Город и Город

— Ты же понимаешь, если Пака забрали аватары, то правду мы не узнаем. Это же Брешь. Только сунься и пиши пропало. Найти нас ИМ не составит никакого труда. Тэхён кто знает какой раз делает акцент на каждое упоминание Бреши, и да, чёрт возьми, это до дрожи в пальцах бесит Юнги. Бесит, как и тот факт, что парня приходится уговаривать — и плевать на риск и какой-то «голос разума». Бесит, что его малыш Пак исчезает в поисках счастья, потому что кажется, что это из-за Мина. Мол, смотри, хён, я ушёл, а ты теперь чувствуй вину. Это бесит и ещё Хосок, который всё талдычит, как заевшая попсовая пластинка: — Всё хорошо будет. Он справится. Найдёт соула и вернётся. Ты же знаешь его лучше всех на свете… Сам же Юнги так не считал. Зная о том, как сильно младший грезил Средним миром, надеяться, что он просто пройдёт по главной улице Сеула и случайно встретит родственную душу — абсурд. Чимин расшибётся в лепешку лишь бы хоть одним глазком увидеть тот самый скрытый сказочный мир. Однако, и кто знает почему, но Хосоку всё же удаётся убедить Мина подождать с активными поисками. Забавно, что впоследствии шумиха с этим исчезновением утихает сама собой и так проходит их первый год без Чимина. Сложно, натянуто, с вечно психующем Чонгуком, немного виноватым взглядом Хосока, очень расстроенным Тэхёном и отстранёным, ночующем на работе, Юнги. До тех пор, пока после неудачной попытки в который раз начать отношения с Чонгуком, Ким сдаётся первый. Просто появляется в какой-то момент в кабинете Юнги и оседает осадком на диван, где хён коротал вторую ночь. Вот так неожиданно, совершенно не стесняясь, совсем не пряча ссадины, полученные в драке с соулом, Тэхён стал оживлять обстановку кабинета Мина. Первые пару часов Ким молчал, перебирал пальцами тонкие листы с очередной диссертацией старшего, и аккуратно касался нагрудного кармана своей куртки, словно решался на что-то очень важное. Будто вспоминал что-то и слишком отстраненно улыбался, получая успокоение в беспорядочных мыслях. Юнги никогда не понимал их отношения с Чонгуком, слишком часто собирая осколки разбитых предметов в их ресторанчике, возможно поэтому уже через пару минут забыл о существовании хакера, вновь погружаясь в пучину собственной бездны — работая над очередным бесполезным проектом. Ему, по сути, было все равно, что он здесь делал; Тэ, как впрочем и Хоуп, должен был уйти через несколько часов. Потому что скучно это, вести банальное наблюдение за его погружением в физику, не в силах помочь или быть понятым. Мину плевать, сколько времени нужно Тэхёну, чтобы успокоиться и уйти. Но этого не произошло, даже когда в городе начался комендантский. Тогда-то он и заметил этот до боли знакомый кожаный переплёт в чужих руках. — У тебя взгляд пустой, — не нужно было быть гением в области физики или психологии, чтобы понять чувства младшего, но Юнги был теоретиком до мозга костей, поэтому и попытался как можно быстрее избавиться от ходячего напоминания собственной бесполезности. — Я не психолог, это к Хосоку. — Это касается тебя и Чимина. — И ведь знал, что ты явно не просто так тут высиживаешь. Что задумал? Выкладывай давай, как есть. — Нужно найти его. Найти Чима. Его хриплый голос и упоминание имени Пака выдернули из состояния прострации слишком быстро, заставив повернуть голову в сторону Кима. Отвечать было нечего — это не было вопросом. — Думаешь стоит? Попал прямо в цель. Тэхён ухватился за руку, где неприятно заныло под кофтой. Там где только-только начинал белеть тонкий шрам. — Да. Вот так просто. Одним словом. Потому как Чимин должен найтись, и плевать если Чон-младший захочет быть с ним, а не с Тэ, лишь бы не это противное ноющее чувство в запястье. Плевать, если Пак до сих пор ненавидит Юнги или Хоупа. Мину как воздух необходимо узнать, что с ним всё хорошо. — Вот только с чего начать поиски? Он может быть где угодно, — немного оживлённо спрашивает Тэ, и уходит буквально пару секунд, прежде чем измученная голова Юнги выдаёт план действий. — Нам нужно проверить не выезжал ли он за пределы двух границ: Нового Сеула и Тэгу-стана, то есть… — Гениально, — хлопает себя по лбу Ким. — Я взломаю аккаунты бюрошников. Маленькая проверка пограничных пунктов и вуаля… Он убегает, обещая держать в курсе событий, но проходит два дня молчания, прежде чем Ким снова появляется в кабинете Юнги. — Там все его передвижения до момента, когда он в один момент не исчез со всех сводок, став призраком. Он не выезжал за границы двух городов ни разу, только с Сеула в Тэгу и то, по работе. Он должен быть тут, хён. Но сколько бы Мин не искал — упорно, во всех уголках города, своего и чужого, налаживая связи тут и там, о Пак Чимине никто ничего не слышал. Ни одного следа. — Может он не хочет быть найденным, Юн? — шепчет Хосок, смотря куда-то мимо соула в один из редких дней, когда они проводили время вместе. — Говоришь так, словно ревнуешь и не хочешь, чтобы он нашёлся, — улыбается физик, обнимая парня со спины. Он не злится, конечно же нет.  — Нет же. Я к тому, что… — Хоуп замолкает на секунду, а затем говорит увереннее, чем когда-либо. — Если бы ты хотел спрятаться, что пробудило бы тебя выйти в свет? Что-то очень серьёзное, так же? — Что предлагаешь? — Огромный риск. С ужасными последствиями. А на следующий день Юнги относит в типографию тот самый кожаный переплёт — их с Чимином «Город и Город». Работа, над которой они бились больше года, собирая информацию о двух городах, о Бреши и аватарах, о теориях Среднего города. С надеждой, что младший увидит и вернётся. Конечно же, книга не проходит цензуру. — Слишком много правды, — сказал Чонгук, презрительно фыркнув на все попытки найти Пака. Однако, книга выходит в свет, но становится скорее наказанием за опрометчивость влезть в тайны Бреши, чем как награда за труды. «Город и город» отныне был сборником фактов, которые ничем не подтверждались, разбавленными небылицами о Среднем городе и имел лишь одного автора — Мин Юнги, прослывшим унификационистом и сказочником. Его лишили студентов, отстранили от любимой работы, оставив лишь право на частное преподавание. На курирование маленькой группы из десяти человек, где у каждого был срок, реабилитация в глазах правительства. Где каждый был скрытым революционером и унифом. Хосок места себе не находил, после случившегося. Всё бегал вокруг Мина, пытался успокоить и просил прощения за глупую идею. — Перестань, — шепчет как-то раз Мин в его губы, приговаривая, мол ничто не напрасно и что-то о том, что они просто обязаны были попробовать. Потому что обыскивая бывшую комнату Чимина на предмет старых заметок из книги, Юнги случайно находит его дневник. Тот, где Пак строил теории о происхождении Среднего города, рассказывал о своих чувствах к Юнги, о том как сильно расстраивался или радовался. И о том, что «унифы знают больше, чем говорят». Вначале, в самых первых строках, его почерк был чётче, заметки длиннее и аккуратнее, с большим количеством ссылок на других авторов и на его собственные статьи. Из-за особенностей его языка и необычных сокращений трудно было судить о чём-то с уверенностью. Но стоило Юнги углубиться, попытаться постранично прочесть