u ar my m.i.a

            TOOJI — PACKIN' GUNS Три тёмных силуэта уверенно движутся вдоль сырой безлюдной улочки этим прохладным поздним вечером. Парни изредка переглядываются, держа свои запястья в карманах, и твёрдо шагают по мелким лужицам после недавнего мелкого дождя. Кто-то жуёт жвачку, порою слишком открывая рот, кто-то просто идёт молча, безразличным взглядом смотря на дорогу перед собой, а кто-то по привычке выуживает из своей лёгкой кожанки пачку сигарет и, не прерывая шага, неспешно закуривает. Густой куб дыма, выдыхаемый юношей, улетучивается назад, ударяя двух позади идущих друзей по лицам, однако никого это особо не заботит. Привыкли. Они стремительно преодолевают грязный городской закуток, останавливаясь перед широкой оживлённой трассой, освещаемой кучей стоящих вдоль фонарей. На другой стороне улицы сплошным потоком бегут по домам люди, на которых троица бросает совершенно прозрачный взгляд, а затем разворачивается и идет дальше, к самому краю их огромного города. Окурок летит на проезжую часть, пока парень, изо рта которого вылетел этот самый окурок, натягивает на себя капюшон и торопливо надевает маску, закрывающую добрую половину его лица. Остальные двое следуют его примеру и делают абсолютно то же самое, не отставая от своего негласного лидера. Шаг замедляется, принося им минутное умиротворение и некий уют шумного ночного города. Такого родного для них города. Уже на подходе к старому двухэтажному зданию на самом краю города парни вновь быстро переглядываются и понимающе кивают друг другу. Не впервые они идут на дело вместе, благодаря чему уже давно отработали свои навыки коллективной работы и понимали каждого, казалось бы, без единого слова. Поэтому сразу после кратких кивков трёх голов Чжунэ отправляется к главному входу презентабельного дома, ловко преодолевая высокий кирпичный забор, в то время как Донхёк следует к чёрному ходу, чтобы вскрыть хлипкий замочек и открыть им проход. Чживон же бесшумной поступью изучает округ участка, так как иметь невольных свидетелей их грязных дел всё же никому не хотелось. Спустя несколько протяжных минут в абсолютной тишине все трое встречаются в заранее найденном укромном месте на заднем дворе. — Дверь закрыта, дома никого, — начинает Чжунэ свой рапорт вполголоса. — В округе тоже чисто, даже собак нет, — на той же громкости сообщает Чживон. — Я открыл, — махнув рукой в зовущем жесте, выпалил Донхёк, наконец-таки выплёвывая свою давно безвкусную жвачку и звякая инструментами в кармане. Он ринулся вперёд без какой-либо опаски, даже не дожидаясь остальных. Впрочем, парни не заставили себя долго ждать. Троица наспех натягивает на руки такие же тёмные, как и вся их одежда, перчатки, чтобы в следующую секунду с головой окунуться в темноту чужого дома. Взгляды бегут по дверям и окнам, пока воображение рисует примерную карту их локации. Они проворно расходятся по многочисленным комнатам, сгребая с полок и шкатулок всё драгоценное, что вообще можно было здесь найти. Их действия, отработанные до автоматизма, излишне тихи, а слух навострён так, что и пылинке без внимания не упасть. Парни работают тщательно и спокойно, не имея права хотя бы на секунду засомневаться. Даже лишнего света им не нужно — в эту ночь им неплохо помогает мягкий свет полной луны, заглядывающий в большие роскошные окна здания, прикрытые лишь полупрозрачным тюлем. Они практически под завязку набили карманы и почти смылись с места преступления, как с улицы послышался звук сирены подъезжающих полицейских машин. Нет, парни не испугались, им совершенно плевать этой ночью на всё, однако, бодро жестикулируя, они быстро собрались и поспешили выбежать через тот же чёрный ход. Только Чживон, бегущий первым, едва открыв спасительную дверь, наткнулся на относительно молодого полицейского, что