u ar my m.i.a

            TOOJI — FATHER PROJECT Чживон вообще, будучи в тюремном заключении, ни с кем из родных не общался. Ровно до семи лет пребывания здесь, а потом ему впервые написал Чжунэ с небольшим опросом и скомканными словами благодарности. Впрочем, парень всегда был немного скован в проявлении своих чувств или той же благодарности, поэтому Ким преспокойно опускал такую маленькую деталь их дружбы, продолжая вполне себе добродушную переписку. От друга он узнал, что его мать загнулась от передоза, хотя его это особо не удивило, также узнал, что Донхёк поступил в университет на другом конце страны и покинул их, и ещё кучу разнообразных мелочей, связанных с его старым окружением. Сам Чжунэ, как он писал, после общественных работ взялся за ум и поступил на юридический факультет, с блеском его окончив. Правда он мелким шрифтом после этих слов приписал, что работает всё-таки не без грешка, но что именно такого криминального он делает — не рассказал. Оно и к лучшему, мало ли кто прочитает, парень-то как-никак в тюрьму пишет. Тем не менее, Чживона мало интересовало почти всё то, что Ку ему писал. И Чжунэ это прекрасно понимал, в одном из писем упомянув то самое имя, которое Ким ждал с затаённым сердцем. Ханбин, о котором даже вечно собирающему информацию на всех и всея Чжунэ было мало что известно. Чживону он смог рассказать только то, что парня ещё тогда, семь лет назад, выставили из дома, из-за чего он покинул школу, так ту и не окончив. Ну, и то, что тот внезапно заинтересовался религией, полностью ей отдаваясь. А где он сейчас и что делает — не знал. В общем, их переписка поддерживалась и оставшиеся три года. Под конец своего заключения Чживон мягко попросил друга поискать несчастного Ханбина и узнать где именно он сейчас. Чжунэ честно пытался отговорить друга от подобной затеи, но так и не смог — Ким был слишком упёрт в этом плане. В своём последнем письме Ку лишь в одну строчку сообщил адрес его квартиры, и на этом они поставили жирную точку в их длительной переписке. Ханбин же с отличием окончил ту самую религиозную школу, которая ему неимоверно нравилась. Здесь у него появились первые друзья, любящая семья, пусть она и не была родной, и он просто обзавёлся такой нужной ему поддержкой, наконец-таки найдя свой смысл жизни. Учёба здесь не тяготила его и давалась очень легко, нежели в обычной, где он учился до этого. А по завершению своего обучения его направили в небольшую, но очень уютную церквушку на краю города в качестве священника. Тут ему доверили вести первые проповеди, читать людям молитвы и довольно сильно удивлялись силе его голоса, который проникал, можно сказать, в самые сердца прихожан. Все здесь приняли его с распростёртыми объятиями и полюбили. Да, это определённо та жизнь, о которой он так отчаянно мечтал.

***

В своей квартире Чжунэ встретил Чживона с праздником, выделив ему комнату, пока тот на ноги не встанет, отправив в душ и в конце пригласив выпить за освобождение. Потом последовал долгий разговор о том, каково там, на зоне, который закончился ленивой болтовнёй о чём только душа пожелает. С приглушённым смехом они рассуждали о каких-то глубокомысленных темах, будучи уже прилично пьяными, потом резко переключались на пение саундреков из детских мультиков и так провели долгих четыре часа. А к ночи, относительно протрезвев, подошли к самому главному для Кима сейчас: — Хей, Чжунэ, — валяясь на ворсистом ковре гостиной, позвал он клацающего телевизор друга. — М? — лениво отозвался тот, делая очередной глоток высокоградусного алкоголя прямо с горла бутылки. — А ты узнал, где сейчас Ханбин? — в упор спросил Чживон. Избегать этой темы можно, конечно, ещё долго, но это слишком не в его стиле. — На кой-тебе сдался этот правильный ребёнок, — заворчал Ку, откидываясь на диване. — Ну, уже не совсем-таки и ребёнок, двадцать восемь лет как-никак, — задумчиво и как-то по-детски ответили ему, на что Чжунэ слегка прыснул смехом. — Узнал, но даже не знаю, как ты