и расшифровать его ранние мысли, он заметил, как последующих фразах различался его гнев. Тогда план Пака был простым: внедрится в организацию унификационистов и узнать у них всё, что возможно было узнать. Он верил, что найдёт в их лице ту поддержку и понимание, которого не мог найти у Юнги или остальных. И если Пак рвался узнать о Среднем городе больше, чем просто сказки, то ему пришлось бы провести в обществе унификационистов куда больше, чем сутки. Унифы — это не какая-то мелкая организация, вот что понял Мин, изучая следующие шаги Чимина. Парню пришлось нелегко, когда тот отчаянно рвался к этим ребятам. Не то что Юн. Имея подпорченную репутацию автора книги о Среднем городе, и свою маленькую группу студентов-унифов, было бы смешно, если бы кто-то из них усомнился в нём. Сложнее было скрывать всё это от Хоупа и Тэхёна. И если с первым можно было ограничиться скромной просьбой «давай не о работе», то второй, в конечном итоге, мог догадаться. Каждый раз, когда Ким находил странные бумаги на столе босса, его священный ужас близился к подозрению. Он смотрел бы на Юнги ещё более тяжёлым взглядом, если бы узнал, что бумаги эти, как и несколько книг, были раскрыты на указателях, показывающих, какие сведения имеются в них об унификационизме. На том, где в данный момент находится их штаб. Но вот парадокс: одно дело найти затхлую квартирку в не менее затхлом районе Тэгу, а другое — внедрится в огромную сеть этих мечтателей. Согласно типичному политическому клише, унификационисты разделялись по многим осям. Некоторые группы были незаконными, сестринские организации, существовавшие как в Тэгу, так и в Сеуле. Запрещённые группы на разных отрезках своей истории оправдывали применение насилия ради установления единства городов, предначертанного им Богом, судьбой, историей или людьми. Некоторые из них, в высшей степени неуклюже, преследовали интеллектуалов-националистов — швыряя кирпичи в окна и дерьмо в двери. Их обвиняли в тайной пропаганде среди беженцев и новых иммигрантов, чей опыт видения и не-видения был ограничен, идеи о пребывании их в одном конкретном городе. Эти экстремисты подвергались устной критике других, стремившихся сохранить свободу передвижения и собраний, какими бы ни были их тайные мысли и какие бы нити ни связывали их. Были и другие подразделения, расходившиеся во взглядах на то, что будет представлять собой объединённый город, каков будет его язык, как он будет называться. Даже за этими легальными группками непрерывно следили, их регулярно проверяли власти соответствующего города. Было логичным предположить, что если среди унифов больше информаторов и кротов, чем даже среди обычных граждан, наци или других психов, то теория о том, что именно они и могли покончить с Чимином уже не казалась Мину такой неоправданной. Чон-старший конечно же не был дураком, но и терпеть вечную скрытность соула тоже не мог, неосознанно связывая тому руки. Стало проще, когда к ним присоединились Намджун и Сокджин, ведь теперь Хосок был занят ими, был в относительной безопасности от унифов, наци или самой Бреши, от некого Ди-боя, который поставлял немалые деньги в развитие идей об объединении двух городов. Так тогда казалось. Добравшись до лавров практически-лидера унифов, Юнги стал рыть на Чимина использую новые ресурсы. И тогда пришлось отлавливать простых граждан, побывавших в лапах аватаров и вернувшихся назад. Забавно, что у большинства из них адрес указывал на один дом — психушку. Остальные же прятались. Единственное, что удалось найти — сведения двух убеждённых, побывавших в казематах Бреши. Напуганные, истерзанные, почти ослепшие, они хватались за фотографию Пака и кто с остервенением, кто со страхом, пытались уничтожить её. — Он… Это он пытал… Я помню этот взгляд. Тогда это казалось бредом. Юнги отказывался верить, что его малыш способен был на такое. Сколько бы Мин не бился, но никто больше не хотел говорить с ним на эту тему. Они боялись. И если бы не отлично налаженная паутина/сеть унификационистов, то кто знает, сколько бы ещё тянулись эти поиски. Так, один из группировки рассказал об Бан Шихёке, который бывал в Бреши, и не просто навещал их, а был одним из них. Тот же сразу признался, что знал искомого: — Он не был Пак Чимином, когда пришёл к унифам. Так же, как и ты не был Мин Юнги, — мужчина поправил волосы и устало выдохнул. — Псевдонимы. Логично же, что никто его не помнит. Но и задерживаться там он не стал. Разочаровался в их убеждениях и сразу же свалил. И трёх недель не прошло, как наци переманили его на свою сторону. — Нацисты? При чём тогда тут Брешь? — Этот парень уже тогда был безумцем, — Шихёк сделал несколько глотков холодного пива, рассматривая донышко стеклянного бокала. — У Бреши везде свои глаза. Он ушёл к ним, чтобы найти ИХ. Всё искал факты, что могли бы сойти за истину, что-то, что подошло бы ему. И если он стал работать на Брешь, то есть только один способ найти его. Бан Шихёк, после своего не громкого увольнения, стал наёмником. Стоило заплатить мужчине и он мог бы сделать что угодно. Именно тогда, пока Ким Сокджин гадал как так вышло, что Мин, зная Намдэмун и путь к собственному Пото-О-Бэй, не смог найти дорогу к нему, Юнги сумел перехватить контрабанду. Собственный заказ — небольшой свёрток, бережно закутанный в ткань с гербом чужого города. — Ребятам ни слова. Всё равно не поймут. Научная хрень. И, собственно, это работает. Пока Тэхён, попивая утренний кофе в лаборатории, не заметил забавную статью в газете о загадочном предводителе унифов, который называет себя Ди-бой. Забавное прозвище Юнги придумал Чимин, когда Мин стал чаще забивать на калибровку, погружаясь в изучение города Тэгу-стана. Тогда Пак смеялся, приговаривая, что ещё немного и Юн избавится от всего сеульского в своём поведении. Невероятное совпадение, подумалось тогда Тэ. А после, вернуться в офис босса и обнаружить там подтверждение слухам и вот оно — ссора в Пото-О-Бэй, при всех. Потому что нельзя так, умалчивать, действовать в одиночку и подвергать опасности всех их. — О чём ты думал, хён? Если бы кто-то узнал? Если бы тени забрали тебя? Сначала книга, потом ты унифов спонсируешь и теперь ты украл их архив! Как думаешь, сколько ещё они будут терпеть твои выходки? Вечером пришлось объясняться с Кимом. Он бы не отстал в любом случае, но открываться ему полностью в планы Юнги не входило. Узнай он, что тот задумал… — Юнги, я волнуюсь не только за себя или за парней. Если тебя поймают… — Не поймают. Всё будет хорошо. Я только узнаю кое-что и всё вернётся на свои места, — откровенная ложь на мнимое благо. Между ним и Тэхёном было расстояние в пару метров; Тэ сидел на стуле, и его голова находилась выше головы Мина сантиметров на двадцать. За головой младшего висела картина. Какая-то новая, не виданная им ранее черно-белая литография, изображающая тени, что прячутся по углам улицы и огромный герб города, с подписью, что Брешь всегда на страже. Странная картинка, подумалось Юнги. — Я знаю, что ты хочешь найти его. И я хочу. Но, — парень замолчал, закусывая нижнюю губу. — Ты так увлёкся этим поиском, что совсем забыл о собственном счастье. — Всё в порядке. Мне не