Город и Город

— Ким Тэхён? Пройдите, пожалуйста, с нами. Ледяной голос за спиной вызвал толпу мурашек от затылка и по всей спине, и Тэ мысленно чертыхнулся. Всё так, как и говорил Юнги, когда решил проникнуть в Брешь. За ними началась слежка уже на следующий день, после приезда Тэхёна в Тэгу-стан. После их с Сокджином разговора в его лаборатории. Это не было паранойей. В тот момент, когда пропал Мин, выбор между двух зол исчез вслед за хёном. Единственное, что Юнги оставил младшему, это план чётких действий и побег, ради тех, кем Ким дорожил. По сути, пройти границу двух городов-стран можно было кому угодно и в любое удобное время, предоставив лишь нужные документы. Но только в том случае, если ты не знаешь о революциях, переворотах власти и если твои друзья не пытаются проникнуть в тайные организации. К сожалению, Тэхёна эта участь беззаботного путешествия не коснулась. И вот двое пограничников бережно ведут его в комнату, где его уже поджидали работники Бреши. Благо, Аватары, что допрашивали его целый час, как показалось Тэ, были слишком тупы, чтобы заподозрить в его «путешествии в Пусан с целью отдохнуть от напряженной обстановки» нечто немыслимое. И всё же после короткого инструктажа о том, когда следует вернуться в Сеул и в какое время пройти обратную калибровку, им пришлось отпустить его. Пускай это совсем не спасало от чувства преследования. По крайней мере, до того момента, когда ему удалось выехать в Пусан. Там было легче. Брешь не имела силы там, где не было границ. Этот город казался свободным. Покупка липовых документов, как и говорил Юнги, прошла без проблем, и покидая страну, только тогда Ким смог облегчённо выдохнуть. Вот она: свобода. Оставалось лишь ждать. Никто не знал куда именно направлялся парень. Он и сам не знал. Просто ткнул пальцем в путеводитель со списком курортов с видом на океан, где никого никогда не ищут, и по случайности попал на Мальту. Тэ всегда удивляло человеческое невежество. Не только к проверкам или всего, что касалось Бреши. Ещё до её внедрения, когда Сеул был един, но уже тогда испытывал трудности, кризис, вызванный катаклизмами и непогодой; когда по мнению большинства нужно было делать акценты на гонку между двумя городами-странами, всем было плевать на состояние окружающей среды. То, как сильно менялась природа стало заметно лишь после внедрения Бреши, когда климатические пояса изменили своё обычное положение. Ким не был удивлён, когда прилетев на Мальту летом, его встретил холодный сентябрьский дождь. Теперь это была привычная погода для острова. Частые грозы, с перерывами на глубокий утренний туман, окутывающий пляж с новыми пляжными аксессуарами — табличками о штормовом предупреждении, крепко вбитые в песок. Полная противоположной засухе в Тэгу. Но случались и солнечные тёплые дни. Когда казалось, что лето всё же вернулось на этот клочок некогда рая. И Тэхёну нравилось тут, не смотря ни на что. У него осталось только медленно ускользальзающее сквозь его пальцы время и волны, что смывали тревоги, действуя словно мощное успокоительное. Океан не был теплым, а бриз пробирал до костей, но это не мешало ему упорно изо дня в день приходит на это чертово побережье. Падать, ударяясь коленями об бледный песок и сидеть там, смотря на валуны, которые разбивались и растекались, мягко обволакивая берег. Это стало привычкой, без которой Тэхён не мог уснуть. Через пару недель с ним связались парни. Тогда, к их приезду, Тэ успел подготовиться. Выкупить несколько вилл на побережье и приготовиться к тому, что теперь он станет чуточку ближе к соулу. Только теперь, то ли под действием волн и прохладного вечернего ветра, то ли от принятия неизбежного, или же от того, что больше не было влияния завесы на сознание, Тэ словил себя на мысли, что это ничего, если Чон-младший снова отвергнет его. Что это совсем не страшно, когда Чонгук станет появляться на этом пляже и снова начнёт его ненавидеть. — У вас получилось, — улыбнулся он, когда Сокджин кинулся обнимать его, спрыгивая в воду с ещё не пришвартовавшейся лодки. Они выглядели чертовски уставшими, особенно Юнги, который подошёл после Джина. — А ты сомневался? — спросил Мин, похлопывая друга по плечу, пытаясь выдавить из себя намёк на снисходительную улыбку. — Я даже не успел как следует соскучиться, чертёнок, — светился Хосок, изо всех сил прижимая младшего Кима к себе, опровергая выше сказанное. Это было не так уж и плохо, снова оказаться в компании людей, что стали твоей семьёй. И короткая ухмылка Чонгу не была уничтожающей и болезненной. Она была обычной. Тогда младший Ким подумал: Возможно ли разлюбить того, кого, казалось, никогда не разлюбишь? Того, кто стал смыслом твоей жизни? Почему-то Тэ показалось, что возможно. — Неплохо тут, да? — замялся Гук, пытаясь начать разговор, когда все из их компании оставили парней наедине. — Неплохо, — ответил Тэ, прикусывая внутреннюю сторону щеки. По-прежнему не приятно и щемит где-то в запястье. Может поэтому он несколько минут смотрит макнэ в глаза, слушая истошные крики чаек, а не его глупые бессмысленные фразы. А когда Чонгук тянется обниматься, просто отрицательно кивает головой и уходит к остальным, не чувствуя ничего. Весь день парни рассказывают о том, что случилось за то время, пока Тэ отсутствовал, а после замолкают и просто сидят на пляже, осознавая всё, что произошло с их миром. Джин с Джуном, укрытые одним пледом, тихо перешёптываются, как и положено истинным влюблённым, Хоуп прогуливается по побережью, периодически бросая тяжёлые взгляды на Юнги, пока тот что-то рассказывает ему. Хоби отправляет плоские камушки тонуть на дне океана, рискуя задеть назойливых птиц. Тэхёну кажется, что он никогда не видел старшего таким мрачным, но как только Мин подходит к соулу, ощущение тревоги за Чона-старшего проходит. Они снова вместе, и у них по-прежнему всё хорошо. И у Кима тоже всё хорошо. Он так думал, пока не заметил пристальный взгляд карих, до боли в запястье и сердце знакомых глазах Чонгука. И игнорировать тот факт, что Чон больше не носит повязки, Тэхён не может. Он смотрит на собственное выбитое золотом имя и ему становится гадко. Хотелось бы услышать от младшего ответ на вопрос, что никак не отпускал Тэ. И он едва сдерживается, когда тот в очередной раз пытается выдавить виноватую улыбку и начать диалог. Получается сглотнуть этот крик — зачем? — выдавливая вместо этого из себя сухое «всё в порядке, я хочу спать», и заставляет себя уйти в своё маленькое укрытие. Борясь с отчаянным желанием сорваться на бег. Его бунгало рассчитывалось на две семьи, поэтому второй этаж заняли Джун и Сокджин. Остаться там в одиночестве теперь казалось невозможным. Однако, вид на океан из панорамного окна напротив огромной для одного Тэ кровати, оказался как нельзя кстати. Вдруг стало немного грустно от мысли, что теперь ему предстоит наблюдать за волнами лишь из окна спальни, слушая тихие беседы соседей сверху, потому что делить пляж с соулом у него нет сил. —… ты видел? — обрывки фраз из разговора сверху донёслись до Тэ встревоженным голосом Джина. Неосознанно, скорее по привычки слушать волны, Ким стал подслушивать. —… время и пройдёт это… Джин. Они разберутся без нас, — голос Намджуна казался уставшим, но было в интонации что-то такое, что всегда присутствует в фразах Хосока. Надежда. Тэхён не знал, о ком идёт речь, но почему-то подумал, что у них с Чонгуком «это» пройдёт, и что они справятся. Единственное чего он точно не мог предположить — как быстро. Однако выйти следующим вечером на пляж эти фразы помогли. И пока первые дни в кругу семьи пролетают как секунды, проходит дней пять, пока именно Чонгу не предлагает расслабиться. — Мы тут уже почти неделю, а до сих пор не отпраздновали приезд. — И правда же, — смеётся Хосок. — Я давно хотел убиться в хлам местным алкоголем. — Эй, не думаю, что тебя хватит на весь бар. Уже после второй бутылки будешь блевать, — смеётся Мин, вызывая на лице соула гримасу возмущения. — Тогда закатим ещё одну, и ещё, и будем праздновать хоть каждый день, пока Чон всё не перепробует, — предлагает Джун, под