Смутная печаль

— Это все из-за тебя, скумбрия! — недовольно рычала девушка, отвешивая мощную оплеуху Осаму. Тот что-то плаксиво ныл, но не выглядел хоть сколько-нибудь раскаивающимся. Не то чтобы Чуя этому удивлялась, особенно если учитывать, сколько именно она пережила из-за этого мудака, но она все равно на него злилась. Впрочем, у нее был такой характер, так что она с завидной регулярностью злилась практически на все и всегда, просто Дазай — это особенный вид раздражителя, от чего она буквально дымится, когда тот только рот начинает открывать. — Но малышка Чу… Ауч! — ойкнул тот, когда рыжая его снова ударила. Шатен схватился за макушку и довольно резво для того, у кого из-за удара болела голова, отпрыгнул в сторону. Он понимал, почему Накахара, даже если не всегда сама это понимает, бывает настолько сильно раздражена почти всегда. Все-таки, соседство с Арахабаки, а так же активное капание на мозги Бога Бедствия и Хаоса даром не проходит… — Малышка Чу, не так сильно! — Не называй меня малышкой, сволочь!!! — зарычала девушка, сжимая дрожащие от желание врезать кулаки. Вокруг нее зазвенел воздух, и вспыхнуло красноватое свечение, когда она использовала свою способность, примериваясь к ближайшему цветочному горшку, чтобы метнуть его в голову шатена. Тот ловко рванул вперед и коснулся ее рукой, от чего на секунду их ослепил ярко-голубой цвет.       Именно поэтому мужчина предпочитал перенаправлять все ее раздражение только на себя. Все-таки, он был практически (не практически, а точно) единственным человеком, который смог бы выжить после ее вспышек гнева, сопровождаемых гравитацией. — Ну-ну, Чуя, все хорошо. — вскинул руки Осаму в сдающемся жесте, от чего рыжая даже немного подобрела и выдохнула в успокоение, чуть-чуть расслабляясь — Ну что я им скажу, когда они станут с нами разговаривать? Что я им отвечу, если они спросят, как это так получилось? — с горем спросила она, хватаясь за голову. — А ты уверена, что ты им вообще должна хоть что-то объяснять? — хмыкнул Дазай, которого иногда невероятно забавляло, насколько именно его напарница была одержима тем, что скажут или подумают о ней люди, даже если их особо не знала. Он понимал, что это как-то связано было с тем, что по итогу Чуя куда более человечна, чем он сам, но это его все равно прикалывало. — Ну что скажешь, малышка? — Я не малышка!!! — возмущенно закричала та, с трудом удерживая себя от желания что-нибудь метнуть в голову этой прилипчивой скумбрии. Он что, типа бессмертный, раз позволяет себе такие шутки?!       Больше всего на свете ей хотелось Дазая прикончить за все то, что он устроил. Мало того, что он выставил себя полнейшим идиотом в глазах ее друзей (не то чтобы она в этом сомневалась, но все-таки…), так еще из-за него еще и ее маскировка накрылась медным тазом. Именно поэтому ей приходилось глубоко вдыхать и выдыхать воздух, считать до десяти про себя и сдерживаться изо всех сил, лишь бы не прикончить придурка.       В основном, Чую останавливало только то, что она теперь в ВДА (лучше бы осталась в мафии…), так что заниматься чем-то плохим ей нельзя. Да и, в конце-то концов, Фукудзава-сан и Ацуши-кун расстроятся, если она Осаму все-таки прибьет. Как и все остальные. Впрочем, как и Куникида, который как бы ни ругался на шатена, но все-таки о нем переживает. Как и Накахара, чтобы она там ни кричала и как бы ни обещала убить.       Скорее сама за эту скумбрию неблагодарную прикончит, вот только никому об этом ни за что не скажет.       