отреагируешь на это, — протяжно начал он, явно играясь с другом. — Блять, Ку, не тяни кота за яйца, а, — привставая на локтях, поморщился Чживон. — В церкви на периферии города. В качестве святого отца, — Чжунэ довольно сильно забавлял этот факт, ведь он не понаслышке знал ту грязную сторону отношений его друга и Ханбина, благодаря чему открыто рассмеялся, наблюдая миллион эмоций на лице Кима. — Любовь — сука, брат, — с лёгкой усмешкой начал Чживон, — вот ты бы поверил, скажи я тебе, что влюбился в священника? — Нет, я, конечно, знал, что ты припизднутый, но чтобы настолько, — продолжал уже в голос смеяться Ку. — У меня просто в голове не укладывается, как его в религию-то утянуло. Ну, он всегда был ангелом, но не рядом с тобой: секс в подворотнях, одна тяжка травы на двоих, бассейны алкоголя, полнейшая аморальность. Либо ты своей аурой котят портишь, либо откровенно хреновый из него святой отец. — Вот у него и спрошу, поздороваться-то надо зайти, — наконец отсмеявшись и зевая, ответил Ким. — Готовься к скандалу, его из-за тебя, между прочим, отец из дома выставил, — допивая последние капли горячительного напитка, промежду прочим заявил младший. — Из-за меня? — изящно выгнул бровь Чживон, когда принял сидячее положение и потянулся за своей бутылкой. — Тебя когда увезли уже отсюда, слухов поплыло масса. Причём не самых хороших, а большинство касались именно его. Типа знаешь, охрану потерял — вот все и начали над ним издеваться, — облизнувшись, честно выкладывал Чжунэ всё, что знал. — В итоге инфа о его ориентации и связи с тобой дошла до его предков, которые за это и выставили его, как я понял. — Ахуенно, плюс одна проблема, — буркнул Ким и залпом сделал несколько огромных глотков. Дальше они эту тему не развивали, переключившись на очередную незначительную мелочь. На часах давно за полночь, но парней это особо не беспокоит — у Чжунэ завтра выходной, а у Чживона ещё в принципе нет никаких дел, поэтому они пьют до самого утра, а весь следующий день проводят в кроватях, отсыпаясь. В течение следующей недели Чживон кое-чем закупился, скудно обновив гардероб и хоть как-то приведя себя в порядок. А также постепенно начал привыкать к своей новой жизни, потому что теперь, спустя десять лет заключения, свобода была ему в некоторой степени чужда, и он всеми силами пытался себя контролировать, чтобы вновь не пойти не по той дорожке. И вот, когда он относительно привык к миру вокруг себя, когда более менее вспомнил город, Ким наконец-таки решился на то, что хотел сделать первым делом. Поход к Ханбину заведомо был сложным для Чживона даже в моральном плане. — Как малолетка на выданье, блять, — тихо буркнул парень сам на себя, попутно натягивая на голову капюшон своей чёрной мантии. Он шёл к месту назначения по многочисленным улочкам города, которые когда-то знал наизусть. Конечно, Чживон мог бы поехать на автобусе или маршрутке, но ему определённо точно нужно было время, чтобы собраться с мыслями и ни в коем случае не дать слабину перед Ханбином. Однако стоя у ворот того самого храма, Ким невероятно занервничал, из-за чего спонтанно решил дать себе ещё немного времени и просто постоять у этих ворот. Дабы его оцепенение не выглядело так глупо и странно, он выудил из заднего кармана узких чёрных джинсов слегка помятую пачку сигарет и зубами достал одну, возвращая сигареты на место. Он глубоко затянулся, в один момент успокаивая всё своё нутро. Чживон расслабленно выдохнул и кинул ещё один взгляд на церковь, задумчиво рассматривая бьющийся на вершине эдакой башни колокол. Вероятно, сейчас идёт служба. — Что ж, самое время для скандала, — усмехнулся одним уголком губ парень и дёрнулся с места, входя на прицерковную территорию. Твёрдым шагом он проходил небольшое кладбище, ловко кидая окурок на одну из могил, в то время как его мантия мягко развевалась на лёгком ветру. Довольно эстетичное зрелище. У Ханбина сегодня важная служба, которая несколько отличается от всех предыдущих, потому что в