нужно ничего объяснять Хоупу, чтобы он понял и не дулся. — Это одержимость, Мин. — Это мой долг, чёрт возьми. Перестань психовать, Тэ. Всё под контролем. На слове «контроль» Ким нервно выдыхает. Потому как знает, упрямее этого Мин Юнги нет больше никого на свете. Был один, да исчез в поисках несуществующего мира. Юнги не хотел тогда продолжать странный спор, и дальше с отупением пялиться на глупую странную картину над головой младшего. Просто выдыхает и тянется к мятой пачке сигарет. Облачко белесого дыма завивается над его головой и кажется маленькой тучкой из детского мультика. Тэ больше ничего не отвечает. Его голова опущена очень низко, светлые волосы скрывают глаза. Спорить не так уж и бесполезно, если Мин всерьёз задумался над этим разговором. И Тэхён просто решался на последний аргумент. Он немного подается вперед, а потом встает. В его движениях обманчивое смирение ракового больного — затишье, сродни фарсу. Юнги отступает, когда он выходит в коридор со словами: — Ты рискуешь потерять всё. Какая же это странная картинка, всё крутилось в голове Юнги. И речь уже шла далеко не о чёрно-белой литографии. Имя Чимина в замысловатом списке всех, кто считался аватаром. Он был в базе данных. Он был там. Служил и наблюдал. И ни разу не вышел на связь, даже когда Мин рисковал всем. Он был тенью, одной из тех, что вечно сгущались вокруг улиц и вели своё наблюдение, оставаясь невидимыми, несуществующими. И от этого становилось не по себе. И ведь Тэ прав: сколько ещё ему будут прощать преступления? Он решил тогда, что пора завязывать с поисками того, кто не хочет быть найденным. Жалко только, что этот вариант не устраивает самого Пака, а через два дня фраза «всё под контролем» даёт пиздец какой сбой. Что стоит аватару натравить нацистов на лучшего друга и парня Юнги? Да и не важно вот это вот всё: поиски, параллельные города, чёртова Брешь. Не тогда, когда Юн отчаянно пытается спасти единственно важного человека для него. Не важно каким образом. Лишь бы он был в порядке. Тогда, стоя в огромном зале Бюро, срываясь на крик, он пытался отмахнуться от этого пристального взгляда с тёмного угла. Хотелось бы ему тогда так просто игнорировать эту усмешку, да только боковое зрение ловит лёгкое движение и тихий шёпот у самого уха заставляет сжать несчастный аппарат до хруста экрана. — Соскучился? Совсем чужой голос. Чужая ухмылка. Чужие горящие глаза. Он не мог ухватиться за него взглядом, но мог почувствовать его присутствие, заметить в уголке глаз его губы. Нормально ли было видеть его таким? Паку нормально. Значит и Юнги должно быть тоже. — Чимин, сто лет не виделись, — без особого восторга. — Серьёзно? Думаешь, несколько унификационистов смогут дать показания? И если смогут, кто их вообще слушать будет? С таким списком прегрешений нашему Хоби светит казнь, не меньше… Он, именуемый когда-то давно Пак Чимином, сверкает улыбкой, дружелюбно хлопает по спине парня, но в каждом движении чувствуется лёгкость, словно это не рука, вовсе, а лишь ветер. Впрочем, Юнги такая фамильярность выводит из себя, как и то, что в висках начинает неумолимо болеть и смотреть сложно. Он нервно поправляет очки, вздыхает и принимает гениальное в своей простоте решение: идти напролом. Пусть они не знакомы, больше нет. Его малыш Пак остался давно в прошлом. Теперь Мин понимает, ему всё равно, как он там поживает. Сейчас нужно Хоупа вытаскивать любой ценой. — Чего ты хочешь? Всё проясняется, когда Пак назначает цену за освобождение Чона-старшего. В тот момент, выдыхая мятный сигаретный дым в форточку, созерцая видную в их кухонное окно кирпичную стену, небольшой кусочек чистого, синего с лёгким градиентом в голубой, неба, Юнги вдруг понял, что именно имел в виду младший Ким. Как бы сильно он не хотел найти Чимина, есть кое-что, что сильнее, важнее всего этого. Его соул. Измученный, израненный, полуслепой, хватающийся за руки в качестве поддержки, всё причитающим своё «я буду в порядке» под нервное и тихое «не смей» от Тэхёна. — Не верю, — рассекает воздух, и Мин хочет выть от собственной тупости. Вот, смотри, твой соул почти умирает, а ты снова бросаешь его. И хочется верить, что это только для его блага. А после, он забирает Тэ и уходит, повторяя про себя удушливое «не заслужил его». Но так даже лучше, и правда лучше. Теперь план побега нужно было воплотить в жизнь, но для начала, ему стоило бы убедиться, что его семья в безопасности. — Мне нужно залечь на дно. Потусуюсь в Тэгу с унифами, всего пару дней, Тэ, может немного дольше, — надломленная усмешка, быстрые сборы важных документом, в хаотичном порядке засунутых в сейф. — Сказочный идиот, — шепчет мимо босса Тэхён, покачивая головой, пока Юнги пытается стереть с лица нервный оскал. — Покажи мне хоть одного идиота, который в это поверит. Ты просто… сказочный! — Знаю, но так будет лучше, — хён хватается за его локти и наконец обращает на себя внимание. — Слушай внимательно. Если почувствуешь, что твои дела совсем плохи, а будь уверен, это произойдёт, тогда сматывайся. Не думай ни обо мне, ни о других. Уйдёшь первым, и тогда Чонгук не пострадает. Понимаешь, как это работает? — Что ты… Мин, ты что собрался делать, блин? — Проникну в Брешь. Если не выберусь, то вытащишь отсюда каждого, по очереди, через границу, как контрабанду. Справишься? — Чёрт возьми… Они прощаются через час, обмениваясь обещаниями. А ещё через какое-то время, тени, окружившие небольшую сеульскую улочку, сгустились вокруг Мина, забирая его в полную, кромешную тьму, где только и слышен был шёпот-представление: «Брешь». Тени не были чем-то эфемерным. Он вспомнил об этом позже. Когда проснулся. Теперь, оказавшись в самой Бреши, она больше не была чем-то невероятным. Тени — простые люди, обладающие преимуществом вводить в транс тех, кто не отводил от них взгляд. В миг пробуждения у него не было ощущения, что прошло какое-то время. На улице по прежнему стоял ясный день, и два города старались уживаться на одной территории как и раньше. Казалось, ничего не поменялось. Поэтому, вглядываясь в окно, он закрыл глаза на заштрихованных улочках города; открыл их снова, хватая ртом воздух, и осмотрел комнату. Она была серой, без украшений, с простой аскетизма. Маленькая комната. Потёртый серый линолеум на полу, окно, пропускавшее свет, высокие серые стены, местами запятнанные и потрескавшиеся. Письменный стол и два стула. Что-то вроде обшарпанного офиса. Тёмная стеклянная полусфера на потолке. Звуков не было никаких. Чуть позже Юнги заметил на себе одежду, которой не узнавал. Не его. Полностью чёрная, чистая и ужасно не примечательная. Всё приходилось впору. В отражении стекла, мелькнула тень, и Мин не сразу понял, что это было его собственное отражение — его мятные волосы перекрасили в угольно-чёрный, отчего парень и правда напоминал тень. В какой момент и как его уговорили перекрасить волосы он не помнил. — Плевать, — фыркнул он. Часто моргая, он встал на ноги. Дверь была заперта. Окно располагалось слишком высоко, чтобы можно было сбежать. Да и как бежать, когда Юнги едва ли мог стоять на ногах. Голова чертовски болела, а в сознании вспышками звучали чужие голоса. Беззвучие расслабляло. Но