100 шагов назад

       Я беременна. Эта мысль появляется в моей голове, постепенно охватывая эмоции и тело. Я падаю на пол в ванной и начинаю плакать сжимая в руках бумажку с двумя полосками. За свою мнимую свободу мы заплатим Играми для нашего малыша. Я беременна. Мы заплатили свою свободу.       Когда Пит застал меня ревущей под одеялом, уже было темно. Меня лихорадило от нервов и слез, я с трудом набирала в лёгкие воздух. — Милая, что случилось? — муж пытался вытащить меня из кокона, в который я сама завернулась, но не преуспел. В итоге, он просто взял свёрток со мной на руки, посадил к себе на колени и начал качать в своих объятьях. Я лишь разревелась сильнее, не в силах что-то сказать. Страх. Животный страх проснулся во мне, и я не отрывала рук от живота, стараясь защитить ещё не родившееся дитя. Я боюсь, что его отнимут у меня. Что он отправиться на Игры. Что погибнет. Что я не смогу уберечь. — Китнисс, может позовём твою маму? Я переживаю за тебя, — его такая искренняя забота внезапно развеселила меня. И мои слёзы уже капали не под вой, а под смех, что вызвало в его глазах ещё больший ужас. «Истеричка» — услужливо подсказало нужно слово мое сознание. — Все хорошо, — хрипло выдала я, глотая сухость в горле. Дыхание все ещё не слушалось, и я с придыханием пыталась вымолвить хоть слово. — Пит, я… — такие нужные, простые и банальные слова застряли не хуже кости в горле. Голубые глаза смотрели на меня, ожидая чего угодно. Готовые к любой ужасной новости, — Я сделала сегодня тест… была задержка… — я сильнее обняла свой живот. Пит выглядел ошарашенным, и на мгновение мне показалось что он будет не рад. — Я беременна, Пит, — слезы вновь застилают мне обзор, и вместо мужа перед глазами пляшут белые, синие и персиковые кляксы, — У нас будет малыш, — и я снова начинаю рыдать, под тихий смех моего Пита и его посыпавшиеся на меня поцелуи. — Ты сделала меня самым счастливым, — слышу я в тишине комнаты. И это правда. Но это не долгая правда. ***       Утро застигает меня в постели. Пит открыл окно вчера, как всегда, и свежая прохлада летнего утра забралась под кожу. Округляю спину, прижимаю ноги к груди и тяну одеяло на себя. Хочу прижаться поближе к парню, ведь так в любом случае будет теплее, но его нет. Поняв, что я одна, подскакиваю, садясь, оглядываюсь, и со стоном падаю обратно, натянув одеяло по самые уши. Зеркало в полный рост красуется в моем доме в деревне победителей прямо у окна. 12 недель. Столько уже плоду в моем животе. Я встаю боком, поднимаю майку до груди и смотрю на себя. Животик ещё совсем маленький, но уже видно что там растёт существо. Нет. Не существо. Ребёнок. Там растёт мой ребёнок. Наш. Мой и Пита. Муж ушёл рано утром в пекарню, и я обещала навестить его. Двенадцатый процветает. После свадьбы победителей в дистрикт стало поступать больше средств, что не может не радовать. Люди кажутся цветущими. Но я знаю, что как только приблизится жатва — все вновь станет как прежде. Смерть, слезы, отчаяние, голод — привычные спутники нашего, да и многих других дистриктов. Пит и Хэймитч поедут менторами на 76 Игр, а я буду дома с малышом, муж запретил мне куда-то ехать в таком положении. Малыш едва ли к тому моменту будет 3 месяца. Пекарня стала оживленным местом в дистрикте двенадцать. После нашего возвращения из Капитолия все поменялось. Образ жизни, окружение и даже повседневные дела. Я не была в лесу уже месяца два. Каждую пятницу мы ужинали у семьи Пита, а по вторникам муж и моя Прим пекли имбирные печенья у нас дома. Я же бездельничала, наблюдая за ними.       