недовольное мурчание Джина. Вечеринка на закате следующего дня начинается с жаренной рыбы от Сокджина, приготовленной прямо на берегу океана, а ещё со способности Намджуна крушить и ломать, после попытки порыбачить с макнэ. Чон поднял на уши весь пляж, когда Нам умудрился сломать удочку, предварительно просрав крючок. Хоуп долго смеялся с друга, заваливаясь на мужа в приступе безудержной истерики. И Тэ мог поклясться Брешью, что так хорошо вместе им не было никогда. Теперь не нужно переживать о том, что твориться где-то в Сеуле или Тэгу. Теперь они могут позволить себе праздник, полный смеха. Ближе к ночи над океаном собираются грозовые тучи, рискуя сорваться ливнем на головы празднующих. В тот момент к проблемам Тэ добавилась ещё одна — гром. Каждый раскат отдавался трепетом в сердце, заставляя неосознанно сжиматься всем телом, на что парни реагировали смехом и дружным похлопыванием по спине парня в знак поддержки. И только Чон-младший не сводил с него карих глаз, будто вот-вот и кинется обнимать соула, чтобы успокоить. Только от этого Киму не легче от слова совсем. Ему бы сбежать в домик, спрятаться под одеялом и научиться не-видеть Чонгука, как когда-то его город. И стоит первым каплям дождя упасть на бледный песок, парни расходятся, а Тэ медленно тащится вдоль берега, чтобы вдохнуть как можно больше соли из воздуха. Он останавливается только тогда, когда молния бьёт в океан в пятнадцати метрах от него. Стоит, чувствуя, что за его спиной Чонгук бежит спасать его от стихии. Чёрт знает почему, стоит, пытаясь не дышать, не думать, не чувствовать, заставляя этим отключить сраный поток накопившихся слёз. — Пойдём домой, простудишься, — говорит Чонгук, пытаясь побороть задышку от бега. — Я не хочу. — Тэ, не глупи. Идём… Неосторожное движение, и макнэ хватается за руку парня, разворачивая его к себе лицом. Где-то гремит, и Ким снова ёжится, вытирая солёные капли слёз и дождя с лица. — Ты что..? — Отвали, — почти кричит Тэхён, пытаясь высвободиться от стального захвата. — Если это из-за меня, тогда я должен тебе сказать: да, блин, я был придурком, и, чёрт, я люблю тебя. Тишина, разбавленная ударами бушующих волн, давит на сознание обоих парней. Наверное, тогда единственно-верным решением для Чонгука был поцелуй, но стоит ему решиться на него, как гром освобождает эмоции Тэхёна. Парень отталкивает соула с такой силой, что Чон летит на песок. — Нет, Чонгук. Мне плевать на то, что ты там чувствуешь и что сейчас хочешь. Теперь я не хочу… не могу быть с тобой, даже дышать возле тебя. Я просто хочу исчезнуть так далеко, чтобы не видеть твои чёртовы глаза. Потому что это больно. Физически. Я чувствую твой взгляд костями. — Тэ… — Нет, чёрт тебя возьми, Я НЕ ХОЧУ! Он кричал. Выплескивал эмоции в воздух, пинал песок, раскидывая его по сторонам, а после опустился на него, упираясь коленями, продолжая шумно вдыхать воздух. Тогда ему казалось, что не нужно было приезжать сюда. Или стоило свалить, заметив его в лодке; рвануть куда-то ещё, подальше от воспоминаний. — Прости меня, я не… Не знаю как тебе помочь, но… — впервые Чонгук чувствовал это жжение в руке. Впервые он понял значение белого шрама, вместо красивой надписи на запястье. И было так гадко, словно внутри него умирает душа. — Просто уходи, Чон. Просто оставь меня в покое. Вот так они разошлись. Тэ медленно побрёл в своё уютное бунгало, а Чон — в спящий город, надеясь раздобыть остатки алкоголя и потеряться на этом краю Вселенной. Если бы кто-то спросил Тэхёна что происходило дальше, он не смог бы ответить. Он не помнил как добрался до дома, насквозь мокрый. Как скинул с себя одежду и, свернушись в клубок, просто лежал на кровати, обнимая подушку. Как смотрел сквозь пелену слёз туда, где проявлялось чёрным «Чон Чонгук». Не смог бы рассказать, что чувствовал в тот момент, о той боли, что толчками била в виски в ритм бьющегося сердца. Последнее, что запомнил Тэ в тот день — это лицо соулмейта. Напуганный, уничтоженный, по-настоящему потерянный Чон-блядский-Чонгук, который мокнет под ливнем и уходит по просьбе Тэ. Ему повезло, что в таких местах ночи проходят быстро; Ким заснул где-то на рассвете, и проспал добрую половину жаркого дня, что напротив ночи — тянутся беспечно долго, погружая всё и всех в лёгкий транс скуки. Когда он нашёл в себе силы выйти к друзьям, стоял полный штиль, а всеобщая атмосфера невольно втягивала его в состояние полного безразличия. Становилось легче. Тогда он встретил лениво развалившихся на шезлонгах Юнги и Хосока, и то, как первый пытался спрятаться от солнца показалось младшему самым забавным из всего, что он тут мог наблюдать. Затем к ним присоединились Сокджин и Джун. Те активно о чём-то спорили, но Намджун быстро сдался, под действием расслабляющей обстановки. — Хочу ребёнка, — задумчиво выдал Джин, наблюдая за тем как две пятилетнии девчонки пытались построить огромный песочный замок. — У меня для тебя плохие новости, любимый, — фыркнул его соул, а Хоуп прыснул, едва сдерживая смех. — Усыновление, Нам, он говорит об усыновлении, — ответил Юнги, натягивая чёрную бейсболку на глаза. — Чёрт, — тихо шепнул будущий отец. — Я подумаю об этом завтра. — Кстати о мелких пиздюках. Ребят, а никто не знает где, Гук? Он вчера так и не вернулся, может у вас спит? — спрашивает Хоуп, и в его голосе едва различается та самая тревога. — Нет, не заходил. Может у Тэ. — Я не видел его, — быстро отвечает Ким, не дав Намджуну возможности закончить. Сердце Тэхёна пропускает удар. — Может он ушёл в город? Может стоит его поискать? — затараторил Джин. — Не-е, вернётся, — улыбнулся Хоуп, пряча за этим свои переживания. — Слушай, этот мелкий мог потеряться или влипнуть во что-то. Ты ведь его знаешь, уверен, что всё нормально? — спрашивает Нам, но Хосок лишь лениво потягивается и зевает. — Вот именно, я его знаю. И поверь этот гадёныш может за себя постоять. — Если что, из местных тюрем выпускают через двадцать четыре часа, — хмыкнул Мин. Сердцебиение Тэхёна выравнивается. Да что с ним может случится вообще? Тем более, хочет он того или или нет, а отследить соула он всегда может по надписи. Но расслабиться никак не получалось, а чем больше парень старался, тем чаще в мыслях всплывала фраза: ведь ты сам его попросил уйти. Хотелось утопить её в глубине сознания, но отвлечься в обществе друзей не получалось. Поэтому он стал наматывать круги вдоль берега. Океан оставался прежним, холодным и гипнотизирующим — той компанией, в которой так нуждался парень. Его ступни накрывало мягкими волнами, и напряжение с каждой волной уплывало далеко-далеко, отчего на губах вновь появилась лёгкая тень улыбки. — Я могу составить тебе компанию? — Хосок просто появился рядом, окутывая своей тёплой доброй улыбкой. Его хриплый голос выудил Тэ из состояния прострации, заставив повернуть голову в сторону Чона. Отвечать было нечего. Он всегда был рад их редкому общению. Первые пару часов он молчал, перебирая пальцами крупицы песка, и погружал ступни в воду. Будто пытался найти опорную точку, то, с чего можно было бы начать разговор. Они молчали пока солнце не скрылось за горизонтом, и только потом Хоуп улыбнулся, спрашивая: — Ты в порядке? — Нет, — слетело с губ Кима. — Просто, я переживаю за тебя. Чонгу бывает глупым истуканом, но он никогда не любил кого-то так сильно, как тебя. Это пугало его, а сейчас что-то изменилось. Но плевать на него. Я хочу знать, чем помочь тебе, потому что весь твой вид говорит о твоём страхе. — Моём страхе? — прозрение пришло неожиданно. Он ведь и правда боялся, просто не знал, как это чувство назвать. — Расскажи мне, что ты чувствуешь. — Не знаю, хён. Он просто делает, что ему вздумается. Что если вчера он хотел быть со мной, а через неделю снова передумает? Я ведь не выдержу этого. Не справлюсь. — Посмотри на свою кисть, — Хосок осторожно коснулся запястья Тэ, но впервые за всё время, младший не почувствовал боли. Это было тепло и щекотно. — Видишь этот золотой узор? Достаточно редкое явление. Ты знаешь, что он тебя не бросит. Просто не знаешь как это принять. — Как ты простил Юнги-хёна? Я