моментально среагировал на преступника и, не медля, нанёс удар куда-то в солнечное сплетение. Юноша согнулся пополам, издав фальшивый болезненный стон, когда страж порядка наклонился к нему, дабы заковать в стальные наручники. Чживон сразу увидел ту растерянность в блестящих глазах наверняка ещё стажёра, поэтому сыграл на публику, чтобы перехватить несколько расслабившегося мужчину, стоило тому только подойти непозволительно близко. Парень мгновенно выпрямился, дабы в следующую секунду нанести куда более уверенный удар в открытую спину полицейского, вынуждая того беспомощно осесть на мокрую траву. — Бей твёрдо, дядя, — с самодовольной ухмылкой, скрытой под маской, кидает ему преступник и торопится выбежать, открывая дорогу к свободе и своим друзьям. Троица быстро преодолевает низкий садовый заборчик, несясь в сторону старых многоэтажек. Их только и видят бегущими очертя голову, прыгающими через машины и мелкие препятствия. А ещё слышат их истеричный смех, наверняка навеянный немалым всплеском адреналина. Посреди каких-то явно неблагополучных дворов они приостанавливаются, жадно вдыхая такой нужный им кислород и перекидываясь парой фраз: — Мы бежим или погибаем, парни, — громко дыша, хрипит Чжунэ, оглядываясь по сторонам в поиске наиболее безопасного пути отхода. — Иначе никак, — продолжает Донхёк, запрокидывая голову и делая один единственный глубокий вдох. — Чёрт! — выплёвывает слово Чживон, быстро хлопая обоих и призывая поскорее скрыться в подъезде. Их окружили. С обеих сторон двора подпёрли машинами, будто бы знали, куда они могли последовать дальше. Но их троица не была бы такой скандально известной в своих узких кругах, если бы не славилась своим безумием и совершенно необдуманными решениями. Возможно, именно поэтому все трое ринулись в ближайший подъезд, резво поднимаясь на фасад многоэтажки, откуда далее просто побежали по крышам, благо те стояли до невозможности близко друг к другу. Полиция ринулась сразу в несколько домов, перенимая преимущество. Долго гнаться им не пришлось, так как часть задания служители порядка всё же выполнили — первым поймали Донхёка, выбежав прямо перед ним и больно завалив его на бетонную поверхность, по которой он проехался скулой. Чжунэ слишком отвлёкся на пойманного друга, благодаря чему оступился, падая в очередном прыжке на соседнее здание и тем самым позволяя поймать и себя. Чживон, конечно, мог бы сбежать, потому что полицейские были в некоторой степени отвлечены уже отловленными преступниками, но он не позволит себе этого сделать. Слишком многое они прошли вместе, чтобы он вот так их оставил. Эти двое — единственная семья для него. — Погибать, так вместе, — с всё ещё уверенным смешком тихо произнёс он, разворачиваясь к подбегающим мужчинам и поднимая руки над головой. Парень медленно опустился на колени, наблюдая растерянность на лицах друзей. Он лишь подмигнул им и дал заковать себя наручниками, креативно огрызаясь на грубость местной полиции. Без каких-либо лишних слов троицу швырнули в замызганную камеру, плотно закрывая за ними решётку. Мерзкое местечко. — Почему ты остановился? — после получаса замогильной тишины дрожащим голосом спросил Донхёк, устремляя стеклянный взгляд в друга. — Предсказуемо, — огрызнулся Чжунэ, отворачиваясь от обоих и пребывая в собственных мыслях. — Ты думал, я брошу вас гнить здесь? — изящно выгнув пробитую серебряной серёжкой бровь, отозвался Чживон. — У тебя был шанс спастись, мы бы поняли, — на парне лица не было. Он всегда боялся быть пойманным, с опаской завершая каждую их подобную ходку. Но почему-то всегда соглашался на последующие. — Слушай, — с успокаивающей улыбкой Ким придвинулся к растерянному другу, чтобы приобнять его за плечи, — я вас на это потащил, я за вас в ответе. И я всё сделаю для вашей свободы, поверь мне. Дальнейшего