он не понимал, где он и кто, возможно, прислушивался к нему из-за стекла, сторожа снаружи. Хотелось узнать больше о заточении, о Чимине и о том, почему Юнги всё ещё жив. Тогда он «перепрыгнул» из одного города в другой, перестал видеть Сеул. Картинка за окном не сильно изменилась, это значило, что он находился и не в Тэгу, и не в Сеуле. Где-то в другом месте. — Сядьте. В дверном проёме кто-то стоял. Ступив вперёд, он оказался человеком совсем незнакомым. Крепким и приземистым, в такой же неопределённой одежде, как у Мина; парень был немного младше Пака. Позади него стояли и другие: женщина чуть старше их возраста, другой мужчина — Чимин. Их лица ничего не выражали. Они были похожи на глиняные изваяния людей. — Садь, — он, бывший когда-то Пак Чимином, указал на стул. — Помоги мне, Юн-ни. Осознав просьбу, Мину стало даже смешно. — Какая неловкость, — сказал он спустя долгое время, — прошу прощения, но за помощью, это не ко мне. — Сядьте, иначе придётся применять решительные меры! — скомандовал голос женщины. Сопротивляться не хотелось, зная, что именно скрывалось за смыслом этих слов. Мин сел, куда ему указывали. Когда совладал с голосом, сказал: — Давайте сначала. Моё имя — Мин Юнги. А вы? Пак сел напротив него и посмотрел прямо в глаза, склонив голову набок, безучастный и любопытный, как птица. — Брешь, — сказал он. — Брешь, — сказал Юн и судорожно вздохнул. — Да, конечно, Брешь. С лица младшего не сходила усмешка. И лишь выждав немного времени, он наконец сказал: — Чего ты ожидал? Чего ждёшь? Он смотрел исподлобья. Юнги этот взгляд раздражал, ответ на вопрос кружился на подкорке в бешенном танце. — Ситуация такова, — начал аватар помладше. В тот момент, Мин осознал, что они говорили по-сеульски. Но выговор у них не был ни сеульским, ни тэгу-станским — и, уж конечно, не европейским или североамериканским. Акцент его был неопределим. — Вы совершили брешь, Мин Юнги. Злонамеренно. Не одну, — парень хмыкнул, посмотрев на Чимина, а затем продолжил, так и не дождавшись какого-то ответа от него. — Вы проникали из Сеула прямо в Тэгу, проделывая дыры в завесе, взламывали аккаунты аватаров и выступали лидером запрещённых организаций. Поэтому Вы в Бреши. Пак оставался безучастным, сложив руки перед собой. Мин же наблюдал, как тонкие косточки перемещаются у него под кожей, в точности как и у Чимина, которого он когда-то любил. — И всё это ради того, чтобы найти Средний город! — парень сорвался на крик. — Я… — Вы и раньше искали его, пытались разоблачить Брешь… — Плевать на город. Я искал друга. — Которого из? — вмешалась женщина, на несколько секунд прерывая перепалку. Она сверкнула глазами и улыбнулась самой печальной улыбкой из всех, что доводилось видеть Мину. — Ким Тэхёна? Это ведь он неоднократно… — Я заставил его… — Юнги пытался защитить его, но не мог и слова вставить, как молодой парень снова перебил его. — Это не так важно, поверьте. Сейчас, только от нас зависит, как вас упекут, насколько, что вы увидите и скажете, когда там будете, когда выйдете оттуда снова. Если выйдете. Так кого же именно вы искали? И зачем? Юнги фыркнул, неотрывно смотря на ухмылку Чимина. Сложно было понять, что именно творилось у него внутри: он оставался непроницаемым, с лёгкой тенью ухмылки на губах и совершенно пустым взглядом. — Я искал тебя, — шепнул Мин. — Я знаю, — выдохнул Пак, с явной насмешкой, откинувшись на спинку стула. — Но ты сдался, когда понял кто я. Я хочу знать почему. — Я любил славного парня Чимми, а сейчас передо мной человек, которого я не знаю. Он элегантно развёл руками: мол, кого это волнует? — Ты сказал, что если я сдамся Бреши, то Хоупа отпустят. Я согласился. И вот я тут. Зачем я тебе? — Потому что Вы совершили брешь! — фыркнула женщина-аватар. Когда они ушли, Мину принесли поесть. Хлеб, мясо, фрукты, сыр, воду. Поев, какое-то время Мин потратил на изучение двери. Стал толкать и тянуть её, но никоим образом не смог её пошевелить. Так и сяк ощупывая её поверхность, он не обнаруживал ничего, кроме растрескавшейся краски. Тогда это казалось самым странным явлением: если у легендарных аватаров вполне обычные двери… или же она была закодирована хитрее, чем он мог расшифровать. Долгое время Юнги оставался один. Исходил всю комнату вдоль и поперёк, смотрел в скрытую полусферой камеру. Снова смотрел из окна на крыши, пытаясь определить где он. Локация всё время напоминала ему что-то до зуда под кожей знакомое, но ответ упрямо не хотел показываться. Когда дверь опять открылась, улица была окутана полумраком. Вошла та же троица. — Совершив брешь, вы попали в наше распоряжение, — снова оповестила его дама. — И что теперь будет? — Всё, что нам будет угодно. Совершив брешь, Вы принадлежите нам. Они без труда могли сделать так, чтобы физик исчез. О том, что это будет означать, имелись только слухи. Никто никогда не слышал даже рассказов о тех, кого забрала Брешь и кто отбыл положенный по закону срок. Либо такие люди были невероятно скрытны, либо их вообще никогда не выпускали. — То, что ты не видишь в наших действиях справедливости, ещё не означает, что они несправедливы, Юнни, — смеясь, почти пропел Пак. — Если хочешь, воспринимай это как суд. — И ты будешь ковыряться в моей голове день и ночь, пока не сведёшь с ума? — Расскажите нам, что и зачем вы делали в качестве унификациониста, а мы, возможно, поищем способы предпринять какие-то действия. С каждой брешью надо разбираться, — ответила женщина. — Надо провести расследование: мы можем разговаривать с теми, кто не совершал бреши ранее, если это существенно для дела и мы в этом убедимся. Понимаете? Санкции бывают разной степени строгости. Мин долгое время ничего не говорил, но плана в гениальной голове так и не появился. — Что там снаружи? Он указал на дверь. Они оставили её приоткрытой, и сейчас Мин мог видеть длинный пустой коридор. — Вам известно, где Вы, — сказал самый молодой. — Что там снаружи, Вы увидите. При каких условиях, зависит от того, что Вы сейчас скажете и сделаете. Расскажите, что вас сюда привело. Об этом дурацком заговоре, который опять повторился, впервые за долгое время. Юнги, расскажите нам об революции. Это была сделка. Условия были простые. Мин должен был рассказать, ничего не утаивая, потому что они и так наверняка все знали. И он стал говорить, но так, чтобы ответы немного разнились с действительностью. — Почему ты сдался? — спросил вдруг Пак, перебивая его тираду. — Я не собирался. Хотел посмотреть на тебя, но ты опередил этой глупой подставой с наци. — Тогда это казалось мне забавным. Мин потёр виски и шагнул ближе к двери. — То есть это всё забавы ради. Вести наблюдение за тем, как мучаются те, кого ты бросил. Смотреть на то, как мы теряли всё, ради маленького шанса найти тебя. Это забавно? — Разве нет? — удивился Чим. Эта эмоция не казалась настоящей, впрочем, как и остальные его чувства. Они посмотрели друг на друга. — Я рассказал всё, что мне известно, — сказал Мин. Обхватив лицо ладонями, он глянул сквозь пальцы. Парень и женщина в дверном проёме вроде бы не обращали внимания на них с Чимином. Он мог спокойно броситься на них изо всех сил, безо всякого предупреждения. Кто-то