С Гейлом я виделась в первый месяц возвращения в лесу, и парень чуть было не схлопотал от меня стрелу в глаз за слишком острый язык. Больше мы не общались. Я скучаю по дружбе с Гейлом, но сделать сейчас ничего не в силах. Потому что он дружить со мной не намерен, и судя по его словам — никогда и не собирался. Семейная пекарня Мелларков, на самом деле — уголок уюта как и наш дом. Правда везде и всегда есть «но». Нашим «но» стала мама Пита. Меня она, мягко говоря, невзлюбила. То ли то, что я из шлака ее выводило, то ли то, что ее муж был влюблён в мою мать, а теперь и сын наступил на те же грабли. Толком, думаю, не знает и она сама, но тёплого общения у нас никогда не было. Она старалась не приходить на ужины, или сбежать поскорее, ведь любое ее слово точило ядом в мой адрес, что Пит не мог оставить без замечания. В итоге его рука брала мою, а голубые глаза стреляли в мать. Он защищал меня. Ей приходилось сдаваться, признавая, что я теперь тоже миссис Мелларк. Тоже часть этой семьи. И со временем мы научились уживаться, не рыча друг на друга во время семейных встреч. Но я навсегда запомнила тот синяк, что красовался у Пита, когда тот помог мне впервые, просив под дождь хлеб. Я не прощу ее, за его детство. С отцом Пита мои отношения были куда лучше. Он часто рассказывал истории из своей молодости и детства Пита. Муж не любил эти моменты и старался спрятаться от нас куда подальше, но на его лице мелькала тёплая улыбка. Ему тоже нравились такие вечера. Ему нравилось видеть меня в кругу его семьи. Когда братья Пита не нароком бросали острые, озорные шуточки в его адрес, за столом раздавался смех всех мужчин этой семьи, однажды, я даже заметила улыбку на лице жены старшего Мелларка. А Пит добродушно толкал очередного шутника плечом. Слишком уютно, по семейному, будто не про нас. Не для победителей Игр, не для трибутов несостоявшейся Бойни. Поэтому, когда мы проходим в очередную пятницу к дверям пекарни, Элен Мелларк открывает нам дверь и обнимает меня, а Пит не может скрыть своей радости. *** В разгар января нам приходит письмо от Финника Одэйра. Мы читаем его с Питом за ужином, поедая поджаренных мной белок. Муж полюбил это блюдо ещё до наших первых игр и не изменил своим вкусам. Финник приглашает нас с Питом на его помолвку с Энни Крестой. Девушкой из его дистрикта, тоже победительницей Игр. Кажется, в Капитолии все называют ее сумасшедшей. — Разве мы можем покидать дистрикт? — осведомляюсь я, когда Пит заканчивает читать, сворачивая письмо обратно. — Мы — можем, — уверенно заявляет он. Через неделю Капитолийский поезд уносит нас из родного двенадцатого в солнечный четвёртый. Впервые мы едем в поезде не в Столицу, а на отдых. Мы едем в к морю. Моему плоду уже почти семь месяцев. Дальние дороги, конечно, не лучший вариант для моего положения.       Однако, мама сказала что морской воздух четвёртого будет очень мне полезен, Пит поддержал ее и в тот же вечер на столе лежало два билета из двенадцатого. Я засыпаю в объятиях мужа, под мерный стук колёс и его тихое дыхание у меня в волосах. Вся наша жизнь — этот поезд. Однажды, нам придётся все изменить. Однажды, мы должны будем это сделать. Потому что я не смогу везти своего ребёнка в этом поезде на встречу смерти. — Пит. Пит! — толкаю спящего мужа, пока тот что-то бубнит мне в ответ, уворачиваясь от рук. — Пит Мелларк! — повышаю я голос и муж подскакивает как ужаленный, светлые волосы топорщатся в разные стороны, а голубые глаза, по очереди, предпринимают попытки открыться. — Что случилось, Китнисс? Ещё так рано, — он смотри на меня с укором, но я не могу прогнать улыбку с лица. Рукой глажу живот, задыхаясь от новых ощущений. Сердце быстро быстро стучит в груди и в животе. Я чувствую. Молча беру его руку, прикладывая к малышу внутри меня. Детка не заставят себя ждать и пинается прямо в руку отца. Пит замирает, взирая на свою руку с изумлением. — Он только что толкнулся? — уточнил он, а я уже начала смеяться, видя ошарашенного мужа. Пит буквально