову и растягивает свой лягушачий рот в улыбке, обнажая брекеты. — Ты кушать будешь, хён? Тебе подогреть? — ну надо же, и с места встает. — Обойдусь. Старший краем глаза цепляется за висящую на стене картину, которую они подарили отцу, и он готов признать, что на секунду стало стыдно. Выбирал Ян, а похвалили обоих. Будь Хёнджин на месте Чонина, то рассказал бы правду, а не смущённо улыбался и говорил «мы же вместе». Хван фыркает, кидает куртку и берет пульт, переключая канал. — Пахнет, хён, — морщится младший, когда ставит поднос с едой на небольшой столик у дивана. Плевать ему совершенно, что брат сказал нет. — Сильно. Хёнджин поначалу не врубается, в чем вообще дело. А после понимает, что даже не старался замаскировать сигаретный запах. — Тебе какое дело? — огрызается Хван, но всё-таки думает, что глупо было забыть про это. — Мама расстроится. Кушай, — и, опустив голову, выходит. Как же, мать вашу, раздражает. Старший чуть ли не рычит, чтобы тот сел на место. Почему-то не хочется, чтобы в очередной раз Чонин получал ни за что (хотя бы в этот раз), то ли слова Чанбина возымели такой эффект, то ли совесть так некстати проснулась спустя почти год, но факт остаётся фактом. Мультики — пожалуйста, если не будешь лезть со своей заботой и всем в этом духе. Хёнджин жует вполне себе сносный ужин, который на самом деле даже вкуснее чем у мамы, но об этом он Яну не скажет, а после, почувствовав на себе чей-то чересчур любопытный взгляд, едва не взрывается: — Что тебе, блин, опять нужно? — как же хотелось выразиться нецензурно, благо сдержался. — Насмотрелся? Чонин почти врастает в обивку, но любопытство на его лице горит огнём. Ему всегда было непонятно и даже интересно, почему к нему так относится хён. Это из-за разбитой кружки или из-за того, что нечаянно (честно-честно) забрал его любимую толстовку? Он же умышленно никогда не делал ничего плохого старшему. Чонин даже начинает думать, что все дело в зубах. Ну, правда, кому же такое вот убожество понравится? Но всё-таки, это же временно. — Можно спросить?.. — А можно без «можно». Раздражаешь, — последнее слово он произносит еле слышно, кладя в рот кусок мяса. — За что ты меня так не любишь? Хван не знает, что ответить — пусто в голове. А потому он впервые в жизни благодарит брата за ужин, практически сбегает, не глядя. На языке отдаёт чем-то горьким. — Ты мне нравишься! Какой-то дешевый спектакль с идиотскими декорациями. Это же надо быть такой смелой, чтобы сказать это в коридоре. Больше половины учеников, конечно, ушли на обед, но все же. Хёнджин не меняется в лице ни на йоту, равнодушно смотря на невысокую и вполне себе милую девчушку из класса на год младше. Ну, собрала волю в кулак — супер, но она должна была примерно себе представить, что будет дальше и что в таком случае ей делать. Хван за эти две минуты успел забыть её имя, поэтому говорит в лоб: — Дело не в тебе, а во мне. Извини. Разумеется, у него ни капли сочувствия. Минхо и Чанбин ушли вместе с остальными набивать желудки, а Хёнджин ест рано утром, а затем исключительно после трех. Девушка поджимает губы, вот-вот расплачется. — Я поняла тебя, оппа, — и прямиком к женскому туалету. Он надеется, что она не собирается там рыдать. И как бы ни было неприятно признавать, но именно благодаря назойливому младшему мама до сих пор не спалила его за курением. Хёнджину скучно в школе постоянно, и друзья вряд ли обидятся, если он устроит перекур в одиночку. Хён совершенно не замечает возле одной из колонн Чонина, стоящего в углу с друзьями. — Мне жаль Соён, — говорит Сынмин, складывая руки на груди. Младший не чувствует совершенно ничего, ведь это было очевидно, разве нет? Хёнджин не интересуется совершенно ничем и, наверное, никем. Чонин думает об этом и расстраивается ещё больше, потому что такой «особенный», не вошедший в милость хёна, не он один. Проще было искать корень проблем в себе, нежели в старшем. Он только вздыхает. Ян не оставит попыток, будет задавать