из них шепнул что-то предупредительное этому порыву, должно быть, женщина, потому что голова у неё вздёрнулась, а парень по-прежнему стоял, привалившись к дверному косяку. — Юнги, Вы находитесь в Бреши. В этой комнате имеет место суд над вами, — сказала она. — Здесь он может и закончиться. Вы теперь вне закона, решение обитает здесь, и оно — это мы. Ещё раз подумаете о побеге и результат окажется не в вашу пользу. Через несколько секунд Чим обратился к женщине: — Что ты делаешь? Ты ведь не хочешь отбить у него желание? Выйди. И ты тоже, — кивнул он парню. — Так дело во мне, — сказал Мин наконец, когда двое покинули комнату. — Боже мой! — Никакого Среднего города нет, — сказал он. — Конечно же дело в тебе. — Все так говорят. Однако продолжают происходить разные события, люди продолжают исчезать и умирать, и снова и снова звучит это словосочетание. И знаешь, я вдруг понял. Ты думал, что вы и есть Средний город. Если бы я понял раньше… Когда у тебя так часто спрашивали: «Как может существовать что-то между городом и городом?» — тогда ты отвечал: «А вы верите в Брешь? Где она?». Я думал, что ты имел ввиду другое. Но Чим, это, — Мин описал круг рукой, указывая на пространство между ними, — всё это не Средний город. Его нет. Это иллюзия. — Его не существует. — Тогда почему ты ушёл? Почему не вернулся, когда я искал тебя? Не смотря на то, что ты знал, что я совершил брешь: почему тебя заботит моё пребывание тут? Почему вы просто не убьёте меня? — Как мы сказали… — Что же это, милость? Справедливость? Да ради бога! А, да чёрт с ними, подумалась тогда Мину. А ещё захотелось закурить. — Тебе страшно? — спросил Пак, хмуря брови. — Только за друзей, — ответил Юнги. Брешь была ничем. Это — ничто. Это банальность, трюизм. В Бреши нет ни посольств, ни армии, ни достопримечательностей. В Бреши нет валюты. Если вы совершаете брешь, она вас поглощает. Брешь — это пустота, полная злых полицейских. Тот след, что снова и снова приводил Юнги к Чимину, предполагал системные преступления, тайные параправила, существование города-паразита там, где не должно быть ничего. Если Брешь не была Средним городом, то чем она была, если не насмешкой над самой собой, чтобы позволить продолжаться такому на протяжении веков? Чимину нравилась вся эта идея с вымышленным городом, свободным и неделимым, но это была ложь. Когда же он решил покончить с этим всем, проходя сквозь завесу, в тот момент его и забрали аватары. Тогда он понял, что есть место лучше райского города. Брешь. И он остался. Оставалось только наблюдать за тем, как Мин приходит к этому же выводу. Наблюдать, не вмешиваться и может даже подталкивать к решениям. Чтобы он так же разочаровался, чтобы вместе с ним начал всё заново. Он рассказал это как бы между прочим, играючись, а Юнги только и мечтал найти лазейку в его словах. Тогда пьянила любая возможность бартера, способа, крохотного шанса снова выйти из Бреши. — Однажды вы уже чуть было не явились за мной, — сказал он. — Неоднократно. Я должен сказать тебе спасибо? — Было бы здорово отплатить за это, — усмехнулся Чим. Брешь пребывает здесь, возникает и остаётся необнаруженной. Жители Бреши ходят по улицам, невидимые для граждан Сеула и Тэгу-стана, потому что и те, и другие думают: они в другом городе. Аватары прячутся, как книги в библиотеке. В этом нет и никогда не было ничего сверхъестественного. — Останься со мной, Юнги, — попросил Пак, заглядывая в лицо хёну. Так, словно смотрел в душу. И Юнги согласился незамедлительно, потому что всё вокруг него свидетельствовало о том, что Пак уже знал — он не откажет. Так он стал аватаром. Так началась сложная неделя его внедрения в систему. Когда в компании с самим генералом Бреши они утром вышли из здания, Мин осознал, что не понимает, в каком они городе находились. Их одежда была бы законной как в Сеуле, так и в Тэгу-стане. Юнги слышал разговоры на обоих языках, а теперь и на третьем, то ли смешанном, то ли древнем, который объединял их. Слышал стук пишущих машинок. Ему ни на миг не приходило в голову броситься наутёк или напасть на своего спутника и попытаться бежать. Рано. Нужно было играть по правилам. За ним тщательно наблюдали. Изумленный, он смотрел на город, затаив дыхание. Во рту пересохло, и голос никак не мог найти выхода из одеревеневшего тела. На мгновение тогда ему почудилось, будто в ослепительно-белую штукатурку стен вокруг вдруг с силой ударили волны. Ресторанные звуки — обрывки голосов, звон посуды — внезапно собрались в одно смутное, полупрозрачное облако, сгустились — и вновь рассеялись по прежним местам. Ему послышался шелест ветра с соседней улицы, голос продавщицы, что кричала на странном ломаном языке и вдруг повеяло забытым запахом предзакатного моря, запах из старых доков… Но и это было лишь ничтожной частичкой всего, что переполняло его душу за какую-то сотую долю секунды. Он мог видеть, слышать и чувствовать сразу два города, находится сразу и в Сеуле и в Тэгу. И это было странно. — Колоссально, — еле выдавил он из себя. — Так оно и есть, — сказал Пак. — Это и есть тот Средний город, который я так долго искал. Без запретов, без контроля. Свободный и для свободных. Юнги стал аватаром, отмеченный особым знаком, завеса больше не имела такого глобального влияния на его рассудок. Первые перемещения сквозь границу прошли совершенно спокойно, он даже не замечал, что ходил между мирами. Люди Бреши показали ему и краткие записи того, как кто-то допрашивал новоприбывших унифов: парня и девушку. Она всё время плакала. — Это мне не нравится, — сказал Мин, отворачиваясь, когда дело дошло до манипуляций с разумом. — Это просто жестоко. Ещё Пак просветил его по поводу системы быстрого доступа к информации. Доносчики, кроты, из числа крайних националистов обоих городов. Несколько унифов, некоторых из них Мин знал лично. Они угрюмо смотрели на своих невидимых начальников, но докладывали всё, что знали. Из страха, но чаще с высокомерием, равнодушием, негодованием или угодливостью и готовностью к сотрудничеству. Националисты были в приоритете. Человек, на которого они смотрели, мучительно жестикулировал, пытаясь объясниться без встречных обвинений, когда Пак попросил доложить о том, куда исчез Тэхён. Наци выглядел злым. — Чёрт, мы же солдаты. Как и вы. Сражаемся за Тэгу. Так что если мы слышим, что что-то надо сделать, если получаем инструкции типа того, что кого-то следует проучить, что наши, или унифы, или предатели, или сеульцы, или чёртовы тэгу-станцы что-то там затевают, то с этим надо что-то делать, и всё тут. Ну, вы знаете почему. Мы не спрашиваем, но и так понимаем, что это надо сделать, почти всегда. Но я не знаю, при чём здесь этот Ким Тэхён… Не верю, что он причастен к революции, а если и причастен, то я не… Не знаю куда он делся. Я ему не нянька. — У них, конечно, есть глубинные связи в правительстве, — сказал как-то Пак. — Но когда имеешь дело с чем-то настолько сложным как Брешь, то никто не сможет отказать в просьбе о помощи. Поэтому я здесь, Юнги. — Я думал, вы наблюдаете за всем сами. — Если бреши никто не совершал, у нас попросту нет оснований. Но если что-то затевается, нужно быть первыми, кто об этом