был на грани счастливого обморока, — Я вас люблю, — прошептал он, припадая к моим губам, нежно водя ладонью по животу. И я растворяюсь, забывая обо всех опасностях, что ждут нас впереди. Помня лишь бьющуюся внутри меня жизнь и тёплые, надёжные руки. *** Дистрикт четыре — поистине светлое место. Наполненный йодом воздух встречает нас на перроне, мои лёгкие не могут насытится, я начинаю чаще дышать. Финник с невестой встречают нас у поезда. Парни здороваются, будто старые друзья, пожимают руки и перекидываются парой фраз, улыбаются друг другу. — Это Энни, — представляет победитель из четвёртого рыжеволосую девушку, я шагаю ближе и протягиваю ей руку. Она поднимает на меня глаза, всматривается, думает, опасается, в итоге все-таки отвечает на мой жест. Энни Креста. — Какие вы уже большие, Китнисс, — Финник осматривает мой живот, обтянутый в фиалковое хлопковое платье, крепче обнимет невесту. — Да, — лишь отзываюсь я, и наконец возвращаюсь под опеку мужа. — Вы будете жить в нашем доме, сегодня ещё должны приехать победители из восьмого и девятого. Ужин в семь, — до деревни победителей мы едем на машине. Жених Энни показывает нашу комнату в светлом, просторном доме и уходит, ещё раз напомнив про ужин. Всю дорогу мы болтали о всякой ерунде, вплоть до моего токсикоза. Энни изучала меня своими зелёными глазами. Интересно, девушка и правда на грани безумия, или она лишь хуже остальных оправилась от Игр? Мы редко встревали с ней в разговор, но отчего-то, мне захотелось узнать ее получше. Наверное, потому что я уверена, что мы поймём друг друга. Энни нечаянно касается рукой моего живота, когда мы выходим из машины, а я даже не отскакиваю, пряча не родившееся дитя, как это обычно происходило раньше. — Мы можем пойти к морю? — Пит раскладывал наши вещи в пустые шкафы. — Конечно, — был лишь полдень. У нас впереди много времени. Где море мы знали, во время тура было время прогуляться к нему. Невольное воспоминание об Играх заставляет меня вновь спрятать живот за руками. Я стала делать это все чаще. И все чаще я боялась, что мы окажемся бессильны. Мы бродили у воды, собирая песок на влажную кожу. Я подобрала юбку и бросилась вперёд, весело засмеявшись. Пит говорил, что я будто сошла с ума, когда забеременела. Настроение прыгало хуже чем обычно. Вот и сейчас, я побежала от мужа с улыбкой на лице, шлепая ногами по прибойным волнам, хотя меньше часа назад была готова впасть в очередную историку. Муж догнал меня метров через десять, его искусственная нога не позволяет делать это быстрее. Он обнимает меня, встаёт за спиной, разворачивая нас лицом к волнам. Темнеет рано, хоть тут и тепло, но время зимнее. Солнце падает в воду, растекаясь в море будто яичный желток. Я откидываю голову на плечо Питу и улыбаюсь. Тихо напеваю какую-то мелодию, переплетая наши пальцы в цепкий узел. Медленно покачиваюсь, чувствуя, что Пит улыбается, касаясь носом моей шеи. Разворачиваюсь к нему лицом, тянусь за поцелуем. Я стала делать это все чаще. Дело в малыше или я правда начинаю влюбляться? Я не знаю, но единственное, о чем хочу думать сейчас, это его губы, нежно спускающиеся на мою шею, пока морская вода ласкает мои ступни, а соленый воздух впитывается в кожу. Семейная обстановка в компании победителей — это забавное зрелище, особенно для обычных семей. Мы сидим за большим столом. Нас человек десять, я всех ещё не знаю. Здесь не только те, кто был на бойне. Думаю, Финник пригласил друзей, а не просто всех победителей. Что не может не льстить, видимо нас он считает своими друзьями. Или хочет что бы мы ими стали. Энни хозяйничает, раскладывая тарелки с едой на стол. Я стараюсь хоть чем-то помочь ей. За столом ведутся странные беседы — будто мы совершенно такие же, как и все. Финник спрашивает про урожай и налоги, Пит