этот раз ему не придётся восхвалять бога, как это было обычно. Его сегодняшнее задание — помочь людям словом божьим отпустить свои грехи и простить себя. Такое часто делали его старшие, он даже несколько раз присутствовал на этих церемониях, чтобы иметь хоть какой-то теоретический опыт, но сам, без чьей-либо помощи, будет вести подобную службу впервые. Он очень щепетильно готовился к ней, считая это очень ответственным днём, однако совершенно не нервничал и не боялся. Просто Ханбин знал, что у него непременно всё получится, что Бог поможет ему. Когда зал полностью подготовили, один из братьев поднялся наверх, к колоколу, чтобы сигнализировать верующим о том, что церемония началась. В зал реденьким потоком хлынули люди, проходя рядом со священником и учтиво здороваясь с ним. Кто-то что-то спрашивал, кто-то, кто был более старой закалки, привычно целовал большое деревянное распятие в руках святого отца, пока сам Ханбин лишь добродушно улыбался прихожанам и отзывался на их приветствия. Люди неторопливо рассаживались вдоль многочисленных деревянных скамей, а в помещении царил лёгкий аромат ладана и благовоний, создавая уютную расслабляющую атмосферу. Когда поток приходящих прекратился, было решено начать службу. Многие с неким недоверием поглядывали на сравнительно молодого священника, но всё же старались всячески скрыть это, считая плохим тоном. Однако стоило Ханбину начать свою речь, как люди один за другим начинали проникаться его низким голосом и заворожённо слушать, внимая каждому слову святого отца. — Ваш разум мечется в клетке, и из неё не убежать, — проникновенно начал Ким свою проповедь, постепенно увеличивая громкость своего и без того довольно сильного голоса. — Мир начинает холодеть к вам, пока вы в оцепенении пытаетесь играть с ним. Парень грациозно жестикулировал в такт своим словами, а прихожане с заинтересованными взглядами ожидали его дальнейших слов, когда он прерывался всего на мгновение. — Потеряв сердце на своём пути, как заполните вы пустоту внутри? — едва заметная улыбка застыла на губах Ханбина, потому что он плавно подходил к самому главному в своем монологе. — И ваши руки стали замерзать, пока вы тщетно искали тепла. Почему вы ищите иного спасения, вечно избегаете Бога?.. Священник даже фразы не успел договорить, как его отвлекли высокие двери зала, что внезапно отворились, впуская внутрь парня в чёрном одеянии и с опущенной головой. Ханбин уже готов был ласково улыбнуться и впустить запоздалого посетителя, но в тот же момент вошедший поднял голову, обнажая своё лицо. Вся радость и доброта вмиг улетучилась от Ханбина, вынуждая его удивлённо округлить глаза и нервно сглотнуть образовавшийся в горле ком. Чживон, устремляя карие глаза прямо на фигуру в церковной рясе, послушно ждал от святого отца хоть каких-то действий, а его лицо не выражало ничего, кроме серьёзной сосредоточенности. Священник дико стушевался, взглядом мечась перед собой, но вскоре сорвался с места, в знак извинения кивнув прихожанам головой. Широкими шагами он подлетел к своему личному кошмару в лице бывшего парня и, схватившись за край его мантии, вывел из общего зала, оставаясь с ним наедине в коридоре. Он не был зол, однако нервничал нещадно сильно, абсолютно не понимая смысла его визита, а сам Чживон же лишь одарил парня слегка печальным взглядом, медленно скрещивая руки на груди. Они некоторое время просто молча стояли, отводя взгляды друг от друга и стараясь угомонить свою нервозность, пока в определённый момент старшему попросту не осточертело молчать: — Привет, что ли, — мельком пожав плечами, начал Чживон, устремляя взор в всё ещё беспокойного Ханбина. — Что ты здесь делаешь? Кто тебя просил приходить сюда? — ответил святой отец только спустя несколько секунд, что обоим показались вечностью, но его злость выступала вперёд навеянному спокойствию, отчего слова выдались довольно грубыми, с шипением. — Соскучился, — бывший заключенный не нашёл более лучшего ответа, по привычке