видел, ты злился, но ты нашёл силы и… я хочу знать как. — Без него всё это: мир, моя жизнь, люди вокруг, кажутся бессмысленной чередой событий и вещей. А с ним хорошо и правильно. Так, как и должно быть, — старший улыбнулся когда ракушка, прибитая волнами, застряла между большим и указательным пальцами на правой ступне. — Даже, если он виноват в революции и целовался с Генералом Бреши. — Хосок? — М-м? — парень всё ещё улыбался, сосредотачивая внимание на сломанной ракушке, будто в ней был скрыт сакральный смысл. Словно планировал что-то новое и сложное, глядя на обломок. — Он из-за меня ушёл. Мы поссорились вчера и… — Да, всё побережье в курсе, — парень тихонько засмеялся. — Не переживай за него. Он всегда возвращается. Но если завтра я не найду его блюющим в ванной из-за похмелья, то придётся отправиться на поиски. — Ладно, — парень кивнул и медленно выдохнул, прикрывая глаза. — Только я иду с тобой. Сломанную ракушку смывает потоком воды, и Хоуп улыбается небу, зная, что для Тэхёна это необходимость — знать что его брат в порядке. Поэтому рано утром он будит его и они вместе отправляются на поиски этого несносного ребёнка. Прежде чем найти пятый по счёту бар, Чон хватает за руку младшего, показывая в сторону указательным пальцем, а затем шепчет ему на ухо: — Только без сцен. Тэ срывается примерно после пятой секунды напряженного молчания, когда осоловелые глаза его соула пытаются найти опорную точку на его теле. И хотел бы он сказать что-то успокаивающее, но почему-то это кажется ему самой непосильной задачей. И он кричит на макнэ, кричит что-то, что означало бы: мы с ума сходили, ты так напугал, кто так делает вообще?! А после просто хватает его за руку и тащит к брату. Потому что этот придурок не понимает, что от него, собственно, требуется. Тихо выдавливает из себя всё ещё не трезвое: — Ревнуешь? И смеётся, когда замечает удивлённый взгляд соула. Тогда-то Ким и заметил остальных, из компании младшего. Парочка парней и девушка, которые хихикали, наблюдая за тем, как Тэхён пытается подавить в себе нарастающее возмущение. — Пошёл к чёрту, — фыркает он, уходит, с одной только мыслью: «это не ревность, а забота, которую ты явно не заслуживаешь». Хосок же забирает горе-брата, с удивлением рассматривая его руку. Ничего не говорит, просто сочувственно кивает и всю дорогу тоскливо поглядывает на Кима, как-будто только от него зависит как скоро наступит период порядка и радости в их компании. А Тэ бесконечно злится. И кажется, что это единственное, на что он способен. Когда на горизонте появляются остальные, Хоуп бросается объяснять ситуацию Намджуну и Юнги, а Тэхён что-то говорит Сокджину и пытается скрыть злость за улыбкой. Чонгук не слышит его речи, видит лишь жесты и застывает на мгновение, потому что вновь на руке чувствует неприятное жжение. От этой резкой боли захотелось закричать, но парень с трудом сдержался, совершая резкий шаг навстречу уходящему Тэ — ну же, посмотри на меня. — Я бы не стал, — говорит Чонгук, когда догоняет Тэхёна у его бунгало. — Даже тогда, когда отрицал, что люблю тебя. Не стал бы изменять и делать больно. — Но ты делал, — шипит тот. Когда Ким поворачивается в его сторону, то взглядом разрезает соула пополам. Все эти годы ношу нёс он один. И даже тот факт, что теперь собственное имя на руке макнэ выглядит как ожог, совершенно не меняет ситуацию. — Хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни? — Чонгук говорит тихо и спокойно, словно заранее знает положительный ответ. Скрип плотно сжатых зубов старшего и полумесяцы на ладонях от ногтей — Ким отвечает кроткое «нет» и уходит, оставляя после этого холодок по шее Чона. Он попробует снова. Теперь-то точно всё получится. Правда верится в это с трудом. А у Кима нет сил думать, насколько хватит энтузиазма младшего. Только одна маленькая, почти крохотная, надежда, что у них получится не убить друг друга до того момента, пока он не покинет остров. Чонгук дал мысленное обещание себе и Тэхёну, что он справится, неважно сколько времени понадобится второму, чтобы простить соула. Он держится целый месяц, осторожно налаживая контакт. Иногда они ссорились, иногда случались странные порывы нежности. Тогда всем казалось, что всё медленно восстанавливается. Каждый из их маленькой компании чувствовал это — ровное движение вперёд, словно следуя за линией на графике, как по канату, без особого прогресса, убивая время. Когда июнь подошёл к концу, погода стала ухудшаться. Но даже несмотря на частые грозы, штормы и небольшие наводнения, остров имел особое влияние на парней: замедлял ход времени, разрешая сделать эту передышку от всего, что было связано с Брешью. В душе каждый из них уже понимал, что однажды всего этого будет недостаточно, и тогда нужно будет покинуть убежище и жить дальше. Тэ всё шутил, что раньше не понимал причины для радости того человека, которому заплатил за проживание в бунгало на год вперёд. Курортный остров становился необитаемым на время зимы, и каждый из них чувствовал её приближение. Однако, первым эту острую необходимость почувствовал Хосок. Он не был самым избалованным парнем, но для человека, который всю свою жизнь искал сломанные вещи на высохшей пустыне в Нижних границах своего города; человека, что каждый вечер складывал, чинил и создавал новое из обломков старого — для него бездействие было губительно. Сначала он стал частым гостем берега и в компании Тэхёна молча рассматривал все ракушки, что прибивало к его ногам, всё чаще обдумывал что-то, погружаясь так глубоко в себя, что Киму иногда приходилось долго звать его по имени в попытках вернуть на землю. Уже тогда его соул стал замечать к чему всё идёт. Чуть позже, когда тоска Чона-старшего по дому стала физически сказываться на запястье Юнги, физик решил, что настал тот самый момент. В тот день решалось сразу несколько судеб. Ведь как бы сильно не хотелось уехать Хоупу, бросить Чонгука он не смог бы, а тот бы отказался ехать без Тэ, который отчаянно цеплялся всем сознанием за этот клятый берег. И если Юнги не видел в этом огромной проблемы, то для Хоби это стало ключевым моментом. Они тогда долго спорили втроём, потому что Чонгук наотрез не хотел обсуждать отъезд с Тэ. Мин всё пытался решить как будет лучше для всех, но никто не хотел уступать, и весь процесс убеждения длился до тех пор, пока в комнате не оказался Сокджин. Забавно или нет, но именно он решил их проблему одним односложным вопросом: — Куда вы собираетесь, если нас повсюду ищет Бюро через интерпол? Тогда-то Юнги и сам почувствовал острую необходимость выбираться из острова, ведь этот вопрос был гениально прост, а он настолько расслабился, что не смог даже подумать об этом. О том, что покинь они территорию этого клочка земли, как их сцапают и отправят прямиком в тёплые объятия Чимина. Будь они жителями другой страны, возможно тогда можно было бы легко спрятаться за вымышленными именами и поддельными паспортами. Но для жителей Тэгу-стана и Нового Сеула, которых разыскивают по всему миру, которые провернули революцию и практически уничтожили концепцию Бреши и подвергли мирное сосуществование двух городов-стран к полному хаосу — для них обстоятельства были не столь радужными. Проблема заключалась в проверках на наличие частиц, которые обычно остаются после калибровки или же длительного пребывания возле завесы. Если бы у кого-нибудь из них во время проверки обнаружили такие частицы, то конечно же возникли бы вопросы, мол почему у человека, который по документам никогда не был в зонах с брешью, есть эти частицы пыли. — Мы ведь можем что-то придумать? — Гук устало потёр виски и внимательно осмотрел брата. — Тэхён говорил Сокджину, что любую систему можно обмануть. — Тэхён говорил Сокджину? — фыркнул Мин. — Когда наступит то время, когда вы двое будете нормально общаться, как все нормальные соулмейты, а не через посредников? Младший промолчал, грустно осматривая руку, что было непривычным поведением. Вообще, за последний месяц он стал вести себя более сдержанно, чем обычно и это был ещё один повод для переживаний Сокджина. Который лишь покачал