узнает. — А как же: мы — Брешь, — Чимин не шелохнулся. — Мы можем сделать всё, что нам потребуется… — Мы — закон, Юнги. Но через осведомителей быстрее. Информаторов, — он рассмеялся, бросив взгляд на окно, за которым нарастал хаос, час пик. — Агенты или системы в офисах Сеула и на Тэгу-станских рынках сообщают вам нужную информацию, правильно? Значит, кто-то постоянно шарится в базах данных. И пока вы посылаете кого-то на поиски Тэхёна, кто-то другой пытается вас уничтожить. Вы видели унифов. Они ничего собой не представляют. Что в Сеуле, что в Тэгу — крошечные группы романтичных и наивных панков. Там больше агентов, чем агитаторов. Ты правда думаешь, что им это под силу? — Я думаю, что ты до сих пор мне не доверяешь, Юнги, если позволяешь себе этот фарс. Уходя, он посмотрел на хёна с лицом неподвижным, но изнурённым. Тогда он показался прежним и Мин понял, что это его шанс. Чимин вернулся после короткой ночи. Как только они вышли из комнаты в коридор, окрашенный той же шелушащейся краской и прерываемый рядом дверей, Мин попросил о прогулке. Было утро, шумное, пасмурное, но без дождя, ветреное. От холодного воздуха у физика перехватило дыхание. Было что-то приятное в том, как сбивал с толку весь этот народ, спешка облачённых в пальто сеульцев, рычание машин, медленно двигавшихся по этой улице, в основном пешеходной, крики разносчиков, торговцев одеждой, книгами и продуктами. — Мне нет нужды приказывать тебе не пытаться бежать, — сказал Чимин. — И нет нужды просить тебе не кричать. Ты и так знаешь, что я смогу тебя остановить. Знаешь, что я не один за тобой слежу. Ты в Бреши, помнишь? Мин промолчал. Он старался не думать о побеге, о том, что прошла неделя его заточения в Бреши, что Тэхён наверняка уже покинул границы обоих городов. Сейчас ему хотелось понять, почему Чимин не пытает его, а позволяет бродить по улицам, заботливо придерживая его руку. — Голоден? — спросил он, замечая на себе взгляд Мина. — Потерплю. Резко их маршрут изменился, и Пак свернул в какой-то переулок, в заштрихованный переулок, где возле супермаркета стояли сеульские киоски, предлагавшие программное обеспечение и безделушки. Рядом же проходила завеса, разделяющая их от лавки с едой. Вначале Мин попытался её не-видеть, но Чимин тихонько рассмеялся и обронил что-то, что могло указывать на бесполезность этого действия. — Теперь не нужно прятаться и открывать порталы, чтобы безнаказанно проходить через границу, — сказал он и провёл его через мембрану между городами: подняв ногу в Сеуле, Мин снова опустил её уже в Тэгу, где ждал завтрак. Впервые это произошло осознанно. Позади них остался панк с малиновыми волосами, сеульский торгаш мобильными телефонами. Когда Пак стал заказывать еду в Тэгу, он смотрел на них с удивлением, затем с ужасом, а потом быстро перестал их видеть. Тогда и Мину показалось это забавным. То как они реагируют. Это было весело. Это пьянило. Сунув бумажную тарелку в руку Юнги, Чимин провёл его обратно через дорогу в сеульский супермаркет, где приобрёл воду. Весь оставшийся путь они шли по середине заштрихованной дороги. Постепенно взгляд у Юнги менялся, казалось, расшоривался, так что улица удлинилась, а её фокус изменялся. Всё, чего он прежде не-видел, сейчас вдруг оказалось вытолкнутым на передний план. Стали являться звуки и запахи: звонки Тэгу, перезвон его курантов, лязг и металлический дребезг старых трамваев, вонь из дымоходов, старинные запахи, они смешивались в едином потоке с пряностями и сеульскими криками на родном языке, стрекотанием вертолёта и новомодных игрушек. Цвета сеульского освещения и пластиковые витрины больше не стирали жёлтых и каменных цветов своего соседа, города, где был его соул. — Где мы? — спросил почему-то Чимин. Словно он и правда читал его мысли и именно эта его раздражала больше прочих. Он говорил так, чтобы слышал его только Юнги. — Я… — В Сеуле или в Тэгу-стане? — … Не там и не сям. Я в Бреши. Они двигались через заштрихованную утреннюю толпу. И Пак остановился, хватая Мина под локоть, притягивая чуть к себе. — Ты здесь вместе со мной. Никому не понять, видят ли они тебя или не-видят. Не крадись. Говорить, что ты не там и не сям, неверно: ты в обоих сразу. Они сели в сеульское метро, где Мин сидел неподвижно, словно остатки Тэгу цеплялись к нему, как паутинки, и могли напугать попутчиков, а потом на тэгу-станский трамвай, где у Мина возникло ложное приятное чувство, будто он возвращался домой к Хоупу. Они шли пешком то через один, то через другой город. Чувство близости с соулом сменилось чем-то ещё более странным. Он знал, что Пак его не отпустит, понимал, что застрял тут надолго, потому что ему так хочется. — Что бы ты сделал, если бы я побежал? — спросил Мин. Ответа не последовало, только наглая ухмылка на губах. — Они оба пытались выяснить, что с тобой случилось, — сказал Чимин, указывая в сторону гуляющей пары. Сокджин и Намджун проходили мимо, не замечая ничего и никого вокруг, принадлежа только друг другу. Была и ещё одна женщина, провожающая их взглядом. Она кутала голые плечи в боа, а затем перевела взгляд на Юнги, словно совершенно не боялась видеть их, зная, кто они. — Они не узнают где я. Его взгляд дал понять: он вообще с ними не заговорит, даже не сможет толком понаблюдать, у Мина нет такой прерогативы. Ему оставалось только наблюдать за всем остальным, будучи наёмником Бреши. В обоих городах все люди, казалось, были напряжены. Они вернулись через два заштрихованных города не в то здание, где Мин находился всю неделю, — оно располагалось на одной из улиц в Сеуле и одновременно тянулось через другую в Тэгу. Помещения через переходы на верхнем этаже раскидывались на два или три здания, и по этому лабиринту туда и сюда сновали люди Бреши. Там были безликие спальни, кухни, офисы, устаревшие с виду компьютеры, телефоны, запертые шкафы. Неразговорчивые мужчины и женщины. По мере того как два города росли, между ними открывались такие места, пространства, которые или не могли быть востребованы, или становились спорными диссенсусами. Там и обитала Брешь. — Что, если вас ограбят? Такое случается? — спросил Юнги, бегло осматриваясь. — Время от времени, — Пак развёл руками и подмигнул. — И тогда… — Тогда они оказываются в Бреши и принадлежат нам. Никто из там присутствовавших не прервал своих занятий, ведя разговоры, которые перескакивали то на тэгу-станский, то на сеульский, то на третий язык. В безликой спальне, куда доставил Юнги Чимин, на окнах были решётки, а где-нибудь наверняка скрывалась камера наблюдения. Имелся совмещённый санузел. Чимин не сразу ушёл. Кисти его рук находились как раз на уровне взгляда Юнги. Задрав ноги и скрестив их на спинке небесно-голубого дивана, Мин неотрывно следил за танцем тонких косточек его кистей. — Как бы там ни было, разве ты не видишь, что мы изменились? — вырвалось у старшего. — Все по-старому. Никто не менялся, и ничто не менялось… — Ты что, на самом деле так думаешь? — Я это знаю. Никакой эксплуатации не существует. Это все детские сказки. — Ты же, я надеюсь, не веришь, что дудками Бреши можно и впрямь спасти весь мир? Не придумывай то, чего нет! Вы запугали их, всего-то. Байками