разговора не последовало. Каждый сидел в своих мыслях: Донхёк думал как старший собрался их вытаскивать, будучи сам за решёткой, Чжунэ просто прислушивался к тишине в своей голове, а сам Чживон размышлял о своей жизни и возможных потерях. Вспомнил свою мать, которая была шлюхой и кололась, не обращая внимания на сына до такой степени, что при нём водила в дом своих клиентов. Затем отца, который был не лучше — беспросветно пил и толком не появлялся дома, забывая даже имя своего единственного дитя. Парень часто удивлялся тому, как у них вообще смог родиться нормальный и вполне здоровый сын, пусть он и пошёл не по той дорожке, став со временем ребёнком улиц. Грабил, чтобы иметь хотя бы какие-то деньги, избивал сверстников, перешедших ему дорогу, не обошёл всевозможные плохие привычки, хотя к наркотикам относился скептически, и не брезговал малолетними шлюхами. Чживон жил так, как ему этого хотелось, однако в один прекрасный день в его жизни наступило некое затишье. Пришло оно вместе с Ханбином — его одноклассником, которого он однажды спас от толпы бугаев, что хотели то ли изнасиловать скованного мальчика, то ли просто развлечения ради избить до потери пульса. Родители Ханбина были вполне себе состоятельными людьми, тем не менее, сына тоже особым вниманием не баловали, из-за чего ребёнок вырос замкнутым и стеснительным. Его бил отец за любую провинность или же плохую оценку, а мать просто наблюдала за этим, считая это достойным воспитанием. На фоне такого неблагополучия юноша не имел ни единого друга и был очень молчалив, а когда увидел поддержку в Чживоне, который толком и не отталкивал его, намертво привязался к нему. Правда их дружба с течением времени переросла в некое подобие отношений, в которых Ханбин выступал мамочкой, всячески отговаривая своего парня от подобного образа жизни. Слушал бы ещё тот. Да, перестал шляться по дешёвым клубам, закончил с продажными девицами, потому что ему вполне хватало одного Ханбина, даже прекратил трогать нарывающихся парней, но вот только грабёж оставить не мог, за что и поплатился. Чживону аж стало немного стыдно смотреть в глаза парню, который совершенно точно придёт в участок утром. — Хей, Чживон, — фамильярно окликнул его Чжунэ, вынуждая прервать мысленный поток. — М? — лениво и больно спокойно для заключённого отозвался он, прикрывая глаза. — Какой реакции ты ожидаешь от Ханбина? — конечно друзья знали о его пассии. Было слишком предсказуемо, что кто-то из них спросит об этом. Правда ответа на этот вопрос даже сам Чживон не знал, поэтому лишь пожал плечами. — Отчитает меня, как маленького ребёнка, — с тихим смехом высказал он, вновь уплывая в мысли. Они недолго встречались, каких-то несколько лет, но, несмотря на это, их отношения были довольно крепкими. — Даже если посадят, я надеюсь, он дождётся меня. Надежда, сказанная в шутку. Парни лишь посмеялись над высказыванием, однако внутри Чживона что-то неимоверно сильно тряслось и металось, неистово желая, чтобы так оно и было. Может, он настолько сильно влюблён в этого идеального мальчика, а может просто законченный собственник, но он действительно хочет верить в то, что Ханбин его верно дождётся. Вернувшись с тюрьмы, Чживон совершенно точно откажется от такой жизни, пусть только парень останется рядом. Он обещает. — Ким Чживон, на выход. Руки за спину и не рыпайся, — отличный будильник для недавно уснувшего парня. Тяжело выдохнув, он встаёт с твёрдой скамьи, что служила ему кроватью этой ночью, и выходит из камеры. Его прижимают к решётке, окольцовывая его руки наручниками, пока друзья с сожалением смотрят на лицо старшего. Он привычно подмигивает им, одаривая бодрящей улыбкой, и одними губами шепчет, что всё будет в порядке. — Отрицай всё, что у тебя будут спрашивать, понял? — вдруг тихо говорит Чжунэ соседу