Никогда.       Даже под страхом смерти.       Еще не хватало, чтобы антиэспер понял, что она его все-таки приняла в какой-то степени, и пустился во все тяжкие. А у нее ведь, как и у Куникиды, нервы не железные. — Ну так что, Чуя, ты уверена, что хоть что-то должна кому-то говорить? — хмыкнул суицидник, аккуратно обнимая напарницу за плечи и отводя ее на кухню, чтобы напоить чаем и что-нибудь заставить съесть. Дазай лучше всего знал, сколько именно девушка может не есть, особенно если волнуется или чем-то занята. Он это подметил почти сразу же, когда они еще были в мафии, и старался по мере своих сил следить за тем, чтобы рыжая питалась нормально. — Пойдем поедим, ладно? Я, так уж и быть, приготовлю твой любимый Омурайсу, ладно?       Та недовольно глянула на него, но все-таки кивнула: — Ладно.       Конечно, Накахара часто капризничала и отказывалась есть, питаясь лишь кофе, чаем или, в особенно хорошие дни, вином. Но он все равно умудрялся впихнуть в нее хоть что-то более-менее питательное, чтобы она не свалилась в обморок от голода. Прецеденты уже случались. А еще Осаму даже думать не хотел, чем именно питалась Чуя, пока его не было рядом. Ему оставалось лишь надеется на то, что ее друзья, которых она приобрела здесь, умудрялись хотя бы изредка ее кормить.       Надо будет проверить, насколько именно та похудела. Главное, ей не говорить, а то будет прятаться и скрываться, чтобы не позволить ему проследить за этим. А то и вовсе побежит политическое убежище у Ноблесс и Франкенштейна искать, и тогда ее хрен выковыряешь! А значит, когда они будут разговаривать, ему стоит пообщаться на эту тему с ребятами, чтобы, не дай Арахабаки, не помогали Чуе по незнанию угробить свое здоровье.       Возможно, Дазай и производил впечатление абсолютно легкомысленного и веселого дурачка, одержимого предложениями двойного самоубийства первой попавшейся красивой девушке, но не стоило забывать, что в прошлом он был безжалостным Палачом Портовой мафии. Страшнейшим Дьявольском вундеркиндом, о котором до сих пор в самых темных закоулках Йокогамы легенды ходят. И не зря его еще с сопливых четырнадцати до усрачки боялся Босс Портовой мафии, которого больше ничем было не пронять.       Интересно, Накахара вообще задумывалась о том, почему Мори с такой легкостью отпустил не только его, но и ее саму, которая по факту являлась оружием последнего шанса Портовой мафии? Впрочем, девушка иногда была такой наивной, что над ней было по-настоящему стыдно издеваться. Наверняка ведь думает, что Портовая мафия отпустила их потому, что они не представляли особого интереса для Огая. И, разумеется, знать ей о том, сколько и как именно Дазай угрожал мужчине, лучше не стоит.       А то еще вспылит и попытается прибить. При чем, кого именно, его самого или Мори, суицидник не знал.       Кто бы что там ни говорил, но шатен хотя и не особенно любил раздражающих его людей, в число которых входила девушка, предпочитая их просто устранять, но о напарнице волновался. Все-таки, именно он за нее отвечал. И поэтому следил за ее питанием, ведь для нее это как никогда важно. Все-таки, гравитация отнимает слишком много сил. А она еще периодически и Порчу должна использовать. Представьте сколько сил это за раз отнимает. А рыжая капризуля (главное, это ей самой не сказать, а то прикончит) еще и есть отказывается почти на постоянной основе.       Может, все-таки стоит Йосано на нее натравить?       Должно помочь.