огрызаясь. — Ах да, моё мнение как всегда не учитывается, — Ханбин откровенно взрывался, временами срываясь на крик. — Знаешь что? Я видеть тебя не хочу, Чживон, мы тогда всё решили. — Стоп, что? МЫ всё решили? — старший не стал более слушать свою влюблённость, грубо перебив его и как-то автоматически кладя руку на его предплечье, которую тут же скинули, вызвав у него сдавленный рык. — А может ТЫ всё решил? Ты меня вообще спрашивал? О моих планах после ебанной тюрьмы, о том, как сильно я хотел, чтобы ты дождался меня? — Я тебя предупреждал, идиот, что ты попадёшься! Я пытался тебя оградить от этого! А ты меня хоть когда-нибудь слушал? — Ханбин толкнул того в плечи, заставляя отшатнуться назад, дабы не потерять равновесие, а сам быстро перевёл дыхание, старательно усыпляя свою злость. — Пошёл к чёрту, я не хочу тебя видеть. Чживон не ответил, плотно сжимая зубы и скалясь. Да, действительно, он виноват и прекрасно осознает это. И знал, что этот визит не будет лёгким, однако так просто опускать руки он тоже не планировал, отчего, стоило священнику вновь открыть ворота, чтобы пройти назад к алтарю, Чживон скользнул в зал вслед за ним. Дальше дверей он идти не стал, облокачиваясь о них и скрещивая руки на груди. Лучше уж он подождёт конца службы здесь, потому что отвлекать Ханбина тоже идея такая себе. Святой отец второпях вернулся к алтарю и громко извинился перед прихожанами, на что те широко и беззлобно улыбнулись. У каждого ведь бывает, правда? Впрочем, проповедь вести он продолжил, наскоро успокоив свой дрожащий от злости голос. Первое время он постоянно цеплялся взглядом за знакомую фигуру у дверей зала, однако потом отчаянно старался даже не смотреть в ту сторону. Слова вылетали из его уст больше машинально, чем продуманно, а в голове бесконечным потоком всплывали различные воспоминания, связанные с Чживоном, их поцелуи и ленивые прогулки по парку, в которые никто не верил, ведь старший совсем не романтик. Вспоминал и свои бессонные ночи после суда, поддерживаемые кучей слёз и тихой истерикой. А потом вспоминал те самые слухи и постоянные подтрунивания отца. Именно от этих мыслей былая раздражённость вернулась и затмила всё прекрасное, что всплыло в его сознании. Он знает, что Чживон не виноват, но подсознательно всё равно винит его чуть ли не во всех своих прошлых проблемах. И теперь перед ним предстала новая проблема, в которой уже точно виноват Чживон. Зачем он пришёл? Причинить боль в глупой попытке исцелить старые раны? Ханбину слишком сложно понять этого сумасбродного парня, поэтому он чётко решает, что послать его будет самым рациональным способом решения такой глобальной проблемы. Единожды пережил потерю Чживона — переживёт и ещё раз. — Пусть все страдающие, — глубоко вздохнув и натянув назад ту многообещающую улыбку, чуть громче начал священник, поднимая руки к небу, — и разумом, и смертным телом излечатся от своего недуга! Ханбин заметил, как многие отвлеклись от книг и брошюр в своих руках, вникая в его слова. Даже тот дедушка, что сидел на самой задней скамье и всё время службы лишь глупо усмехался, поднял свои глаза на святого отца. — Страх отправьте к чёрту смело, дабы обрести уверенности, — биение колокола вдруг усилилось, будто бы специально создавая поистине божественную атмосферу. — И пусть эти люди будут свободны, и каждый ослабевший вновь силу обретёт. И наконец-то своё счастье* средь многих человек найдёт… Священник опустил ладони вниз и перекрестился, попутно разворачиваясь к распятию позади себя. Он поклонился деревянному кресту в знак заключения этой проповеди. Люди, поднявшись со своих мест, безмолвно повторили его действия, прислушиваясь к идеальной тишине помещения. — Аминь! — воскликнул своё последнее слово Ханбин, и прихожане покорно произнесли это за ним, ставя жирную точку этого события. Чживон, что наблюдал за службой, тихо усмехнулся, но тоже воспроизвёл крест по своему телу и поклонился, дабы не быть среди всех белой вороной. Но и после этого