про влезание в чужой мозг, про страшные пытки и наказания. Ничего этого нет. Есть только базовые навыки гипноза, внушение и страх. — Ну, ладно — может, мы и напридумывали лишнего… — вроде как согласился он; немного помолчав, он добавил: — Это сделано для общей безопасности. Видишь ли, Брешь создавалась для того, чтобы облегчить жизнь горожанам. Они сами этого хотели. Не наша вина, что появились те, кто всё время пытался найти лазейки. Испортить мирное существование. Их нужно было наказывать. Представь, что было бы, если бы кто-то понял, что власти не справляются. Тогда мы стали ожесточённее. Осторожнее. Кто поверит пускающему слюни унифу? Через окно его силуэт освещали смешанные ночные мерцания двух городов. В комнате всё чаще стали мелькать лица людей Бреши, отчасти напоминавшие совиные головы. На ночь его заперли. Появилось чувство тоски, простиравшееся над ночными улицами. Тогда хотелось поговорить с теми, кого он знал в Сеуле или Тэгу, но он мог только наблюдать. Какие бы невидимые боссы, если таковые вообще имелись, ни ждали в недрах Бреши, на следующее утро за ним опять пришёл Чимин. Он повёл его по коридору в офис, пока старший представлял себе побег — никто, казалось, за ним не следил. Но мысль, что его остановят была сильнее отчаянного желания увидеть Хоупа. А если бы и нет, то куда бы он подался, преследуемый межпространственный беглец? В тесной комнате находилось около дюжины представителей Бреши, они сидели, стояли, ненадёжно опирались на края столов и тихонько переговаривались на двух или трёх языках. Обсуждение было в разгаре. — Вы находитесь в Бреши. Для всех будет проще, если Вы оставите их в покое, — фыркнула знакомая женщина. — Увидите своих друзей — не ставьте их в неловкое положение. Они должны понимать, где Вы. — Дайте мне им позвонить. Хоупу или Намджуну, они должны знать. — Вы. — вмешался знакомый парень, держащий Чимина за руку, он говорил довольно жёстко. — Находитесь. В Бреши. Не забывайте. И не можете ничего требовать. Всё, чем мы занимаемся, это детали расследования вашей бреши. Понятно? — Малыш, — Пак улыбнулся парню, осторожно проведя рукой по его щеке. Юнги различил в этом движении не столько нежность, как предупреждение. — Он — аватар Бреши. Там, где произошла брешь, он может делать всё, что угодно. — Но… — Ещё раз, и ты знаешь, что будет, любимый. Эти их закостенелые манеры, эта непрозрачность, непроницаемость хоть какого-либо смысла того, о чём он думает, — трудно было сказать, зачем потребовалось Чимину защищать его в тот момент. Юнги не спорил, но и не соглашался. Он неподвижно стоял, пока молодой парень растирал собственное запястье, где должна была быть надпись с именем его соула. — Он твой загадочный соулмейт, да? Об этом Юнги спросил у Пака чуть позже, когда они вели патрулирование возле скопища унифов. Раньше он по-разному уклонялся от ответа. Но в этот момент почему-то признался. — Это так. Было пасмурно и темно, слегка моросило. Физик поднял воротник куртки, пряча лицо. Они находились к западу от доков, у заштрихованных рельсов, короткого отрезка путей, используемых поездами обоих городов по расписанию, согласованному на международном уровне. Там, где чаще всего случались передачи контрабанды. — Ты его не любишь, — тихо шепнул Юнги. — И он это чувствует. Поэтому твоя рука болит, Пак. Чимин повернулся и посмотрел на Мина, массируя свою кисть. — На каком основании я тут? — спрашивает Юнги уже громче, и Пак улыбается. — А на каком основании мне тебя отпустить? Ты видел, как работаем мы. Нигде в другом месте нет такого, как в этих городах. Ведь не только мы держим их порознь друг от друга. Все жители Тэгу и все жители Сеула. Каждую минуту, каждый день. Мы — последняя преграда: большую часть работы делает население городов. Это действует, потому что вы не зеваете. Вот почему не-видение и не-чувствование имеют жизненно важное значение. Никто не может признать, что это не действует. Так что, даже если ты этого не признаёшь, это срабатывает. Но если они совершают брешь, даже не по своей вине, на более длительное время, чем кратчайший миг… они не смогут вернуться отсюда. — Аварии. Дорожно-транспортные происшествия, пожары, случайные бреши… — Да. Конечно, — он устало выдохнул в небо, на секунду показавшись прежним. — Но если ты хочешь снова бросить меня… Если таков твой ответ Бреши, то, возможно, у тебя есть шанс. Но даже тогда ты в беде. Ты никогда не будешь снова не-видеть. — Значит, меня наняли так же, как и всех остальных в Бреши. Никто из вас здесь не родился. Все когда-то жили в одном городе или в другом. Все однажды совершили брешь. На несколько минут между ними воцарилось молчание. — Сейчас я хочу просто увидеть его, — Юнги не мог упустить шанс встретиться с Хосоком, и сейчас это был лучший момент, чтобы попросить. — Ладно. Хоупа он увидел, когда тот возвращался из нижних границ домой. Он остановился, заметив чужую тень. Юнги стоял у забора возле самого входа, вздёрнув подбородок, так чтобы он увидел, что это он. Юнги поднял руку, приветствуя его. Хоби долго мешкал, потом растопырил пальцы, этакий взмах без взмаха. А после пригласил в дом, не произнося ни слова. Он не спрашивал, не говорил, не пытался понять, не разрешал к себе притронуться и не хотел смотреть на Юнги. Хосок казался полумёртвым, даже когда полностью восстановился после калибровки. И вина за это была только на Юнги. Он был готов. Знал, что его так просто не простят. Но он был теоретиком, а не практиком. — Я брошусь следом, куда бы ты не ушёл. Хоть в Брешь, хоть в чёртов ад. Слышишь? — Юнги рывком разворачивает его к себе лицом и смотрит в глаза. В полную кромешную пустоту. — Забавно. Но теперь плевать мне, — смеётся Хоуп, а потом резко замирает, понимая смысл сказанных слов. Он остаётся у них на ночь, ровно столько, сколько ему позволил Чимин. Сколько хватило бы, чтобы вывести друзей за границу, в безопасное место. За ним наблюдали, и это больше не было на уровне ощущений. Он видел их. Как и оба города сразу. Пак был прав. Он не сможет больше не-видеть. Но он смог бы спрятаться от агентов Бреши там, где она не имела силы. Пото-О-Бэй. А дальше посыпались долгие мучительные стоны, отчаянные вздохи и сплошные разочарования. — Юнги! — внезапно, заметил он тёмно-серую небольшую коробочку под столом. База данных, украденная им же. И осознание всей ситуации не заставило себя долго ждать. Мужчина резко переменился в лице. — Всё в порядке. Я работаю на Брешь. Считай, под прикрытием, — Юнги хочется смеяться от неловкой ситуации, и он едва сдерживается, в отличие от наёмника. — Ты ведь тоже там был. Ты знаешь как они работают. — Знаю, Юн-ни, — смеётся Шихёк. — Знаю, поэтому и беспокоюсь. Это должно быть так пьянит… Странно это или нет, но из них всех только Шихёк знал на что действительно была способна Брешь. И только он понимал, что проговорить правду о бесполезности аватаров не столько сложно, как наказуемо. Вряд-ли ему поверят граждане обоих городов. Но об этом узнают, и его мнимая свобода закончится. Только под строгой подпиской о неразглашении их отпускали к нормальным, обычным людям. Такова была цена свободы. Юнги знал, что этого никогда не будет