Последний день в Берлине

Прохладно. На улице зима, ветер задувает в рукава и пробирается под кофту, снег спадает вниз и невесомо остается на плечах, холод пробирает до костей, но я жду. Замерзшие руки в карманах. Я, спрятав лицо в воротнике черной куртки, стою на одной из улиц Берлина. Прохладно. Но мне жарко. Жарко с самого утра. Этот жар поднимается откуда-то снизу, где в животе все переворачивается, а в груди пылает. Щеки уже, видимо, красные, но я не уверен, это от мороза, который нещадно ластится к прохожим, или от того самого жара, который поднимается все выше. Иногда кажется, что, закрыв глаза, вместо ожидаемой темноты я увижу то самое пламя, что обжигает меня изнутри. Или все же согревает? Мне жарко. Жарко от мысли, что увижу его через несколько минут. Берлин холоден ко мне. Он наполнен своим величием, пышностью, легким оттенком агрессии, который сквозит в резковатых движениях замерзших прохожих, тайной, скрытой в высоте старинных домов, флегматичностью, с которой он как бы свысока смотрит на окружающих и безучастностью ко мне, изнывающему не то от холода, не то от жары. Но мы не могли встретиться где-либо, кроме как здесь. Ни романтично-ванильный Париж, ни священно-помпезный Рим, ни утонченно-манерная Венеция, ни хладнокровно-сдержанный Лондон, ни старинно-винтажная Вена не смогли бы сделать для нас того, чего достигает своей безучастностью Берлин. Только здесь. Я почувствовал его приближение интуитивно. Легким жжением в макушке, чуть более сильным порывом ветра, затягивающей пустотой в животе и свинцовой тяжестью в груди. Я должен был обернуться мгновенно, как к магниту, ведь он притягивает меня к себе сильнее, чем все, на что способно земное притяжение, но не мог. Будто меня лишили свободы действий, и мороз, разгульно блуждающий вокруг, все-таки достиг своего, заморозив мое сознание. Он подошел сзади, я чувствую. Даже сквозь теплую зимнюю куртку я ощущаю его жар, достигающий самого сердца. Если уж ветру под силу пробрать меня до костей, то ему и подавно, тем более, что он теперь так близко. Так опасно близко, что вероятность сгореть повысилась в сотню раз и я уже слышу треск костра, бушующего у меня внутри. Сглатываю, собираюсь с мыслями и оборачиваюсь, обращаясь лицом к рвущемуся ветру. Из-за снега мне его едва видно. Размытый контур, слегка движущийся в белой дымке. Но это он, я знаю. Его волосы, в которые так и хочется запустить руки, его глаза, в которых я утонул моментально и безвозвратно, его манящие и гипнотизирующие губы, сложеные в легкой полуулыбке. Я задохнулся от переизбытка эмоций. Возможно, я пытался что-то сказать, даже рот, кажется, октрыл, но ни слова не промолвил. Потому что слова еще будут сказаны, взгляды поняты и шепот услышен. Сейчас я хотел только одного. Прикоснуться к нему. Ощутить тепло его лалони, провести пальцами по скулам, зарыться носом в волосы и полными легкими вдохнуть его их запах. Жар внутри меня становится невыносимым, словно что-то обжигающее, накрывающее и безвозвратное взорвалось внутри, как извержение вулкана. Он молчит. Я тоже. Мы столько общались, столько переписывались, я сказал ему так много таких слов, которые не говорил никому и никогда, сейчас же их не хватало. Или они просто были не нужны. Или их вообще не было. Я не помнил, говорили мы или нет. Не помнил, сказали ли друг другу то самое первое «Привет», обменялись ли короткими повседневными фразами, хотя любое его голос никогда не станет для меня обыденным. Я помнил лишь его объятия. Осторожные, неуверенные, но такие жаркие, нужные и родные. Помню его неповторимый запах, его теплую шею, в которую уткнулся носом, и тихий шепот. Я не помню смысла его слов. Помню только то, что этот шепот пробудил где-то глубоко то, что, казалось бы, уже начинало тлеть. Я думал что немного остыл, но нет. Я всего лишь начал гореть с новой силой.