В прошлое за мечтой

Заходящее солнце превращало волосы девушки в жидкое золото, навевая вампиру воспоминания о совсем другом закате. Даже взгляд серо-голубых глаз, устремлённый за горизонт, и ощущение, что ничто на свете не способно отвлечь Хоуп от раздумий — всё напоминало о Нём. О таких же глазах, смотрящих на неё как на совершенство. О голосе, словно созданном для страстных признаний. О сильных руках, так трепетно и вместе с тем жадно ласкающих женское тело. О мягких губах, чьи поцелуи она запомнит на всю оставшуюся жизнь. И чем больше воспоминаний, тем горче от осознания, что Клаус не сдержит своего обещания. Снова. Отогнав прочь ненужные мысли, Кэролайн подошла к ученице. — Хоуп. Майклсон медленно повернулась. Закат всё так же золотил её волосы, серые, почти прозрачные глаза смотрели холодно, словно не она ровно пять лет назад потеряла отца. Весь вид девушки не говорил — кричал, — чтобы её оставили в покое. Слишком многие в этот день злорадствовали, прикрываясь сочувствующими масками. Слишком часто чутьё оборотня улавливало запах лжи. Весь сверхъестественный мир праздновал первый юбилей смерти первородных братьев. По пальцам одной руки можно было перечислить тех, кому действительно жаль главных монстров тысячелетия. Ребекка. Несмотря на все предательства, на всю боль, что они причиняли друг другу, девушка любила братьев. Любила жадно, эгоистично, всепрощающе и зависимо — как умела. Как научилась за века постоянных ссор и примирений. Даже обретя счастье с Марселем, она жаждала человеческой жизни. Хотела повзрослеть, родить детей, состариться вместе с любимым. То, что отняла у неё родная мать. То, чего не могли (?) понять братья, мешая любить и быть любимой. Или всё же предостерегая от ошибок и большей боли, как признала любимая тётя в прошлую их встречу. Фрея. Сквозь века она пронесла желание обрести семью, но так ничего и не добилась, получив другую. Она любила племянницу как наследие их семьи, но этот тяжёлый для всех них день предпочла провести в кругу близких. Сама Хоуп. Просто потому что один — её отец, а другой — мужчина, который любил её мать. И она любила его, хоть и пыталась быть сильной и «стать счастливой». Не смогла. Не успела. Как не успела юная девушка ощутить всю ту любовь и защищённость, которую несли все Майклсоны по отношению к ней. Всего несколько дней они были настоящей семьёй. Но всё разрушилось, и те, кто обещал всегда быть рядом, отдалились, разбежавшись по континентам. Кол, до последнего не верящий в семью и его причастность к ней. В новом смертном теле они с Давиной создали полноценную ячейку общества, решившись стать родителями. В этот день он позвонил, как делал это на протяжении двенадцати лет. Лицо его, такое чужое, но уже полюбившееся, носило печать светлой печали. Единственный мужчина их семьи говорил правильные вещи, вроде тех, что «Ник сделал единственно верную вещь и стал тем, кем мы все хотели его видеть». И, как бы ни тошно это признавать, Марсель. Приёмный брат, дядя… вампир, из-за которого она узнала свою семью лишь в семь лет. Тот, кто пытал их отца, мстя за свои обиды, тем самым походя на своего создателя сильнее, чем полагал. Тот, кто не однократно выбирал месть и разруху, раз за разом предавая Бекку. Тот, чей яд убил Волка и Благородного Рыцаря из сказок, рассказанных родителями, и благодаря которому ей не довелось узнать другого своего дядю. Сколько полегло из-за слепого подражания создателю и непомерной гордыни? Наследница первородных старалась не задумываться об этом. — Ты похожа на своего отца. Миссис Форбс-Сальваторе продолжала стоять рядом. Её взгляд, полный непонятной нежности и тоски, ласкал лицо как руки матери. Она и стала второй мамой, даря тепло и странную любовь, такую неожиданную в этом царстве всеобщей ненависти. — Доктору Зальцману это не нравится. — «Доктор Зальцман», — передразнивает Кэролайн, — видел в Клаусе только плохое. И его нельзя за это винить. Никого из них. Впервые они говорят о нём. Прежде обе девушки избегали этого разговора, в какой-то мере события пятилетней давности стали табу. Но не сейчас. Имя отца блондинка произносит столь непривычно, что Хоуп непонимающе замирает. Наверно ей кажется, но Кэр, сидящая напротив, не ненавидит Великого и Ужасного Никлауса Майклсона. После всех тех вещей, что он, да и вся семья Первородных, принесла в их город, Форбс произносила имя давнего врага без привычной слуху злости и страха. Невольно вспомнилось и слова о том, что отец ухаживал за блондинкой, и тот факт, что именно к ней он обратился за помощью. Ведьма впилась взглядом в собеседницу, пытаясь найти ответы. В домашней одежде, без грима, добавляющего лет, директриса школы сейчас выглядела на свои семнадцать, в которые её обратили. Удивительно, но такая девушка ей кажется знакомой, словно не раз виделись ещё до поступления в школу. Мягкий согревающий свет идёт от вампира, а голубые ясные глаза глядят прямо и по-доброму. — Они не знали его настоящего. Для всего мира Клаус Майклсон — кровожадный монстр, не останавливающийся ни перед чем, и по большей части это правда. Но только нам дано знать его другим. Человеком, чья любовь может уничтожить или подарить крылья. Тем, кто ради дорогих ему людей готов на всё. Веками он тонул в желании воссоединить семью, обезопасить её любым способом, при этом причиняя боль и им, и себе. Не понимая, что они и