головой, обреченно выдыхая: — Иногда система оказывается сильнее нас. Невозможно обмануть Брешь, Чонгуки. — Невозможно, если не знаешь как она работает, — тихо отозвался Хосок, пристально смотря на Юнги, словно проговаривая «ну же, прочти мои мысли». И Юнги подхватывает эту идею на лету, будто бы и правда читает мысли. Бегает по комнате, ищет что-то, а после замирает с книгой в руках. Небольшой потёртый томик с названием «Город и город», с записями и пометками на каждой странице. Он небрежно перелистывает половину книги, бубня под нос выхваченные из потока текста отдельные фразы и только через несколько минут поднимает взгляд на соула. — Думаешь, можно изменить сигнал? — Думаю, можно сделать всё что угодно, если знаешь физика, механика и компьютерного гения. Юнги вдруг смеётся и бежит обнимать ничего не понимающего Сокджина. Пусть Хосок не сильно рад своей же идее, и они тратят ещё несколько часов на обсуждение рисков и возможности ошибки, на то, что у них недостача материалов и о чём-то ещё, во что совершенно забывают посвятить всех остальных. — Эти двое всегда общаются полу фразами и удивляют всех вокруг способностью понимать друг друга. Боюсь, так умеют только они, — улыбается Чонгук, глядя на недоумевающего Джина. Всё остаётся без особых изменений, и первая неделя июля проходит довольно спокойно и совершенно безэмоционально. Единственное «но», которое замечает Тэхён было то, как пусто становилось на берегу без Хосока, который занялся странным проектом. Парень мог часами прочёсывать побережье в поисках безделушек и металлов, которые прибивало к берегу вместе со сломанными ракушками, а после мастерил какие-то детали у себя. Он даже казался счастливым, и Тэ совершенно не винил его за вновь обретенное одиночество на пляже. Когда неделя подошла к концу, Хоуп сам вернулся к берегу и, загадочно улыбаясь младшему Киму, предложил присоединится к пояснительной беседе от Юнги. — Я не знаю, что за хрень вы опять придумали, но звучит это очень даже впечатляюще, — сказал Намджун, осматривая небольшую коробочку, спроектированную Хоупом. — Я искренне надеюсь, что кто-нибудь объяснит нам что вообще происходит. — Легко, но сначала, скажи мне, что появилось первее: завеса или соль? Тишину, повисшую на добрую минуту в комнате, разбавил Хосок. Он выступал неким переводчиком для сложных терминов Юнги, за что особенно был благодарен Сокджин. По словам Чона, проблему с пересечением границ можно было решить только одним способом — разобравшись с солью. Как удалось выяснить, соль появилась раньше завесы и Бреши. Природу кристаллов никто так и не смог определить, но в её свойствах никто не сомневался: ракетное топливо, украшение — всё это лишь жалкая попытка отвернуть общество от действительно важного момента. Соль создавала магнитные поля, которые сталкиваясь друг с другом, образовывали сеть, так называемую завесу. Её обнаружили с помощью приёмников, много лет назад, когда одного учёного заинтересовали особые помехи во время прослушивания утренних новостей. Отследив откуда и куда ведёт потрескивание и шум, ученый обнаружил золотые кристаллы под землей. Собственно тогда и были найдены залежи соли, что проходили в многочисленных тоннелях старого Сеула, на скрытых улицах некогда большой столицы, что сужались и расширялись, превращались в диссенсусы и шахты, по которым передвигались Аватары Бреши. Вот почему завеса шла неровно, прерывисто и рвано — она была создана ещё до создания Бюро, которое в дальнейшем сумела преобразовать магнитное поле в то, что сейчас подразумевает граница между двумя городами. Сделать её осязаемой, отталкивающей. В конечном итоге, заставить с помощью калибровки мозга реагировать на неё так, как нужно было Бреши. И если они смогли управлять этими частицами, то значит эти волны можно было преобразовать во что угодно. Например, сделать их из видимых невидимыми. Тогда Хоуп собрал из подручных материалов своеобразный блокиратор частиц из куска необработанной соли, которую Мин прихватил с собой для исследования. На удивление всем, блокиратор действительно работал по принципу пропусков Аватаров, ни завеса, ни другие устройства не смогли бы создать связь с человеком, у которого был бы такой блокиратор, магнитное поле не сработало бы. Это был реальный шанс оставаться незамеченными для Аватаров. Единственной проблемой было отсутствие самой соли. Её добывали исключительно на территориях городов и вывозить её за их пределы было строго запрещено. Юнги удалось связаться с Шихёком и после очень длительных переговоров, тот всё же согласился отправить контрабанду через нижние границы, при условии, что ни его, ни кого-либо ещё не поймают. — То есть нам нужен доброволец, который будучи в здравом уме, согласится вернуться за солью в этот ад, с которого мы с таким трудом сбежали? Ты это предлагаешь? — осторожно переспросил Намджун, получая одобрительный кивок от Мина. — И ты считаешь, что кто-то вообще согласится на такое. Серьезно? — Если мы хотим спокойно существовать в этом мире — да, я думаю, что это неплохая идея. Тишина, которая последовала за этими словами, словно подтверждала согласие всех присутствующих. При этом, парни выглядели так, словно вокруг совершенно ничего не происходило. Хоуп смахивал кончиками пальцев пылинки на комоде, Сокджин увлечённо пялился в стену, пока Намджун так же увлечённо пялился на Сокджина, и только Чонгук хлопал ресницами и пытался изо всех сил не обращать внимания на взгляд Тэхёна, и на то как сильно жжется запястье. — Я поеду, — вызвался Тэхён, на что Гук отреагировал незамедлительно и слишком болезненно. Идея быть добровольцем родилась как только макнэ не смог сдержать гримасу боли от прикосновения к руке. Слишком тихо и незаметно для остальных, но не для самого Тэ. Признаться, он не сводил глаз с соула, как только они оказались в одном помещении, и стоило Чону случайно скривиться от боли, как что-то внутри Кима сломалось. И когда Джин осторожно осматривал вначале руку протестующего Гука, а потом самого Тэхёна, заявившего о своём решении, Юнги озарила гениальная мысль, которую сразу же попытался уловить Хосок. Джин же смотрел непонимающе, перепуганно, и очень хотел что-то сделать для друзей. Пусть Мин и дальше кивает отрицательно, с усмешкой, мол всё нормально, перебесятся. Пусть Намджун постоянно повторяет своё «сами справятся». А Хосок и дальше продолжает игнорировать всё и всех, кроме соула. Иногда складывалось впечатление, что Сокджину было жизненно необходимо, чтобы отношения у этих несносных парней сложились как нельзя лучше. Но чем чаще Тэхён замечал состояние Чонгука, тем больше было его желание уехать с этого острова как можно дальше, хоть в самое пекло. — Это не будет просто, и, думаю, никто не сомневается в твоём героизме, Тэ, — Намджун подошёл к нему, закрывая вид на соула, отчего тот немного расслабился. — Это не шутки и очень опасно. Если не сможешь убедить меня в том, что это удачная мысль, то останешься тут. — Я просто хочу помочь, Нам, вот и всё. — А я хочу, чтобы тебя не убил чокнутый Генерал Бреши. Вот и всё. — Он прав, — подхватил Хосок, задумчиво почесывая щёку. — Но Тэхён единственный, кто легально покинул территорию двух городов, и кто ни разу не был в Бреши, не совершал брешей и вообще, он чист, если и будут вопросы, то только основанные на подозрениях. — Это так, — подхватил Юнги, буквально уничтожая попытку Джуна вставить слово. — Но никто не отпустит тебя одного. У меня есть план, и… — Ты совсем спятил? — наконец-то подключился Сокджин. Старший осторожно приобнял Гука, заботливо поглаживая того по плечу, при этом находился на грани взрыва. — Стоит тебе даже рядом с границей появится, как Чим схватит тебя. Ты всё ещё Аватар, помнишь? — Каждую секунду, — кивнул тот. — Тебе никак нельзя, — хмыкнул Джин, смотря на озадаченного соулмейта, к которого снова забрали слово. А после секундного перерыва на глубокий вдох, уверенно заявил: — Я поеду с Тэхёном. — Охренел? — Нет, Джун, я серьёзно. Допустим, Тэ заедет в свой город, по своим делам, и тогда… — Тогда Чим обратит против него все силы Бреши, — подключился