ему пришлось довольно долго подождать, так как люди хлынули к священнику, расспрашивая его о чём-то, о чём он с упоением рассказывал, и только потом прощаясь. Хмуро Чживон подмечал на лицах выходящих восторг и некую удовлетворённость от проповеди, думая о том, что Ханбин действительно неплохо справляется с этой работой. На периферии его сознания скользнула мысль, что он рад за младшего, которому удалось найти дело всей своей жизни, пусть оно и было слегка странным и спонтанным для него. Главное, что теперь парню хорошо и все его былые жизненные трудности отошли на второй план, прекратив тяготить его великой ответственностью за любой свой шаг. Когда около Ханбина стоял последний оставшийся в церкви человек, Чживон опустил голову вниз, слегка ею мотая. Его вдруг окутала вина за совершенные им поступки и за то, как он испортил этого ангела. Что даже будучи не рядом, смог подпортить ему жизнь. А ещё за то, что отпустил его тогда. Он влюблён, утонул в болоте того идеального мальчика, с которым когда-то познакомился. И даже сейчас его эта болезненная влюблённость не отпускает, он просто восхищается улыбкой и вообще всем видом младшего на протяжении получаса сам того не замечая. Довольно иронично всё выходит, ведь Ханбин чётко дал понять, что даже видеть его не хочет. Однако надежда всё ещё теплится в груди Чживона, отчего он, пересекаясь с последним прихожанином в своеобразном коридоре меж рядами скамей, двигается к священнику, который пытается поспешно ретироваться, но не успевает, потому что его хватают за объёмный рукав рясы и тянут назад в попытке остановить. — Подожди, Ханбин, — слова выходят довольно жалобными, но Чживона это мало волнует. Да, сейчас он готов даже показать свою слабость, которую всегда тщательно скрывал. — Я хотел как минимум извиниться. — Почему ты думаешь, что я стану разговаривать с тобой? — огрызается он и пытается вырвать свою руку, однако ту обхватывают сильнее, крепко удерживая его на месте. — Может потому что я видел, как ты метался, стоя у алтаря? Ты хочешь поговорить, прекрати истерику, — уверенно выпаливает старший, смотря прямо в глаза собеседнику. — Ты опьянён своим величием, как и всегда, — глубоко выдыхает Ханбин, всё-таки вырывая своё запястье из чужой хватки. — Я слишком хорошо тебя знаю и вижу суть души твоей — тьма ждёт меня, если я полезу в это снова. — Боже, Ханбин, вырубай режим святого и говори нормально! — горько усмехнулся Чживон, прикрывая глаза. — Я скучал по тебе, а сейчас мне так плохо от твоего безразличия. — Почему когда ты чем-то увлечён, страдать должны другие? — ядовито выдал младший, тыкая парня в грудь. — Ты хочешь, чтобы я ушёл? — печально переспросил итак всем известный факт Чживон, в глубине души ожидая совершенно другого ответа. — Да, — твёрдо, уверенно и беспринципно. — Хочешь знать, почему я здесь? — вдруг начал старший, на что Ханбин лишь промолчал. — Потому что я устал бежать от своих чувств и пытаться забыть тебя. Снизойди, блять, до меня! Священник молчал, ловя себя на мысли, что откровенно рассматривает чуть изменившего Чживона. Возмужал, никто не спорит. И, сукин сын, похорошел. Парень в чёрной мантии хотел было сказать что-то ещё, но оборвал себя на полуслове, также засматриваясь на лицо человека перед собой. А потом сделал совершенно необдуманное: скользнул руками по его плечам на шею и притянул к себе, вовлекая в быстро набирающий обороты поцелуй. Впрочем, Чживон всегда не особо думал над подобными действиями и сейчас ожидал только толчка или, может быть, даже удара от Ханбина, однако того не последовало. Святой отец лишь робко, будто нехотя, ответил на его порыв, разжигая в обоих былую страсть, которую они годами пытались схоронить. Этот поначалу робкий поцелуй впитал в себя всё пламя их бушующих в этот миг сердец, подпитываясь от воспоминаний, что беспрестанно всплывали в воображении обоих, и от этой мелкой сегодняшней ссоры, перерастая в глупое соперничество за лидерство. Значительно выигрывал в этом