по клетке, когда друга увели уже достаточно далеко. Донхёк пилит его непонимающим взглядом, вынуждая продолжить. — Он хочет взять всю вину на себя. — Ты позволишь ему? — бесцветно интересуется он, провожая Чживона взглядом. — Он сам это решил, Хёк. Не думаю, что нам стоит пытаться перечить ему, — парень хорошо знал ушедшего. С самого детства они были не разлей вода, и Ким не единожды предупреждал его о таком исходе, если вдруг их по неосторожности поймают. А ещё Чживон терпеть не мог, когда не следовали его плану, потому что бездумно он не делал ничего. В каждом его действии был мотив, любой шаг был обдуман и просчитан наперёд. Тюрьмы он совсем не боялся, считая это важным жизненным опытом, если уж действительно суждено побывать там. — Хорошо, — устало выдохнул Донхёк, потирая разодранную скулу. — Ким Чживон, девятнадцать лет, — начал зачитывать дело детектив. Он посмеялся, узнав возраст обвиняемого, а сам Чживон лишь тихо фыркнул, осматривая скучно-белую комнату с одним только столом посередине. — Не боишься за решётку, ребёнок? Ким промолчал, устремляя взгляд карих глаз в своего личного палача. — Что, сказать нечего? Развязные малолетки, не понимающие всей ответственности своих поступков, — повышая тон, продолжал мужчина. Он кинул папку с досье на стол перед носом подростка. — Я просто не боюсь сесть, сэр, — вызывающе выгнув бровь, с неким презрением кинул ему Чживон, откидываясь на свой стул. — И давайте без оскорблений, я ведь тоже так умею. — Твоя дерзость только увеличит твой срок, ублюдок, — с грохотом упираясь ладонями в белоснежный стол и нависая над юношей, уже тише выговорил детектив. — И что? — парень усмехнулся, замечая огромную массу эмоций на морщинистом лице напротив. Мужчина в одно мгновение поперхнулся от бесстрашия ребёнка, следом растерялся, а в итоге лишь пуще прежнего разозлился. — Не отрицаешь своей вины, ясно, — пару минут помолчав и что-то записав в своём блокноте, буркнул мужчина. — Верно, — продолжал флегматично отзываться Чживон, внимательно следя за мелкими метаниями детектива. — А что по поводу твоих друзей? Каково их участие в краже? — Друзья? Смешно, сэр, — слегка поддавшись вперёд и склоняя голову набок, с улыбкой выдал он, ещё больше поражая полицейского. — Я не знаю кто они, но они мне задолжали. Я заставил их пойти со мной. Если бы они стащили достаточно, то это было бы неплохим возмещением долга, не думаете? — Лжешь, сукин ты сын, — скрип зубов, казалось бы, раздался на всё это небольшое помещение. — Никак нет, только правда, — Ким пребывал в полностью расслабленном состоянии, и ни единая мышца его лица не дрогнула, чтобы он там не говорил. Нагло лжёт и не краснеет, но и раскрыть себя не даст. Мужчина длительное время изучающим взглядом сверлил абсолютно спокойного малолетнего преступника, надеясь найти хотя бы что-то в его пустом выражении лица. Изучал ровно до того момента, пока тот не изогнул в очередной раз бровь. — Бросьте, сэр, давайте закончим на этом, — лениво зевая, продолжал свою игру Чживон. — Ты так хочешь за решётку? — Очень хочу, сэр, — скользнув юрким языком по чуть пухлым губам, ухмыльнулся подросток, вновь откидываясь на стуле. Более его задерживать не стали, вернув назад в камеру, откуда тут же забрали Чжунэ. — Малой… — начал было Чживон, но Донхёк перебил его. — Мне Чжунэ уже всё рассказал, расслабься, — он сдавленно улыбнулся, определённо точно чувствуя за собой вину. — И спасибо, хён. Старший немало удивился тому, как его назвали. Но в следующее же мгновение одарил младшего радушной улыбкой, однако подойти и хотя бы просто обнять побоялся. Всё же они толком не знакомы, если верить тщательно продуманной ещё в далёком прошлом байке. А то, что за ним следят — и проверять не нужно. Через несколько часов к решётке их клетки мягкой поступью, звонко цокая