Мин, одобрительно улыбаясь. — И пока они будут искать причины продержать его дольше, ты заберёшь контрабанду. — Нет никаких гарантий, что с ними всё будет хорошо, Юнги, это выглядит ненадёжно, — рычал Намджун. — Я справлюсь с Паком, — тихо добавил Тэ. — Я сделаю всё, чтобы о Сокджине не узнали. Не сложно будет, учитывая, что Паку будет интересно со мной пообщаться. — Но как ты выйдешь обратно? — Ким-старший, всё время проверяющий состояние притихшего Чонгука, в тот момент подумал, что возможно уничтожил последнюю надежду младшего помириться с соулом, а теперь из-за своей тупости, ещё и обрёк его на вечное заточение в Новом Сеуле. Тэхёна же эта участь совершенно не пугала. В последнее время, он часто думал о том, чтобы уехать куда-то подальше от людей, и одиночная камера в недрах Бюро подходила как нельзя лучше. Вообще, всю последнюю неделю он много размышлял на тему любви и отношений. Часто ловил себя на мысли, что люди делятся по многим критериям. Даже не мог перечислить и половины из них. Хотя было что-то, в чём он был абсолютно уверен — люди делятся лишь на два типа. Есть те, которые думают, что надписи на руках, содержащие информацию о соулмейтах, облегчают жизнь. Ведь не нужно переживать «вдруг этот человек не тот самый?» или «когда же я найду единственного?». Просто жди, когда проявится надпись и радуйся жизни. И другие, которые считают, что соулмейты обязывают быть вместе. Что чужое имя обрекает тебя на страдания, причиняя лишь боль, оставляя шрамы или сияют ярче звёзд, каждый день напоминая о чьей-то сломанной душе. Соулмейты, что никогда не смогут встретится, или те, которые только и делают что уничтожают друг друга — это ли справедливо? Сам Тэ принадлежал второму типу; не верил, что однажды он будет так же счастлив, как, например, Хосок и Юнги. Точно не тогда, когда одного из влюбленных складывает пополам от боли в руке. Поэтому решение с контрабандой было тщательно взвешенно, несмотря на риски. Уж лучше умереть героем, чем трусливо наблюдать за страданиями того, кого любишь всем сердцем. — Дай мне три дня, — тихо сказал Юнги, старательно избегая почти бешеного взгляда Джуна. — Я свяжусь с Шихёком и мы вместе придумаем как тебя вытащить оттуда. А пока что ждём. Конечно же Намджун с той секунды ни на секунду не отпускал от себя Джина. Даже пытался тренировать его правильно передавать контрабанду. Тэхён часто наблюдал за ними с пляжа. И всё бы хорошо, да только все три дня младший Чон пытался изо всех сил угодить соулмейту. Никаких ссор и скандалов. Чонгук просто оказался рядом в какой-то момент, и пляж перестал быть таким раздражающе пустым. Хотя бы потому что его полностью затопило и им всё время приходилось видеться в доме. Тэ мог бы передумать, остаться, но услышал, как Хосок спросил стандартное «как ты?» и услышал простое «устал» от своего соула. Вот и всё. Чонгук устал, а значит он больше не будет стараться. Значит скоро всё вернётся на свои места, и Тэ снова останется один на один со своим разбитым сердцем и запахом моря. А потом случилось утро третьего дня. Глыбы бетонного волнореза с прутьями арматуры и похабными надписями краской из распылителя… Кусок прошлого шириной в полста метров. Все остальное было наглухо отсечено десятиметровой бетонной стеной, рядом с которой раскинулась стоянка для автомобилей. Тэхён наблюдал как море билось о волнорез, думая о том, что это картинка запомнится ему надолго. Юнги стоял рядом и молчал. Они выбирались на самый верх острова каждый раз, когда нужна была связь со спутником, чтобы Тэ смог нормально закодировать сигнал и связаться без рисков с Шихёком. Утро выдалось на удивление теплым, но небо — как и прежде, угрюмо-пасмурным. Южный ветерок вяло тормошил мокрый воздух. Все так же, как и всегда. Запах моря с предчувствием дождя. Пейзаж с легким привкусом ностальгии. И, как всегда, этот «вроде-бы-дождь». Мелкий и странный — то ли с неба падает, то ли в воздухе висит, — но уже очень скоро вымокаешь с головы до ног, так что Мин время от времени хлопал себя по одежде, избавляясь от скопившихся капель воды. Они молчали несколько часов, пока старший не получил сообщение, что всё готово для их маленькой операции. — Не передумал? — спросил тогда Юнги, получая уверенный кивок. Конечно нет. Вернуться на пляж получилось к вечеру. Уже собранный, подготовленный, Тэхён искусно изображал человека, который «возвращается домой с путешествия из Пусана, куда ездил с целью отдохнуть от напряженной обстановки». Он попрощался со всеми, кроме Чонгука, который куда-то пропал на целый день и даже не догадывался, что уже на следующее утро останется один на берегу. Тэхён просто считал звёзды в небе под шум волн, стараясь не думать, как объяснить этому мелкому засранцу, что так дальше не может продолжаться. А после того, как перевалило за пятую сотню, решил не ждать, не говорить, исчезнуть и по возможности, не возвращаться обратно. Потому что бесит вот это вот всё. Его усталость. Его нерешительность на счёт отношений. Его отношение к самому Тэхёну. Он шёл к себе, бесконечно злой, пока не услышал своё имя. — Эй, зачем ты это делаешь? — Я тоже устал. Одна фраза, и крыша у Чонгука слетает окончательно. Он догоняет Тэ за полсекунды, хватается за руку, чтобы развернуть к себе лицом и нет, не бъёт, чтобы Ким задыхался, складываясь пополам, только толкает в плечи, как-будто все силы потерял. — То есть, когда я спросил уехать ли мне, ты ответил «нет», потому что уже тогда сам планировал сбежать? — Я не сбегаю, — хрипит старший. Он почему-то злится сильнее, и до безумия хочет ударить младшего. Его кисть зависает в паре сантиметров от лица Гука, но он не может. Да и зачем, собственно? Достаточно взять его за руку в нужном месте. И Тэ хватается за запястье Чонгука, крепко сжимая в том месте, где выжжено собственное имя. Смотрит прямо, уверенно, осознавая, что сейчас причиняет адскую боль, цепляется за карие глаза, и зависает на добрых пару минут. Макнэ не вопит от боли и даже не пытается сбросить чужую руку. Он просто смотрит в ответ, подрагивая слегка мокрыми ресницами, и сквозь сжатые зубы шипит: — Серьёзно? Просто так, не сказав мне, рискуешь жизнью, лишь бы не видеть меня, не чувствовать это, — очертив круг свободной рукой, словно обозначая связь между ними, парень смахнул свои слезы и снова несильно толкнул Кима в плечо. — Так вот что означает «я не сбегаю»? — Так будет легче, я в это верю больше, чем в нас. — Мне будет легче, если ты перестанешь вести себя как ребёнок. — Единственный ребёнок здесь — ты. Всегда, всё это время, ты делал только то, что вздумается, и никогда не интересовался как было мне. — Я всегда любил тебя, но боялся признать это. И мне правда очень жаль, что ты терпел меня всё это время. Да, чёрт возьми. Я эгоист. Мне жаль, но куда бы ты не отправился, как далеко не захотел убежать, я буду следовать за тобой. Так что тебе придётся потерпеть меня ещё немного. Например, всю жизнь. Потому что если ты задержишься хоть на одну секунду дольше положенного, я найду тебя и буду дальше бесить своим присутствием. Хоть в Бюро, хоть в самой Бреши. Ким Тэхён бесконечно злился, молчал и слушал волны, наблюдая как его соулмейт всхлипывает и чуть ли не скулит от боли в запястье. А ещё сознание Тэхёна, кажется, плывёт, его ведёт, когда младший смотрит вот так вот — цепко, с желанием и болью, так ярко и чувственно. Злость постепенно спадает, оставляя после себя странное чувство нежности и усталости. Наверное, так чувствует океан после бури — подумалось Киму где-то на выдохе. — Я не знаю, что мне делать с тобой, — шепчет он как человек, обречённый на вечные страдания. Прикрывает глаза на секунду, и, не сразу, только спустя пару секунд, чувствует осторожное прикосновение чужой руки. Холодные, почти безжизненные пальцы Гука проскользнули по тёплой ладони парня, останавливаясь на золотом узоре чуть выше кисти. Это прикосновение чувствовалось особенно сильно, остро. Не с болью как обычно, не тяжело. Словно Гук создавал импульсы стимулируя каждый нерв, и это было слишком хорошо для Тэ, который терял контроль от такого. Для них