раздражающие Хёнджина вопросы и найдет ответ, разрешив или же усугубив ситуацию. Теплится надежда на первый вариант. Аккурат перед Хэллоуином, когда малолетки ходят по домам и выклянчивают конфеты, уподобляясь американцам, родители неожиданно уведомляют о своём отъезде. Провести вдвоём выходные на Чеджу для них раз плюнуть, и они пытаются сгладить ситуацию тем, что «дом в вашем распоряжении, только не слишком шумите». Чонин внимательно следит за раздраженным хёном, который активно переписывает конспекты у Минхо. Хёнджина мама посадила под домашний арест и сказала, чтобы к концу ноября он вышел на оценки выше, чем удовлетворительно. Младший был уверен, что хён сразу же забьёт на всё, стоит двери закрыться, но нет. Хван действительно решает задачи, делает сам (!) контрольную, которую ему разрешил выполнить дома учитель, и записывает в тетрадь материалы всех пропущенных лекций. Старший постоянно закусывает нижнюю губу, хмурясь. В такие моменты Чонин снова не понимает, почему он так ленится. Ян специально не включает телевизор, чтобы не мешать, а к себе в комнату идти не хочется. — Это два или восемь? — спрашивает Хёнджин, прижав телефон к уху. — У тебя дерьмовый почерк, ты в курсе вообще? — Чонин пускает смешок, слыша недовольный возглас Ли по ту сторону, но тут же замолкает, встретившись с братом взглядами. — Иди-ка ты в следующий раз с Со на свиданку. Пока-пока, ушлёпок. И сбрасывает. Скорее всего, они даже и не поссорились. — И чего ты меня пасешь? — обращается он уже к младшему. Чонин как можно спокойнее говорит, что сидит просто потому, что хочется. Хёнджин недоверчиво хмыкает. Есть ещё кое-что, что в последнее время беспокоит Чонина так же сильно, как и отношение к собственной персоне. За эти месяцы он ни разу не слышал и не видел, чтобы хён находился с кем-нибудь в отношениях. И вроде бы в этом ничего такого, но после «Иди-ка ты в следующий раз с Со на свиданку» Чонин жалеет. Лучше бы вообще не слышал. Собственные чувства понять ещё сложнее, чем смысл жизни. — Сходил бы и прогулялся, что ли. — Не очень хочу, если честно. Ян не до конца понимает: это намёк на то, чтобы он ушёл или нет. — Потому ты так часто и разводишь бациллы в доме. Хёнджин собирает принадлежности в рюкзак. После поднимает руки наверх и потягивается, разминая затекшую спину. Чонина отчего-то бросает в дрожь, когда его домашняя футболка задирается, и он отворачивается. Скулы жжёт так, будто под палящим солнцем. — Всегда в соплях, — продолжает издеваться Хёнджин. — А вот и нет. Это сейчас вирусы ходят, — возражает младший, а сам все не может успокоиться. Да что же это такое. Хван начинает смеяться так сильно и заразительно, когда Чонин невольно шмыгает носом. Ситуация кажется абсурдной и какой-то ирреальной, ведь хён никогда даже не улыбается при нём. И пусть этот смех — откровенное издевательство, но младший чувствует вселенское облегчение. Вот бы всегда так. Электронные часы возле телевизора говорят о том, что уже десять минут одиннадцатого. Не то, чтобы чониновский сон нормализовался, он просто хочет уйти в кровать, чтобы вообще поверить в то, что сейчас не спит. Как-то неловко, совсем уж резко встаёт и мямлит «спокойной ночи, хён». Он настолько взбудоражен, что наступает на свой же носок и чуть не встречается носом со ступенькой под хохот брата. Младший захлопывает (на самом деле, аккуратно и тихо закрывает) за собой дверь и еле доходит до кровати. В горле сухо, как в пустыне, а сердце колошматит где-то в глотке, когда он вспоминает тонкую полоску светлой кожи чуть ниже пупка. Он зарывается под одеяло почти что с головой, вцепившись в его края, будто это спасательный круг для утопающего. В доме щелкает выключатель. Спустя минуту брат шлепает босыми ногами по паркету, направляясь в сторону ванной, а еще через несколько глухой шум воды разрезает тишину. Запустив руку в пижамные штаны и зажмурившись так сильно, что появляются круги перед глазами, Чонин чувствует, будто на него вылили ушат грязи.