импровизированном бою как раз-таки Чживон, кусая чужие губы, язык и совершенно не давая ни малейшего шанса на победу. Пока они тягуче долго целовались, руки старшего потянулись к его же капюшону, который всё ещё покоился на его голове. Он просто хотел снять мешающий элемент одежды, но Ханбин, восприняв это по-своему, аккуратно коснулся руками его груди, юркнув ладонями под мантию и начав стягивать ту. Парень, стараясь не разорвать такого сладкого сплетения их языков, помогает ему, снимая одежду и откидывая её в сторону. Младший совсем не успевает понять этого порыва раздеть своего бывшего, как с его плеч плавно стягивают рясу, побуждая его упокоить руки на рёбрах Чживона и беспардонно притянуть к себе, попутно приподнимая его такую же чёрную футболку. В то же время он начинает мысленно метаться, не зная, что ему сделать: то ли оттолкнуть наглого парня, то ли продолжить, потому что ему слишком нравится сложившаяся ситуация. «Плевать» — единственное слово, которое остаётся в голове Ханбина, пока с него слетает с легким шумом ряса, а позже и футболка. Он не отстаёт от старшего и также раздевает его, оглаживая его окрепшее после многочисленных тренировок тело. А Чживон, когда лишает свою пассию и штанов, бессовестно подхватывает его под бёдра, вынуждая окольцевать свой торс ногами, и аккуратно усаживает на алтарь. Младший податливо запрокидывает голову под поцелуи старшего, позволяя тому оставлять на девственно чистой коже засосы, и еле слышно постанывает от всей аморальности данной ситуации. Приятной и почти что долгожданной ситуации. — Как давно у тебя никого не было? — всё-таки отрываясь от такой аппетитной шеи, хрипло спрашивает Чживон. — Очень давно, — стыдясь своих слов и вообще того факта, что ответил, всячески отводит взгляд Ханбин, на что старший мягко улыбается и успокаивающе нежно целует смутившегося священника под собой. Но этот поцелуй выходит кратким, потому как мгновение спустя он вновь возвращается к чужой шее и ключицам, а к пухлым губам приставляет пару пальцев. Младший ещё больше краснеет и некоторое время медлит, но, сопоставив все «за» и «против», послушно принимает пальцы. Сначала проводит по ним зубами, будто пробует, чтобы после начать их нежно посасывать, обводя языком каждый по несколько раз. Чживон засмотрелся на столь сногсшибательное зрелище, ощущая новый прилив крови к низу живота, отчего нервно облизнулся и всё же отвёл взгляд, наклоняясь к чужой груди, чтобы и ту покрыть влажными поцелуями. Без внимания он не оставил даже соски, мягко покусывая и целуя те. Руки Ханбина переместились на спину его бывшего, оставляя на ней мелкие царапинки от столь ярких ощущений. Чживон бы и рад таким прелюдиям, он длительное время грезил о них, но выдержка у него всё же не железная, из-за чего он резким движением выуживает свои пальцы из горячего рта святого отца, тут же приставляя их к его входу. Поникший вмиг вид Ханбина вынуждает его деликатно поцеловать в очередной раз такие любимые губы, уже припухшие от частых поцелуев. И, когда младший действительно отвлекается на соприкосновение губ, Чживон вводит сразу несколько пальцев, ощущая чужую руку в волосах, которая с умеренной силой тянет их назад, будто прося остановиться. Ханбин вдруг вспомнил об их негласной игре за лидерство, больно кусая нижнюю губу парня и цепляя губами кольцо, на что услышал сдавленный рык своего партнёра и довольно улыбнулся, зализывая уязвлённое место. Он определённо точно прокусил нежную кожу до крови или же слишком сильно потянул пирсинг, поэтому их поцелуй приобрёл металлический привкус, прибавляя общей страсти. Пальцы, до этого двигающиеся плавно в попытке причинить минимум боли и дискомфорта, сменили свою стратегию и принялись достаточно грубо растягивать узкий проход, прибавляясь в количестве. Священник глухо зашипел от тянущей боли, отклоняясь от парня и закусывая теперь уж свою губу. Чживон может быть и добавил бы ещё и четвёртый палец, однако терпеть сил не осталось совсем, именно