это новый уровень опасности. Чон подушечками пальцев обводит свое имя на запястье Кима, поднимая свою руку, накрытую ладонью Тэ, что мешает рассмотреть бледную полоску с неровным болезненным «Ким Тэхён». — У них отвратительный почерк, — шепчет старший, поднимая глаза на парня, зная, что ему всё ещё больно. Наверняка больно. Он чувствовал это сам с первого их дня. — А ещё извращенные понятия об идеальных отношениях. Его смех выстреливает прямиком в сердце, и Тэхёну хочется слушать, и слушать, и слушать. Как и всегда было. Только с каким-то маниакальным оттенком, с жадностью от упущенных моментов, в открытую и не стесняясь. Его едва ли хватает, чтобы не наброситься на младшего с поцелуями. — Ты спросил, что тебе делать со мной… Позволь мне быть рядом, — слишком серьёзный и сосредоточенный, Гук хмурит брови и больше не смеётся. Выжидает чего-то. — Только на моих условиях, — сдаётся Ким, закрепляя слова пробным поцелуем. Чонгук, конечно, умеет быть взрослым в глазах Тэхёна. Когда в халате за Сеульским аппаратом в своей каморке ночует третьи сутки или когда рассказывает о правилах калибровки на семинарах в Бюро, но сейчас на нём рваные джинсы, серая водолазка с растянутым воротом, и он смеётся так словно ему месяц до восемнадцати, и целуется так, словно каждый раз — последний, больше не позволят. Почти задыхается, лишь бы не останавливаться. А после глядит на него тёмными до черноты глазами, не сразу решаясь: — Ты не хочешь большего? Возможно, впервые не «я хочу», а «чего хочешь ты?». Причина первая — Чон Чонгук безумно влюблён, причина вторая — он совершенно к этому не готов. Уверенность в том, чего ему хочется, рассыпается в ничто практически мгновенно, от первого же полу поцелуя, приходящегося куда-то под подбородок. За ним следует еще один, в скулу, и наконец зубы, Тэ легко, но чувствительно прихватывают его нижнюю губу. Старший отстраняется на секунду и Чон замечает в них блеск и что-то иное, более темное. Ким опускает голову и прикусывает сперва кожу на шее, а потом самую мочку уха. Гук вдруг слепнет, и пульс на пике удовольствия отдается во всем теле. Пока… — О Боже, — шепчет Чонгук, широко распахивая глаза. И Ким отстраняется, готовясь к худшему, потому что младший не на шутку встревожен. Вот-вот его снова оттолкнут. Но нет, Чонгук смотрит под ноги и начинает смеятся, — чёртов прилив. Никто из них не заметил, что океан снова разлился по берегу, и что холодные волны щекотали лодыжки, рискуя подняться до уровня колен. — Пойдём, — как-то пьяно улыбается Гук, ведя за собой. Вода залила нижний этаж дома, где обитал Тэ, поэтому пробираться пришлось босыми ногами по мокрому паркету, подскальзываясь и цепляясь друг за друга, понимая без слов. Когда Ким несильно толкает Чонгука на кровать, нависает тут же сверху, опускается к уху губами, прихватывает мочку и слегка поглаживает её кончиком языка, Чонгук не сдерживает стона. Младший прикрывает блаженно глаза, млея при первой же ласке. А когда старший одной ладонью накрывает его паховую область и очерчивает член через тёмно-синие джинсы, Гуку кажется, что он слишком громкий, но у него совершенно не получается контролировать себя. В такой момент не хочется сильно впадать в размышления, но до Тэхёна неожиданно доходит смысл золота на запястье. В их связи есть что-то такое, что заставляет остро реагировать. Как и на положительные моменты, так на отрицательные. Боль и наслаждение чувствуются в разы сильнее, и этот факт растягивает губы Тэ в усмешке. Любопытство и желание сделать приятно своему партнёру овладевает им. Чонгук же чуть подаётся бёдрами вперёд руке в надежде почувствовать её прикосновение ярче, ощутимее. Ему что-то жарко шепчут на ухо, но тот не разбирает, что именно. Мочку вновь прихватывают губами, покусывают и иной раз посасывают, ладонь прижимается ещё теснее и, словно дразня, медленно массирует возбудившийся не на шутку член. Гук смотрит на него с таким выражением, словно скажет «о боже», но выдыхает лишь: — Тэхён… Этого достаточно, чтобы понять, чего он хочет, поэтому Ким отстраняется, стаскивает с себя одежду, а затем и с младшего. Он целует его всего, от мочек ушей до пяток. Для него не существует избранных мест на его теле, ни единой точки, касаться которой губами он бы не хотел, или хотел бы сильнее, чем другой. Ким целует родинку на рёбрах, ложбинку над подвздошной костью, слегка угловатые колени и их сгиб, целует каждый его палец, то, где когда-то были синяки после их драк, всё, что попадается под губы, целует его везде. Так, как он всегда хотел, так, как нравится ему больше всего — прежде всего тактильно, эгоистически, для себя. Он опускает руки, обхватывает чужой член в кольцо, нарочито неторопливо двигая с давлением на край головки. Чон больше не удерживает тихих стонов из-за продолжения ласки. Он смотрит на Тэхёна, как на божество, и всё его тело и душу обволакивает одним безумным чувством животной похоти, желанием быть как можно ближе к нему, кожей к коже, телом к телу. — Если бы я знал… раньше… — Чонгук шепчет как в бреду, нормально разговаривать у него не получается, — что это может быть так… головокружительно? — Он забывает, что хочет сказать, когда Тэхён сливает с его виска капельку пота, забывает как дышать, когда его ладонь умело проводит по разгорячённой и донельзя эрогированной плоти. Прикусывает нижнюю губу до крови и давится долгим стоном, чуть раздвигая ноги для удобства и начиная активно двигать бёдрами навстречу ласкающей руке. Ким наклоняется к губам соула, чтобы слизать кровь, выступившую на месте укуса, и снова скользит к шее, целуя до засоса. Рука тем временем постепенно наращивает темп движений, пальцами оглаживает дырочку уретры, заманчиво надавливая на неё мизинцем. Мокрыми поцелуями с касаниями языка спускается ниже, оставляя после себя ещё несколько поцелуев на ключицах и основании шеи. Обводит языком ореол соска, после чего жадно вбирает его в рот, ласкает губами и для остроты ощущений цепляет зубами. — Ещё, — произносит Чон не задумываясь. Ещё активнее подаётся навстречу ласкающей руке, теряется весь в ощущениях и забывает на мгновение собственное имя. — Мы не будем торопиться с этим, — словно издеваясь, говорит Тэ. В его планах это будет нарочно медленно и бесконечно сладко, почти до сумасшествия. И лучший калиброщик сознания чувствует себя чрезмерно пьяным, содрогается при каждом поцелуе, хочет ещё и ещё. Слышится скулёж, когда тёплые чужие пальцы чувствуются особенно сильно, когда Тэ почти невесомо проводит тыльной стороной ладони по всей длине. Стонет протяжно и тихо, стискивает зубы. — Ты заставляешь меня чувствовать себя пьяным. Кима и самого ведёт от этого, от его реакции на прикосновения, он учитывает каждый резкий вдох, и судорожный выдох, каждый стон, и решает вернуться к чувствительным соскам. Очерчивает каждый мучительно долго самым кончиком языка и в итоге поочерёдно присасывается к ним, поглаживая живот, что соблазнительно вздымается, рёбра, бока. Принимается целовать и мокро проводить языком, смакуя, наслаждаясь вкусом своего напарника. Тэ перемещается к другому соску и долго скользит по нему языком, цепляя, покусывая и даже слегка оттягивая. Оставляет на шее очередную метку, уже гораздо быстрее лаская младшего рукой. Он дразнит уздечку и выступающий край головки, сделав кольцо из пальцев, и периодически словно насаживает свою ладонь на член. Чон встрепенулся внутренне из-за последующих ласк, снова несдержанно застонав, чувствуя уверенность в том, что способен прямо сейчас запросто обкончаться из-за одних прелюдий. — Кажется, торопишься сейчас ты, а не я, — усмехается Гук, когда Ким раздвигает как можно шире его ноги и кусает слегка за округлые ягодицы, после чего широко мажет языком по сжатому кольцу мышц, что тут же расслабляется, позволяя толкнуться внутрь. — Это грязно. Тебе не понравится… Его встряхивает, выгибает от этого так, что кажется, будто позвоночник выламывает от копчика до лопаток, а Ким отстраняется, давая возможность сделать глубокий вдох, но смотрит пристально, жадно и не убирает ладонь до самого конца. А большим пальцем