***

      Они стоят перед витыми коричневыми воротами из железа, которые переходили в частокол забора. За забором виднелся верх белого двухэтажного дома с крышей из темно-красной черепицы. Чуя знала, что изнутри дом выглядит еще лучше и сказочнее. Интересно, Куникиде бы понравилось, раз уж он одержим идеалом? Идеальнее дома она едва ли сможет найти во всем городе. А как забавно, но красиво он выглядит по сравнению с бездушными скучными небоскребами. — Ты уверен, что мы должны это сделать? — тоскливо спрашивает Чуя, переминаясь с ноги на ногу и явно мечтающая куда-нибудь сбежать. Дазай хмыкает, улыбается и качает головой, поражаясь ее наивности. Серьезно, рано или поздно им все равно придется это сделать. Наверняка эти люди (ну, или не совсем люди) куда больше знают о СОЮЗе, чем они сами.       Она никогда не была трусихой, но сейчас ей было как-то боязно. Причем, она прекрасно понимала, что никто за это ее убивать не будет, но все равно волновалась настолько сильно, будто это решение должно было изменить всю их жизнь. Впрочем, в какой-то степени так и было. — Да, и ты это сама прекрасно понимаешь. — Осаму пожимает плечами, засовывая руки в карманы. Ему хочется ехидничать и зубоскалить, но он не делает это. Шатен понимает, что в ином случае Накахара либо распсихуется, что закончится не одним переломом для него, либо все-таки куда-нибудь сбежит, а потом ищи ее. — Нам нужна более подробная информация. Или ты готова бросить Ацуши-куна на произвол судьбы? — Сволочь ты… Только хочешь что-то человеческое сделать, так ты всегда все на корню срубаешь… — недовольно пробурчала девушка, вздыхая. Этот аргумент мужчины был решающим. Если она и раньше не особенно сомневалась в этом решении, хотя ей было и немного боязно показываться на глаза директора Ли и остальных (особенно Рейзела), то сейчас…       Ну, неловко будет, это да.       А что делать? — Трусость — это, конечно, нечто «человеческое», тут я не спорю, но отнюдь не то, что должны испытывать такие, как мы. — Ага. А ты еще удивляешься, почему тебя полностью отшибленным считают… — покачала головой Чуя, вздыхая. Иногда она не понимала, может ли Осаму вообще испытывать страх? Честно сказать, она была полностью уверена, что Дазай еще тот маньяк адреналиновый, который почти не обладает чувством самосохранения. И если бы не она, Ацуши и Куникида (дай Ками ему здоровья и нервов побольше), шатен наверняка уже где-нибудь окочурился.       С каждым разом эта идея кажется ей все более привлекательной.       Хотя, разумеется, убивать его и давать напарнику осуществить его заветную мечту она не собирается.       Перебьется, сволочь такая. — Может быть. — Осаму пожимает плечами, хмыкнув. А потом поинтересовался, будто ничего не произошло. — Ну что, я могу нажимать на звонок?       Накахара вздохнула, прикрыв глаза. Больше всего ей хотелось просто развернуться и куда-нибудь сбежать. Как стыдно для бывшей мафиози, мда. Она хмыкает, вспоминая о том, что шатен один раз назвал ее трусихой, когда ей было четырнадцать, и за это она ему руку сломала, от чего он еще месяца полтора с гипсом ходил. — Давай. — она молча корчит свое привычное невозмутимое лицо, которое буквально показывает всему миру, насколько ей на самом деле на все плевать, даже если в душе она готова в обморок рухнуть от волнения. Вот только всевидящие глаза Дазая не обмануть. Особенно если учитывать, что он знает свою напарницу порой лучше, чем сам себя. Девушка думает, что иногда это не особенно хорошо, если честно. Хотя бы просто потому, что это дает шатену просто неиссякаемый источник для того, чтобы над ней прикалываться. — Ну успокойся, малышка, все будет хорошо. — говорит Осаму и жмет на звонок, уже морально готовясь к очередной вспышке неминуемого гнева. Та происходит незамедлительно, а сам он снова отхватывает по голове. Благо, что Чуя сдерживается. В ином случае он бы костей не собрал. Поводя плечами, суицидник лишь хмыкает. — Надеюсь, теперь тебе стало лучше?       Рыжая на секунду замирает, анализируя свое состояние.       И правда успокоилась, даже удивительно.       Она вздохнула и кивнула, не собираясь признавать это вслух. — И не смей называть меня малышкой! — недовольно рыкнула она, в очередной раз пытаясь ударить спутника. Правда, тот увернулся от подзатыльника, но зато схлопотал по ребрам. Его согнуло пополам, и это произошло как раз в тот момент, когда калитку им открыл сам Виктор-как-там-его-Ли. Под неодобрительным взглядом Чуя засмущалась и уткнулась глазами в носки туфель, краснея щеками. Она чувствовала себя нашкодившим ребенком под строгим взглядом родителя.       Серьезно, настолько виноватой она не чувствовала даже под строгим взглядом сестрицы Кое или не менее строгим Мори. Вот что значит опыт не пропьешь. Накахара не удивилась бы, если бы внезапно выяснилось, что в прошлом директор Ли был кем-то вроде воспитателя.       Мда…