так рядом, он отталкивал их своей странной, удушающей заботой, переходящей в тиранию. Хоуп, ты была той, кто открыл ему глаза. Стала маяком в непроглядной тьме его существования. В тебе так много света, но, уподобляясь отцу, ты прячешь за его стеной отчуждения. Так прислушайся к словам того Никлауса, каким его знали только те, кому он открылся. «Как оказалось, только семья делает меня по-настоящему счастливым. Не грех любить то, что ты не можешь объяснить». Именно благодаря нему у меня есть семья. Я так боялась привязаться к девочкам, твердила себе и окружающим, что они не мои дети. Боялась признаться, что уже люблю их. Один разговор с Ником изменил всю мою жизнь. Изменил меня. В очередной раз. Не бойся пускать людей в своё сердце, милая. Я счастлива, что ты с Джози стала подругами. Безумно рада, что она видит в тебе тебя, а не маску, которую ты носишь не снимая. Гибрид не понимала, как должна отреагировать. Оказывается, рядом с ней всегда был человек, видящий её семью не просто чудовищами, но людьми. Возможно, именно благодаря матери Джози стала той, кто смог достучаться до сердца самой Хоуп. Может ли быть так, что папу привлёк тот же свет, который притягивал других в их окружении? Было ли между ними что-то большее, чем просто знакомство, и серьёзнее, чем недолгие ухаживания? И это постоянное перескакивание с «Клауса» на «Ника», словно собеседница по привычке держит дистанцию, но не сдерживается, словно чувствует нечто более глубокое, чем может признать. — Ты была близка с папой? — У нас были сложные отношения, — признала вампир после паузы. — Знаю, ты читала дневники Стефана, но они не передают всего, что тогда происходило. Я тогда была юной и наивной, только начала осознавать себя как личность и даже не представляла, каково это, когда тебя ставят на первое место. Оглядываясь назад, понимаю, что сегодняшней Кэролайн могло бы и не быть, не постучись в её дверь однажды Тот Самый Майклсон. Но этот разговор не для сегодня. Есть вещь, о которой ты должна узнать первой. Весь сверхъестественный мир обязан знать: все эти дети находятся здесь благодаря твоему отцу, Хоуп. Мы никогда не афишировали, но именно благодаря вкладу Никлауса Майклсона существует школа в том виде, который все могут видеть. Да, и до того чека на астрономическую сумму школа не бедствовала, но благодаря нему мы можем намного больше. И сегодняшний вечер будет посвящён твоему отцу. Именно для этого я пригласила тебя. — Будешь рассказывать сказку о чудовище? И услышала в ответ тихий смех. Он становился всё громче и громче, пока не превратился в горький плач. Ведьма в очередной раз замерла, недоумевая. Шутка, пропитанная желчью, вырвалась совершенно непроизвольно. Сначала девушка разозлилась на себя, затем на Форбс, но теперь она чувствовала вину, словно затронула что-то личное, что-то запретное из-за боли, которую может принести. — Эта сказка не имеет счастливого конца. Несмотря на все обещания, данные друг другу и самим себе, мы так и не получили хеппи энда. Мы монстры, убийцы, живые мертвецы — нам не суждено быть счастливыми. Сказочник придерживается новых традиций, где зло обязательно должно быть уничтожено, и лишь чистые душой заслуживают «…и жили они долго и счастливо». Но наш сказочник затейник: даёт чудовищам мгновенья радости, чтобы, помучив напоследок непреодолимыми препятствиями, воткнуть в сердце кол. Хотя иногда случается так, что главные злодеи обладают гораздо большими сердцами, чем герои, и забирают себе все несчастья, уготованные другим. — Ты про папу? — И про Стефана. Про Аларика. Про Энзо, в конце концов. Это только те, кого мы знали. А сколько их ещё? Сколько судеб разрушено лишь потому, что однажды одна ведьма не захотела терять своих детей? Скольких историй вообще могло бы не быть? — Скольких людей. — И это тоже, — согласно кивнула головой вампир. — Однако задумываясь об этом, понимаешь, что и счастливых моментов было бы меньше. Знаешь, порой я мечтала, что наберусь смелости и позволю себе полюбить твоего отца. Каждый раз, когда выбирали не меня, пряталась в фантазиях о том, кто ставил меня и моё мнение на первое место. После убеждала себя, что это глупости, что он наверняка позабыл меня. И ты была перед глазами. Чудо-девочка, так похожая на своего отца. Вы оба были рождены творцами, но жизнь извратила вашу суть. Не израненных и чистых душой легко любить, но когда мы отдаём своё сердце монстрам — это либо сумасшествие и отсутствие здравого смысла, либо в монстрах всё ещё есть, за что его можно полюбить. Так странно это признавать, тем более тебе, но… Те несколько дней перед его гибелью стали откровением свыше. Связь, что мы чувствовали всегда, то притяжение, о котором я призналась лишь раз в жизни, никуда не делись. Наоборот, Ник внезапно стал таким близким, таким понимающим. И тогда я задумалась: если бы в прошлом мне кто-то сказал, что не надо бояться своих чувств или, хотя бы, поддерживать общение с Ником… Как повернулась бы наша жизнь? Сумели бы обойтись меньшими жертвами? Как хорошо, что это невозможно узнать… — … потому что возникло бы желание всё изменить. Две девушки замерли, глядя на закат. Их объединяла любовь к тому, кого было слишком сложно любить. К древнему существу, потерявшему право на счастье ещё тысячу лет назад. Но, верно, они и вправду сумасшедшие, раз нашли в первородном гибриде что-то достойное их чувств.