другой руки водит по его щеке, скуле, губам, словно сам не замечает, что делает: — Это то, чего я хочу, — говорит Тэхён, и Чонгук сжимает губы, но всё же кивает, разрешая. Тэхён целует его почти невесомо, опускается ниже, устраиваясь удобнее. Он лижет его широко, вокруг, выше и ниже, обводит языком вход, мягко нажимает, пока не пытаясь втолкнуться в маленькое отверстие, которое от касаний сжимается, становясь почти незаметным. С каждой мокрой стыдной лаской Чонгук расслабляется и вот, наконец, раскрывается настолько, чтобы в него вошёл кончик языка. Беззвучно ахнув, Гук прячет лицо в сгибе локтя. Кусая губы. Рискуя умереть от чувств. Язык торопливо погружается внутрь, оглаживает стенки. Двигается туда-сюда, а иногда и хаотично шевелится, из-за чего младший едва ли не всем своим телом вскидывается, подаётся, охочий до ласки, навстречу, позволяя вытворять с собой всё, что вздумается соулмейту. Он продолжает сбивчиво и тяжело дышать едва ли не от первого вдоха до последнего выдоха. Гук чувствует себя грязным, чувствует себя пленником своих же фантазий и желаний, собственностью Кима. Вздрагивает из-за не менее приятных мокрых поцелуев ниже, выгибается в пояснице и не удерживает очередного стона. Зарывается судорожно пальцами в волосы, ныряет ими меж прядей, забывает, как дышать от по-особенному острых ощущений. Прикрывает удовлетворённо глаза, выстанывает имя соула. Внизу живота разгорается ещё большее пламя истомы. Ослабевшие от наслаждения пальцы цепляются за деревянную спинку кровати, дыхание разом сбивается. Он сорванно выдыхает и прерывисто стонет, трётся членом о руку, чтобы вернуть ему немного внимания, чтобы ещё ярче ощутить их прикосновение. Но Тэхён убирает руку совсем, заменяя пальцы губами. Чонгук смотрит как Тэхён берёт в рот его член и… теряет связь с реальным миром, громко вскрикивает, подрагивает мелко от полученного невозможного экстаза. Он лежит полутрупом и изливается обильно себе на живот, попадая при этом немного на партнёра. Совершенно обессилен. Чувствуя жар на кисти, где надпись из золота. Ему хватает минуты, чтобы привести дыхание в порядок. Следующие полчаса его рот занят Тэхёном. Он отсасывает впервые в своей жизни. И судя по реакции, справляется неплохо. Ещё часа два после этого они молча рассматривают потолок, не в силах пошевелится. Чонгук лежит на боку, уткнувшись лицом в грудь соула. Его стопы греются между ногами Тэ, а губы в миллиметрах от его кожи, и если он приоткроет рот — сразу же коснётся её. Он ловит себя на мысли, что Ким невероятно вкусно пахнет. Одеколоном и парнем. Морской солью. Сексом. И Чонгуком он тоже пахнет. Он аккуратно укладывается щекой на равномерно вздымающуюся грудь, ощущая его бессознательное движение. Он больше ничего не хочет, кроме как ощущать её ещё несколько часов. В пять утра Тэхён будит его. Он сидит в конце кровати, в одних штанах, мокрых примерно до середины голени. В его руках чашка. — Нас сильно затопило, — улыбается он, замечая вопросительный взгляд. — А ещё у тебя смешная причёска. Гук садится с ещё неясной головой после сна, улыбается неловко, пытаясь найти хоть что-то из одежды, но вдруг замирает на месте и смотрит как его рубашка медленно уплывает в другую комнату: — Когда уезжаешь? — Чш-ш, тихо, — просит Тэхён. Младший хрипло смеётся, откидываясь обратно на подушку. — Всё же, думаю, это моя вина, — его голос необычно низкий и крайне мягкий. — Я могу сказать, что это глупости, но да, что-то вроде того, — соглашается Тэхён, укладывая голову на ноги соула. Поворачивается, поднимая взгляд, и не может понять, как сделать так, чтобы было чуточку легче. — Просто постарайся сделать так, чтобы мне не пришлось сидеть с тобой в одной камере. Вернись, — как-то глухо отдаётся в груди Тэхёна, и Чонгук добивает его своим «пожалуйста». Это его очередное «хочу», но в этот раз почему-то особенно сильно болит. В конечном счёте, он съедает без остатка каждую частичку души и тела, забирает все себе — по-собственнически, ревниво и отчаянно. Сопротивляться бесполезно, да и желания нет. Теперь Тэхён не против. Они лежат в кровати, окруженной водным барьером, словно на острове, и делают вид, что ничего не произошло. И всем вроде как плевать, что их не посадят в одну камеру, ведь они из разных городов. Ким выводит причудливые признания на бедре Чонгука. Младший рассказывает, что Хосок работал над новым механизмом всё это время. Что-то на манер эластичного браслета, меняющего надпись на руке. Для Тэхёна. После чего они обсуждают, куда уедут после всего этого. — Намджун решил, что им с Джином не помешает слетать в Японию, но хён заявил, что хочет во Францию, — Гук смеётся, и это рискует надолго застрять в сознании Тэ. — А брат сказал, что хочет во Вьетнам. — Там же ничего нет. После того взрыва и войны… — Ну, он искатель. Он хочет найти все обломки прошлого, а Юнги только за, ведь там можно устроить исследовательский центр. В общем, будет весело. Ещё несколько минут они молчат. А потом Ким целует его бедро и произносит: — Давай начнем сначала. Гук бросает то ли внимательный, то ли просящий взгляд на его макушку. — Когда я вернусь, — добавляет Тэ, поднимая взгляд. — Зачем? Мои чувства к тебе это не изменит. Ему тепло и уютно, в его объятиях — безопасно, и Гук не возражает, когда Тэхён приподнимается и усаживает его себе на колени, а затем целомудренно (и неважно, что параллельно он нежно поглаживает бледные бедра) чмокает в зацелованные искусанные губы. — Я люблю тебя больше всего в этом мире. — Это я люблю тебя, — смеётся Чон, — иди уже, опаздываешь же. Они целуются ещё полчаса без остановки, а после Тэхён пробирается через воду, по затопленному пляжу, к лодке, где его ждут Сокджин и Юнги. Хоуп натягивает Киму на руку устройство. — Смотри, будет немного туго, но без меня эту штуку снять не получится, придётся терпеть. — Чон старший улыбается своему устройству с гордостью родителя за своё чадо, как только тканевая часть буквально сливается с кожей, скрывая важные части надписи, как чистая мимикрия. Теперь на руке Тэхёна снова зияет шрам, без города, и это заставляет чувствовать себя обманутым и нервничать. — Ты в порядке? — Просто выглядит натурально. — Я знаю. Не забывай, что это болезненная штука, — подмигивает Хоуп, напоминая не расслабляться в своём притворстве. Они отправляются через пять минут после того, как Намджун прощается с Сокджином, крепко сжимая того в своих руках. Старший настроен как никогда решительно, немного ёжится от холодных волн, когда пробирается к лодке, и улыбается, глядя на шею Тэхёна. — У меня такой же, — хён отворачивает ворот рубашки, показывая синяк, и не сдерживает смеха. Они добираются до Пусана довольно легко и быстро. Юнги остаётся в городе, чтобы в случае неудачи выторговать ребят у Чимина, но почему-то называет это по-другому: — Чтобы было легче связаться с вами, на случай трудностей. — И как Хосок тебя отпустил, с такой-то тупой отмазкой, — качает головой Тэхён, когда Джин садиться на поезд, проходящий мимо границы двух городов. Сам же берёт билеты на своё имя в Сеул и судорожно вдыхает запах свободы. Дорога занимает несколько часов, и с каждой минутой в нём рождались сомнения. Когда в окне появилась завеса, стало немного сложно дышать. — Ким Тэхён? Пройдите, пожалуйста, с нами. Ледяной голос за спиной вызвал чувство дежавю, заставляя медленно и тихо чертыхнутся. В этот раз его под конвоем из трёх Аваторов ведут с вокзала прямо в Бюро, пока он шипит, изображая боль, когда к его руке касаются. В общей сложности проходит час, прежде чем он оказывается в холодной пустой комнате, под пристальным взглядом женщины и молодого парня. Ему задают банальные вопросы, начиная с погоды в Пусане, заканчивая как поживает его соул. А затем в комнате появляется ещё одна тень. Чимин стоял в стороне, в самом тёмном углу и сверлил взглядом, но не говорил ни слова, не пытался начать диалог. Молодой парень зачитывает ему правила вынужденной калибровки, и он Тэ не выдерживает, обращаясь прямо к Паку: — Ты знаешь, что держать меня тут бесполезно. Я чист. — Господин Ким, — женщина вытянула