расспрашивает про пекарни в другие дистриктах — и так, потихоньку, все делают вид, будто никогда не были на играх. Лишь ранние морщины и иногда резкие движения выдают в нас убийц. Ближе к ночи, когда большинство разошлись в комнаты и пустующие дома, я осталась одна с Энни. Пит с Финником ушли к морю. Хотели порыбачить. Нас, конечно, брать с собой никто не собирался. Да мы и не настаивали. Им тоже надо пообщаться. Я помогла девушке убраться, помыть посуду и собрать стол. Энни улыбнулась мне, когда я попросила ее рассказать о четвёртом. Все любят говорил о том, что любят. Энни любила свой дом. Мы вышли на веранду, что была пристроена к дому, взяли по кружке чая и девушка начала рассказывать. Голос Энни чем-то напоминал мне речь Пита. Уверенные слова, чистые мысли. Энни явно не была сумасшедшей. — А в детстве я боялась волн, — признается невеста Финника, когда на небе уже господствует луна. — Боялась заходить в море, даже если они были совсем маленькие, — она вновь улыбается. Теперь волны — ее фобия, Энни чуть не погибла на арене от воды, она чудом выжила. Наверное, ее детское чутьё заранее знало, какая беда упадёт на голову маленькой, невинной девочки. — А ты боялась чего-то в детстве? — я подношу ягодный чай к губам, отпивая каплю. — Нет, — честно говорю я. Совсем маленькой я и правда не боялась. У меня была семья, любимое занятие и жизнь. — Когда мне было двенадцать, я стала бояться спускаться в шахты, — это было уже точно не детство. Я выросла в тот год, быстрее чем полагалось. Много детей тогда выросли вместе со мной, многие потеряли кормильца и отца. — Папа погиб там, я избегала экскурсий всеми способами, и не пускала сестру, боясь что однажды, она тоже не вернётся домой, — у девушки делаются печальные глаза, и она накрывает мою руку своей, сжимая в дружеском жесте. Кивнув головой она будто говорит мне «я понимаю»,  — Спасибо, — отзываюсь я. — А где твоя семья? — истории о семьях победителей, обычно на слуху, когда идут или только прошли их Игры. О родне Энни я не помню ничего. — О, моя семья в порядке. Но они не живут со мной. Мы вообще мало общаемся, после моих Игр, — Энни уставилась в пустоту ночной деревни победителей. В нескольких домах ещё горел свет. Там наверное и Мэгз, ушедшая от нас час назад, и гости из восьмого и девятого. — У меня есть только Финник, он — моя семья, — говорит она тихо, поднимая взгляд к звёздам. А моя семья — это Пит и Прим. Мы сидели в тишине, не решаясь нарушить мысли другого, пока после полуночи не вернулись Пит и Финник, таща огромную рыбу и ведро с мальками. Выглядели они совершенно довольно. — Мальчишки, — сказали мы с Энни вместе, качая головами и наконец усмехнувшись. С ней мы просидели до рассвета, из дома пахло жаренной рыбой. *** Апрель пришёл быстрее, чем я успела сказать «я рожаю». Мама уже прибежала в мой дом, а Пит пытался сдерживать свой крик в разговоре со скорой. Я лежала на диване в гостиной, исполняя все, что говорила мама и сестра. Прим положила мне на лоб холодную тряпку, а мама отправила Пита за доброй порцией полотенец и воды. Роды длились несколько часов, что здорово измотало меня. В доме раздался крик, и мой сын впервые вдохнул воздух Панема. Прим радостно заверещала, кидаясь обнимать меня, а Пит был готов обнять все живое на этой планете. Поэтому когда в дверях появился Гейл с Пози — удивлению охотника не было предела. Я лишь вымученно улыбнулась. Добро пожаловать, Наан* Мелларк в этот мир. Мы будем защищать тебя, чтобы не случилось. Я увидела, как блеснули голубые глаза сына и уснула, с поцелуем мужа на руках. _________________________________________ Имя Наан я уже использовала для детей Пита и Китнисс с своей работе «Тринадцать». Не вижу смысла его менять, т.к. очень нравится этот вариант. Наан* — сорт индийского хлеба.