достаточно. Не с Чимином. Поэтому, помирившись с соулом, ему оставалось только активизировать старый план с унификационистами, чтобы у него было время покинуть город. Для отвода глаз. Связаться с Тэхёном и запустить вирус, окрашивающий завесу в чёрный — сигнал о начале войны для тех, кто хотел принять участие. Двадцать пять добровольцев и долгожданный побег мог бы состояться без проблем. Конечно на Брешь работают не только наци, но и некоторые унифы. Конечно, кто-то из них сдал его. Естественно, вера в революцию и в то, что их лидер действительно «за них» сильно ухудшила ситуацию. Но пока всё шло по плану, а это значило, что они могли пройти через этот хаос, выпрыгивающие тела напуганных людей и страшный шум нарастающей катастрофы пробираться к границам. Юнги видел, как тёмные фигуры заставили рассыпаться в сторону всех тех людей, что оказались случайными свидетелями. Сокджина утащил один из аватаров. Он сразу узнал в нём соула Чимина, и пока Мин пытался придумать как его спасти, рядом с его ухом раздался голос: «Брешь». И план незаметного исчезновения провалился. Юнги цепко ухватился за руку Чимина, притягивая парня к себе так близко, насколько это вообще было возможно. — Отпусти меня, Чим, ты же знаешь, так будет лучше для всех. — Я не могу, — он улыбнулся и пожал плечами. — Да и не хочу, если честно. А вот за совершённую брешь нужно расплачиваться. Как думаешь, твоему другу понравится, если мой немного поиграет с его рассудком? Кима моментально скрутило и он стал отключаться. Мин снова дёрнул Чимина на себя и тот засмеялся в такт тому, как вспыхивала завеса и гремели взрывы. — Почему ты всегда выбираешь его, Юнги? Почему всегда не меня? Юнги придвинулся к Чимину слишком близко, чтобы почувствовать его дыхание на своей щеке, обхватив заднюю часть его шеи. Пак вдруг замер, словно окаменел, но не отодвинулся, разрешая хёну изучить собственные глаза. — Я люблю тебя, — шепнул Юнги, — но чтобы не произошло я всегда буду выбирать его. Потому что он мой соул. Смысл всего моего существования. — Я отпущу тебя, если объяснишь, почему это так важно. Ещё недавно Мин Юнги, известный ядерный физик, не смог бы найти ответ. Но сейчас, пользуясь лёгким замешательством, что Чимин пытался скрыть за своей улыбкой, он мог бы помочь младшему понять. Пак совсем не понимал, что происходило, когда тёплые ладони проскользнули под подол его чёрной куртки и коснулись кожи. Теперь улыбаться очередь Юнги; он больше не выглядел напуганным или хоть каплю смущённым этой ситуацией. Сейчас он доказывал главную теорию о соулмейтах. И его без того тёмно-карие глаза потемнели ещё сильнее, он больше напоминал истинного аватара, чем обычного человека. Юнги так близко, что Пак чувствует его дыхание на своих губах и подаётся навстречу — совершенно легко и не задумываясь позволяет втянуть себя в поцелуй. Его ведёт ещё сильнее, пьянит эйфорией от этого контакта, от самого Юнги. Но на фоне всего остального, сказанного и сделанного в этот вечер, поцелуй почему-то не кажется самым настоящим и опьяняющим. Ему бы хотелось этого, но поцелуй с соулом был лучше, чем этот. Касания Юнги не вызывают толпы мурашек, а губы кажутся не достаточно ловкими, мягкими и нежными. Их поцелуй выходит рваным и полным резких движений, неправильным и ложным. Хён резко отстраняется: взгляд его полон нежности и сочувствия. — Прости, — внезапно говорит он, отступая в сторону границы. — Теперь ты понимаешь? Ни с кем не бывает так хорошо, как с тем, кто предназначен тебе судьбой, Чим. Я люблю тебя, помню, как было хорошо вместе работать над одним проектом, смотреть в твои горящие глаза и наслаждаться твоими улыбками. Но только Хосок делает меня счастливым. Его детский восторг и непреодолимый интерес, который он не пытается скрыть, наблюдая за моей работой. Когда смеётся и начинает говорить о всяких глупостях, чтобы поднять мне настроение. Когда целует так, словно готов жизнь отдать за меня. Это страшно — любить его, но я хочу только этого. — Боюсь, ты его больше не увидишь, — протянул Пак, смаргивая несколько солёных капель с мокрых ресниц. Он любил хёна, но плакать из-за этого не стал бы. Рука, где чернело чужое имя, горела адским огнём. Парень, что должен был удерживать Джина исчез, как только Мин решился на поцелуй. Кто-то что-то испортил в тот момент. Но разбираться в этом никому не хотелось. — Ты можешь держать меня тут столько, сколько захочешь, а я могу развлекаться так хоть каждый день, — заметив то, как глаза Чимина пытались найти в толпе нужного ему человека, он стал увереннее в том, что уйдёт. — Ты правда хочешь потерять своего соула? — Убирайся! — крикнул Пак, отталкивая Юнги. На его губах появилась широкая, немного квадратная улыбка, и он засмеялся, вполне искренне, как безумец. — Из моей головы и жизни. Снова. Считай это моим подарком. Мелкий дождь накрапывал на светло-серые асфальтные дорожки, оставляя небольшие мокрые пятнышки. Небольшая туча, которая, казалось, вот-вот обрушится на землю, словно на привязи застряла над обоими городами. Крики и всполохи оставались где-то за спиной Юнги. Ещё немного и он встретится с Чоном, чтобы никогда больше его не отпускать.

***

— А дальше ты знаешь, — Мин закурил, выпуская в небо тонкую струйку мятно-сигаретного дыма, смешивая этот запах с запахом моря. На побережье никого не было и солнце неумолимо медленно тянулось вниз, за горизонт, ныряя в нежно розовые облака, выбираясь из-под фиолетовых. Волны отчаянно пытались выбраться на сушу, накатывая на мягкий песок. Там было спокойно и тихо. Когда Юнги закончил свой рассказ, Хосок заметил, что вокруг них расхаживали чайки. Они неуклюже топали лапками по песку, раскидывая его в стороны, подбираясь поближе к ним, чтобы выпросить немного еды. Парень улыбнулся одной из них. — Я должен был так поступать, чтобы мы могли быть вместе, — осторожно сказал старший. — Я знаю. Хосок его простил, ещё тогда, в их ресторанчике, перед тем как покинуть два города. Он всё понимал, как и всегда. Но ему нужны были подробности того, что стало с их Пак Чимином. Почему Мин бросил его в Бреши. Правда посыпалась мелким песком на его ладони, и сейчас ему нужно было немного лишних минут, чтобы подумать над всем этим. Он встал, стряхивая песок с одежды, прошёлся вдоль побережья, ближе к чайкам и запустил в море несколько плоских камушков. Больше десяти ударов об воду сделать не получалось. — Всё в порядке? — спросил Юнги, когда солнце совсем скрылось, а над пляжем нависли августовские сумерки. Наблюдая за каждым его движением, он никак не мог понять, что сейчас нужно было сделать, лишь бы Хоби стало легче. Просто встаёт и подходит ближе, переплетает пальцы с его. Для них это привычно, вот так вот. — Так что ты там говорил о моём смехе? Он делает тебя счастливым? — Хоуп смущенно улыбается и тянется к мужу, чтобы украсть нежный поцелуй. Он как никто другой знает, что Мин Юнги — ярый поклонник теории — иногда теряется, когда дело доходит до практики. Они оба счастливы и свободны, и Юнги вдруг кажется, что Средний город всё же существует. Для каждого свой, идеальный. Юнги кажется, что его город там, где есть этот парень. Остальное же не имеет значения.