поэтому он вынимает пальцы и пристраивается к разработанному входу, проникая в напрягающееся тело. Он запоздало осознает, что парень разработан плохо, да и вводить на сухую член было плохой идеей, однако всё же пытается доставить Ханбину как можно больше удовольствия, совершенно не обращая внимания на собственную боль. Из груди Ханбина вырывается болезненный стон, а глаза увлажняются, отпуская по чуть пухлым щекам несколько слезинок, из-за чего Чживон своевременно останавливается, разрешая ему привыкнуть к ощущению наполненности внутри себя. Священник до невозможности краснеет, когда язык Чживона скользит по его щекам, забирая с них солоноватые слёзы, а после без какого-либо давления проникает в горячее нутро рта, вовлекая в почти что невесомый поцелуй. Руки парня же всячески стараются облегчить чужую боль, поглаживая торс и бока, лаская возбуждённую плоть священника, который довольно скоро робко дёргается и слегка насаживается на член, будто бы говоря, что всё в порядке. Сознание Чживона резко прошибает воспоминаниями об их первом сексе, да и всём последующем, потому что каждый раз Ханбин был крайне робким и стеснительным, краснел как маленький ребёнок и ничего не говорил, стараясь спрятать своё лицо или же отвести взгляд. Даже сейчас он остался таким. Эти мысли вызвали смущённую улыбку у Чживона. Парень двигался поначалу медленно, тягуче наращивая темп, что Чживон был бы не Чживоном, если бы такая обыденность ему быстро не надоела даже в столь щепетильном плане. Поэтому он, крепко сжав торс Ханбина, перекатился на спину, благо размер алтаря, служившего им опорой, позволял, тем самым усаживая скованного парня на себя. — Давай, теперь ты сверху, — всё ещё припоминая робость партнёра в их сексуальной жизни, не смог не добавить он. Долго ждать каких-либо действий Ханбина ему не пришлось. Да, священник довольно сильно смутился, но также быстро отошёл и принялся еле двигаться на теле Чживона, беззвучно прося помощи. Парень положил руки на его бёдра, приподнимая и вновь усаживая на себя ровно до того момента, пока младший сам не начал насаживаться на член своего бывшего и тихонько скулить от приятных ощущений. Рука Чживона скользнула по прессу священника, обхватив чужую плоть в попытке доставить удовольствия и ему, но Ханбин убрал ладонь от себя, нагибаясь и целуя желанные губы. Даже сейчас старший не отдал ему первенство и инициативу, разбавляя такой интимный момент смутным азартом. Младший, ощущая на своем теле прерывистые поглаживания, коснулся своего члена, принимаясь удовлетворять себя и не прекращая плавных движений для ублажения партнёра, свободную руку ввёл в мягкие на удивление волосы хёна. А потом, сделав ещё несколько резких движений по своему органу, излился на живот Чживона, сжавшись, но не прекращая насаживаться на плоть бывшего. Обмякшее тело двигалось уже не так резво, отчего старший, упокоив руки на чужой талии, принялся помогать Ханбину, проникая ещё больше и глубже. Впрочем, разрядка Чживона не заставила себя долго ждать, благодаря чему парень, спустя несколько довольно сильных толчков, с рыком излился внутрь священника, всё ещё удерживая его на себе. Завершающий поцелуй выдался поистине мягким и нежным, без какой-либо борьбы, пропитанный любовью и полным насыщением друг от друга. Однако это не было кульминацией их вечера, былая страсть никуда не делась, разгораясь с новой силой, стоило им одеться. Церковь, конечно, весьма удачное место для таких взбалмошных парней, как они, но Ханбину слишком дорога его работа и статус ангела в этой семье, поэтому они, удостоверившись, что никто ничего не видел и место их такого тяжелого преступления очищено, второпях ринулись в квартиру священника. Этой ночью обоим было плевать на всё: что скажут другие, какие проблемы их ждут впереди, насколько сильно они будут жалеть с наступлением утра. Они просто наслаждаются друг другом, срывая на партнёре всю свою скуку и злость за былые ошибки. А ещё младший вновь ощущает себя тем