небольшими каблуками туфель, подошёл тот, кого Чживон ждал больше всего. Ханбин со злобным выражением лица остановился напротив, скрещивая на груди руки и ничего не говоря. Преступник обречённо усмехнулся и подошёл вплотную к стальным прутьям, протягивая руки сквозь них. — Даже не поцелуешь? — пошёл в наступление старший, произнося слова полушёпотом. — Выглядишь мерзко, — показательно поморщился Ханбин и отступил ещё на шаг от решётки. — Какого чёрта, Чживон? — Блять, брось, не нужно мне читать нотаций, — преступник опустил голову и устало вздохнул. — Ты взял всю вину на себя, и они поверили тебе, — тихая констатация факта, — девяносто девять решений любых проблем, да? — Угу, — словно нашкодивший котёнок отозвался он, виновато выглядывая из-под тёмной чёлки. — Ты хоть иногда головой думаешь? Тебе такой срок намотают, что ты до старости будешь гнить с отбросами общества, — повышая тон, огрызался Ханбин, совсем не жалея своего любовника. — Если бы не думал, давно бы уже гнил там, — слишком серьёзно, выводя из равновесия собеседника, выпалил Чживон, поднимая карие глаза на чужой силуэт. — Избавься от своей самоуверенности, ублюдок, она тебя подставила, — ядовито прошипел младший, чуть ли не скрипя зубами. — Не злись, детка, я выйду и исправлюсь, обещаю, — преступник сложил руки в молящем жесте, игриво подмигнув своей пассии. — Давай только без меня, а? У меня твои выходки в кишках сидят, — продолжал давить Ханбин, активно жестикулируя. — Без тебя? — хмурясь и выгибая бровь, переспросил Чживон и закусил маленькое серебряное колечко, которым была пробита его нижняя губа. В груди закованной птицей забилось сердце, боясь услышать слов разрыва. — Именно. Закончим на этом, Чживон, я устал тебя предупреждать, — слова получились слишком неуверенными, а голос предательски дрожал, но Ханбин явно сказал то, что хотел. Юноша тут же развернулся, шагая прочь от своего уже бывшего парня. А Ким пустым взглядом уставился в пол, где только что стоял младший, переваривая информацию. Усмешка, что была на грани истерики, сорвалась с его губ, а тело мешком упало на деревянную скамью. Чживон больно ударился затылком о бетонную стену, но даже не почувствовал, потому что внутренняя боль была куда более ощутимой. Донхёк, который видел и слышал весь их диалог, растерянно смотрел на друга и нервно облизывал губы, не зная, что ему сделать или сказать в знак поддержки. — Ким Донхёк, на выход. Свободен, — оповестил их подошедший полицейский, отворяя решётку и прерывая метания Донхёка. Чживон, будто проснувшись, подмигнул ему, одними губами пожелав удачи и скованно улыбнувшись, после чего младший покинул помещение под пристальным вниманием сопровождающего его мужчины. А Ким остался ждать суда, который должен был состояться этим же днём без каких-либо свидетелей или адвокатов. Только он, обвинитель и судья. Как и ожидалось, Чживону накрутили невероятно огромный срок, скинув на него ещё и кучу мелких дел, которых полиция никак не могла раскрыть. Среди них были и его проделки, но большая часть всё же принадлежала другим людям, однако он особо не сопротивлялся, не отрицал и толком не открывал рта всё заседание, пребывая в своих мыслях. А в мыслях была лишь одна фраза — «закончим на этом», проигрываемая из раза в раз голосом его юношеской ошибки. В итоге он заслужил десять лет заключения. Также на заседании присутствовал и Чжунэ, тоже в качестве обвиняемого, так как стражи порядка нашли в его куртке инструменты Донхёка, которыми тот вскрывал дверь. Только ему, благо придуманная история была довольно правдивой, дали несколько лет условного заключения, запрещающего всего навсего выезд из страны, если он не будет более заниматься подобными делами. Ну, и относительно небольшое количество часов общественных работ. Легко отделался, можно сказать.