шею и задрала в призрении голову. — Вы являетесь связующим звеном в революции и перевороте власти… — Я покинул Сеул до того как революция началась, пробыл там пока она происходила, и вернулся после того, как она закончилась. — Вы были лично знакомы с Мин Юнги, лидером группировки, тесно общались с его соулмейтом, чей брат является вашим партнёром, — шипит та практически в бешенстве. — Я не видел Юнги уже очень давно, даже его соул не знал где он находится, потому что надпись с городом исчезла с его запястья. — Они покинули Новый Сеул и Тэгу-стан во время Мятежной ночи, как только почувствовали свой провал. Их ждёт смертная казнь, поэтому мы вынуждены узнать у вас, где находится ваш соулмейт. — Да пожалуйста, — парировал Тэ, протягивая кисть, не сводя взгляда с Пака. — Я никогда не общался с Чонгуком достаточно тесно, и кто как не ты должен это знать, Чим. У тебя нет оснований держать меня тут… — Вы покинули Сеул и отправились в Пусан… — На законных основаниях… —… но просрочили приезд обратно, — не сдавалась женщина. Это было похоже на игру в настольный теннис и Тэхён вёл в этом допросе. — И я с радостью понесу за это ответственность. Мне грозит штраф, не так ли? — Подписка о невыезде и надлежащем поведении, — победно ухмыляется парень. — Но вам же не нужно больше никуда уезжать «в целях отдохнуть от напряженной обстановки», не правда ли? — Конечно, — улыбается парень, мысленно посылая всех присутствующих. Чимин покинул комнату прежде чем допрос закончился. Без слов, отстранённо, как настоящая тень, словно его вовсе тут не было. Позже женщина почти за руку ведёт Тэхёна в кабинет калибровки, после чего парень чувствует себя отвратительно, словно по нему проехались катком, раскроили череп и, поиграв его мозгом в футбол, вернули всё на место. Он больше не видит Тэгу, не различает Аватаров, контуры размываются. На несколько минут он забывает какого оттенка глаза Чонгука, и некоторое время тратит на то, чтобы вспомнить его смех. Его держат в Бюро почти сутки, поскольку в городах начался комендантский час. Но это даёт и преимущество. Аватары спокойно расхаживали по Бюро, сетуя на неспокойную обстановку в доках Тэгу, жалуясь на стычку наци с сестринской организацией. Кого-то поймали на границах за брешь. Но ничего не было слышно за контрабанды, а значит Джин уже должен был вернуться в Пусан. — Ты можешь рассказывать им сказки, но меня не так просто обмануть, — Пак появляется в зоне видимости слишком неожиданно. Тэ моргает несколько раз и не может вспомнить, был ли он тут всегда или только подошёл. — Я ничего не знаю. — Меня понизили в должности из-за того, что я отпустил его тогда. Просто скажи мне как найти его, один намёк, Тэ, по старой дружбе. — Если бы я и хотел, то не стал бы предавать его. — Я люблю этот город, люблю другой и то, что между ними. Всем этим людям, которые находятся в пределах этих территорий, внутри этих миров, им нужен лишь один человек, который должен понести наказание. Чтобы они снова верили во что-то, что их спасёт. Я закрою глаза на остальных, когда найду виновного, — он сверкает полубезумной улыбкой, почти сливаясь с общим фоном. — На самом деле, мне плевать будет ли это Юнни, или же ты. Тэхён моргает несколько раз, но ухватиться взглядом за Чимина больше не может. Тот растворяется в толпе набежавших новоприбывших туристов, что создали огромную очередь в кабинет калибровки. В этот же момент ему разрешают покинуть Бюро. За ним выходят ещё две тени. Всё летит к чертям, когда становится понятно — он не вернётся. Как только дверь в его квартиру освобождает его от пристального надзора Аваторов, он отправляет отчёт Юнги по зашифрованной сети. Ответ приходит незамедлительно в виде звонка. Трель телефона из гостинной заставляет нервно сглотнуть. Связываться с кем-то из них в открытую было бы самоубийством. — Эй, ты вернулся, чёрт тебя дери, — кричал голос с той стороны, прерываясь на помехи, которые свидетельствовали, что звонок совершался с соседнего города. Тэхён только через пару минут узнал в звонившем Шихёка. — Нужно встретится в Намдэмуне, сегодня вечером, в шесть, только попробуй опоздать. Он делает шаг от двери, потому что ему кажется, что кто-то обсуждает этот звонок. Он всё ещё не верит, что сможет вернуться к Чонгуку. Смотрит на экран, где Мин рассказывает через их шифр, что Сокджин идеально справился с задачей. И что если всё пойдёт по пизде, он лично вернётся в Бюро к Чимину. Тэхён не хочет ни того, ни другого исхода, где бывший Генерал Бреши всё же возвращает веру в себя жителям городов. Время летит незаметно и слишком быстро, Тэхён выходит на улицу, задерживая дыхание на несколько секунд, и выдох сопровождается лёгким хрипом. У него всё ещё три тени, и это никак не меняется, пока он не проникает в Намдэмун. Далее он петляет между людьми и прилавками со скоростью света, и убедившись в отсутствии слежки направляется в Пото-О-Бэй. — Ты идёшь со мной, чёрт тебя дери, — недовольно рычит Шихёк, как только Тэ появляется на пороге. — В Тэгу. — После калибровки? Это безумие. — Да, блять, но у тебя только два выбора. Ты можешь спятить и потерпеть адскую боль, или можешь стать агнцем и сдохнуть на публичной казни. Они молчат пару минут, и Ким соглашается. Потому что он обещал вернуться. Он не обещал оставаться при этом в здравии. И плевать, если это немного огорчит Чонгука. По крайней мере, это его не убьёт. Они добираются к границе Намдэмуна со стороны Тэгу. Город вырастает перед Тэхёном стеной, и Шихёк вдыхает так шумно, как только может. — Удачи нам, — говорит он, впиваясь в руку Тэхёна. Юнги говорил однажды, что быть Автором Бреши это не временное явление. Это навсегда. И Бан всё ещё был им. Этого едва ли хватает, чтобы протащить Кима сквозь границу без боли, но помогает хотя бы не сойти с ума с первой же секунды. К тому моменту как он оказывается на вокзале, его лихорадит и трясёт. Голова раскалывается надвое. Он цепляется за воспоминания. Пытается представить глаза соула, вспоминает его смех, чувствует его под своими пальцами, губами. Ему не хватает каких-то жалких секунд, прежде чем его согнёт пополам, на фразе от пограничника: — Я знаю, кто вы, Ким Тэхён. У него в пропуске не его имя, и билет его тоже на другого, но его не хватает на возражение, он поднимает взгляд на смазанного человека, истинного тэгу-станца, работающего на пропускном пункте вокзала чужого города и едва может проговорить «пожалуйста, убейте меня». — Господи, — шепчет парень. — Я знаю кто вы, Ким Тэхён, я знаю, что вы сделали. И я помогу вам. Потому что два города должны объединиться. Больше он не мог вспомнить абсолютно ничего. Ему кажется, что он окончательно потерял сознание, когда этот незнакомец усадил его на поезд. Тайком. И кажется его заметили Аватары, но видимо было слишком поздно, если они так и не остановили его поезд. Он проспал весь путь от Тэгу в Пусан. А после того как Мин набросился на него с объятиями и затащил в самолёт, проспал на коленях Джина весь путь до самого острова. Ему снился сердитый Чимин, Чонгук, который плачет над ним, и ещё что-то о новой революции. Окончательно проснуться получается через несколько суток. Тэхён улыбается, целуя в лоб спящего рядом с ним Чонгука, и как только тот открывает глаза, тихо, хрипло произносит: — Ты ещё не во Вьетнаме? — А ты всегда такой придурок? Чон отчитывает его добрых полчаса, потом примерно столько же времени тратит на поцелуи. Пока Хосок снимает с него браслет. — Если ты захочешь остаться на этом берегу, то я останусь с тобой, а если захочешь уехать, куда-угодно, — я поеду за тобой, — обещает младший, закрепляя обещание крепким поцелуем. — Нас затопит как Венецию, в конечном итоге. — Зато будем вместе. — Я тебя так люблю, — говорит Ким, пряча голову в изгибе шеи соула. — Перестань ныть, Господи, я всё равно люблю тебя больше, — смеётся Чон, незаметно стирая свои слёзы. Через пару дней, когда Хосок заканчивает с устройствами и торжественно раздаёт блокираторы, они прощаются на пляже, обещая друг другу не исчезать насовсем. И однажды они встретятся, чтобы больше никогда не расставаться.