ребёнком, коим был, когда они на пару с Чживоном шлялись по дворам, курили не пойми что и просто любили друг друга как умели. Да, он определённо точно скучал по нему, и чувства его совсем не угасли, но утро встретило его абсолютным смятением и осознанием неправильности последнего вечера. Ханбин, в отличие от Чживона, совсем не спал этой ночью. Закончили они под самый рассвет, а дальше его неистово атаковали собственные мысли, мешая сну. И вот он, сидя на кухне с чашкой ароматного кофе, пытается решить эту дилемму: оставить всё плыть по течению или послать к чёрту свою любовь, ведь он обещал Богу, что сердце его вся и полностью принадлежит только всевышнему. — Ты спал вообще? — ленивый голос послышался со стороны дверей, на который Ханбин незамедлительно обернулся, рассматривая полуголого растрёпанного Чживона. На шее куча засосов, губа в районе прокола покраснела от частых поцелуев, а на спине наверняка живого места нет. — Нет, — буркнул младший, глотая горячую жидкость и сразу же отворачиваясь. — Почему? — зевая, парень прошёл к столу, облокачиваясь на тот руками. — Я думал, — ворчливо отзывался он, не убирая кружки от лица. — О чём же? — Чживон сейчас похож на кота — так же мурчит и довольно щурится, смотря на свою давнюю любовь. — Об этом всём. — И что же ты надумал? — старший нахмурился, хотя скрывать не станет — ожидал истерики. — Мы не можем продолжить, — как-то скомкано ответил Ханбин, боясь посмотреть в глаза парню. — Серьёзно? Опять истерики? — как по щелчку пальцев Чживон разозлился от этих слов. — Это не истерика, ты знаешь кем я на хлеб зарабатываю, к тому же я не люблю тебя, — ещё более тихо отозвался младший, отставляя стакан с кофе в сторону и утыкаясь взглядом в столешницу. Его собеседник молчал, плотно сжимая челюсть. — Да что ты? Не любишь, говоришь? — старший готов сейчас по стене размазать врущего священника, однако он давно себе поставил правило никогда не трогать этого человека. Даже чтобы припугнуть. — Слишком много лет прошло, Чживон, смирись уже, — Ханбин упёрся локтями в стол, одной рукой подпирая лицо. — А я думал, ложь — это грех, — усмехнулся хён, отходя на шаг назад. — И что мне делать? Выметаться и больше никогда не появляться в твоём поле видимости? Даже после того, как ты просил меня трахать тебя грубее и стонал, срывая голос? Как ты беспрестанно повторял моё… — Заткнись, пожалуйста, — криком прервал его младший, вставая со своего места. — И уйди, прошу тебя. — Хорошо, я уйду, — отходя ещё на несколько шагов назад и не отводя взгляда от насупившегося парня, вполголоса продолжал Чживон, — но тебе стоит знать, что я добьюсь тебя. Да, дурак, да, упрямый, да, я снова напьюсь и буду приходить к тебе, получая лишь крик и истерики, но добьюсь. Потому что я не могу видеть себя без тебя. И тебя никому не отдам, даже Богу. Парень ещё несколько минут будет одеваться, не обращая никакого внимания на следящего за ним и что-то говорящего Ханбина, а после уйдёт из этой квартиры, на прощание кинув шёпотом «я люблю тебя», которое лишь обрывками дойдёт до ушей священника. И младший будет себя долгие недели винить в неправильном и спонтанном выборе, с замиранием сердца ожидая прихода бывшего, что, судя по всему, действительно решил оставить его в покое. И только спустя полгода он вновь увидит Чживона на одной из своих служб. Всего такого красивого и ухоженного, сидящего на самой дальней скамье. А потом узнает, что тот ходит исключительно на его проповеди. Конечно же, Ханбин подойдёт и спросит с нотками истерики, зачем он это делает, а Чживон лишь отмахнётся, сказав, мол, уверовал. Впрочем, священнику не нужно наблюдать за ним, чтобы увидеть, что парень действительно изменился в лучшую сторону. Однако теперь настал черёд Ханбина бегать преданным щенком за своей любовью с мольбами простить его эмоциональный характер. Только вот Чживон зла не держал и давно простил, просто потому что знал, что он к нему вернётся. Всё же его чрезмерная самоуверенность — хорошая вещь.