***

После заключения Чживона, слухи о котором расползлись по всему его окружению и не только, над Ханбином стали много подшучивать, зная, что тот не сможет дать отпор самостоятельно, а верного пса под рукой уже нет. Юноша стойко игнорировал надоедливых одноклассников ровно до того момента, пока подобная слава не дошла до его родителей. Причём в таких подробностях, в каких даже сам Ханбин не знал. Серьёзный скандал не заставил себя долго ждать, в процессе которого на парня было вылито столько оскорблений и обидных фраз, сколько он за всю свою жизнь не получал. Он ещё больше поник и замкнулся в себе, а потом ударился в религию, что хоть как-то спасала его от бесконечной депрессии и сильной апатии. С особым интересом Ким изучал заветы, на одном духу читал молитвы и всячески просил Бога о лучшей жизни, пока и без того сложные родители всё больше отдалялись от сына, каждый раз припоминая ему его неправильную ориентацию, которую называли простым словом — «блядство». В конечном итоге Ханбин попросту не выдержал такого давления со стороны взрослых и впервые не промолчал, а закатил неплохую такую истерику, попутно высказывая всё, что он думал о них и подобном воспитании. Это стало переломным моментом в его жизни, ведь отец полностью отказался от него и строго наставил ему больше никогда не появляться в их доме. Дал приличную сумму и выставил за пределы родного гнёздышка растерянного ребёнка, который даже школу-то ещё не закончил. Парень недолгий промежуток времени думал, что ему делать дальше и как направить свою жизнь в правильное русло, пока на обороте очередной околорелигиозной книжки не нашёл контакты своеобразной школы, что обещала дать крышу и поддержку. Религия спасла его жизнь, за что он неописуемо благодарен Богу. Жизнь Чживона в тюрьме была вполне спокойной, даже можно сказать плавной. Он много читал, тренировался, улучшая своё тело, правда толком ни с кем не общался. С самого его появления здесь на него смотрели с неким презрением и подозрительностью, скорее всего из-за возраста или же пирсинга, коим он обладал и снимать не планировал. Скучная однотипность давила на него, но и к ней можно было привыкнуть, развивая в себе терпеливость и стойкость. Вопреки ожиданиям, заключение его никак не поменяло — его характер оставался всё таким же самоуверенным и довольно тяжёлым, что действительно мешало, ведь юноша мог выйти досрочно за хорошее поведение, но всяческие драки стороной его не обходили. То кому-то не понравилось, как он на него посмотрел, то ответил не так. В общем, обыкновенное дикое общество, не видящее ничего вокруг себя. Из целой кучи прочитанных книг разной направленности Чживон вытащил для себя одно единственное правило: нужно хранить верность. Верность слову, обязательствам, людям, самому себе. Нужно быть из тех людей, что никогда не подводят. Эти слова стали для него мантрой небесной, и отныне он пообещал себе всегда следовать им. Потому что он уже однажды очень сильно проебался и совсем не хочет повторения. А что касаемо Ханбина… да, первое время парень слишком много вспоминал о нём, думал о его жизни без старшего под боком, задавался себе вопросом как он. Однако такие мысли быстро улетучились, а боль от расставания приглушилась. В принципе, как и любые чувства к нему. Может, это и к лучшему?