***
Легкие разрывает от непрекращающегося бега, ноги давно уже не чувствуют землю, наступая скорее интуитивно, а ветки и листья бьют по лицу, разрывая нежную кожу щек и лба за пару мгновений. Я не знаю точного направления, бегу наугад и надеюсь, что это приведет меня к нужному месту. В голове мигом проносятся все моменты нашего с Феликсом разговора, его подсказки и советы, к которым сейчас я стараюсь прислушиваться с особым трепетом. Лесная чаща под лунным светом невероятно завораживает, дает силы и уверенности, которых мне так не хватает, и я по новой увеличиваю шаги, переходя на бег. У меня есть только одна попытка, единственный шанс исправить все и вернуть своим друзьям свободу, о которой каждый из них так грезит, и я не могу оплошать. Впервые в жизни в моих руках содержится чья-то жизнь, а в голове прочно застряло осознание того, что я важен. Что я могу помочь, могу хотя бы попытаться исправить ситуацию, чего бы это не стоило. Если бы не Феликс, если бы не его прочное желание достучаться до меня, и наша связь, образованная долгими месяцами чужих попыток, у меня бы ничего не вышло. Это серьезно настолько, что думать о чем-то другом не приходится, хоть я и знаю — где-то там за меня волнуются. Минхо, Чанбин, Сынмин и Чонин, даже Чан с Уджином, которые, вроде бы, и не так хорошо меня знают. Я чувствую это, ощущаю их переживания всей душой, но не могу помочь. Телефон, как и было сказано Ли, оставлен далеко в городе, лишние мысли покоятся за пределами этого леса, у меня есть лишь я сам. Это трудно, но я вспоминаю о Чонхи и представляю теперь его эмоции в тот самый день. Переживал ли он также, как и я? Волновало ли его то, что жертва будет напрасной, что ничего после этого не изменится? Была ли у него возможность выжить, была ли у них у всех возможность выжить? Суен, Чонхи, все они могли быть спасены, не ввязываясь в это слишком глубоко, но есть ли такой шанс у меня? Я не знал. И именно поэтому так спешил.Чонхи должен мне все объяснить. Горячие источники Оняна имели дурную славу. Они привлекали внимание молодежи, подростков и малолетних ребят, желающих ощутить на себе экстрим и власть над стихией, но все это было лишь первостепенной задачей источников. — Ты должен понимать, Джисон, оставшись один на один со всеми своими страхами, эмоциями и чувствами, я не смогу помочь. Тебе придётся переживать это в одиночестве, но по-другому никакого результата нам не достичь, хорошо? Он находит их. Скрытые далеко от глаз людей, в темном и глухом месте, до которого реально добраться лишь на машине, источники Оняна привлекали своей красотой. Когда-то давно мама рассказывала об истории их появления в городе. Мол, один мэр решил, что населению срочно нужен какой-то способ привлечь туристов. Что-то такое, чем Асан мог бы гордиться безусловно, то, что бы прославило их край на несколько уездов в округе, и тогда советом было решено копать местность. Рабочие долго искали подходящее место, хотели сделать его более закрытым от бедного населения, поэтому и ушли далеко в лес, пахая ночами на пролет. Источники были открыты, и слава их разнеслась по округе, но вместе с нужным вниманием, туристами и популярностью, источники стали привлекать лишних людей. Тех, кто поспособствовал их осквернению, служителей тьмы и лунных сыновей. В детстве эта история завораживала, но теперь, зная правду, я не мог любить это место как прежде. Чуждо было восхвалять то, что уничтожало жизни многих людей поколениями. Но сейчас я сам обращался к их помощи, хотя бы крупицу, что помогла бы мне. Несмотря на жуткий холод, волнение и страх, я снял куртку и шапку, кидая их на траву неподалеку. Ненужные мне вещи должны были остаться на поверхности, чтобы я очутился перед источниками открытым и свободным, надежным помощником для них, позволил завладеть своим сознанием и мыслями, окрыляя и даря шанс. Вода действительно обжигала. Резкий контраст вызывал мурашки, бегущие по телу беспорядочно и ощутимо, но я продолжал шагать вперед, оказываясь в воде уже по пояс. Из-за темноты мне не была видна гладь воды, но я замечал яркие поблескивания и переливающиеся в свете луны капли, оседающие на руках и груди. Беспокойство резко окутало меня с головой, ноги затвердели и отказывались идти дальше. Я ощущал — на следующем шаге меня ждет пропасть и темнота, но не мог и двинуться с места, отдаваясь ей полностью. Перед глазами пронеслись моменты моей жизни: яркое детство с разными играми и спорами с Чанбином, первый учебный день, подаривший мне Сынмина, улыбку Суен и доброжелательность Чана. Яркие глаза Хёнджина, отзывчивое сердце Чонина, что всегда готов был помочь мне, тепло Уджина, которым он продолжал окучивать меня даже в этой воде. И его. Минхо. Человека, к которому я тянулся со всем своим нутром. Моя истинная половина, часть меня. Я видел его большие карие глаза прямо перед собой, чувствовал вкус медовых губ на своих губах и таял в его сильных руках. Вся моя жизнь состояла из этих моментов, этих ощущений и этих парней. Поэтому я сделал шаг вперед, опускаясь на дно и не пытаясь вздохнуть. Мне нужно погибнуть ради них, подарить им шанс на жизнь и даровать свободу.***
Сынмин открывает глаза, тут же ощущая тупую боль в районе затылка. Все тело жутко болит, голова раскалывается, но произошедшие события быстро всплывают в памяти, заставляя парня резко подняться и оглянуться вокруг. Делать этого так, может быть, и не стоило, потому что боль снова резко отдается во всем теле, Сынмин стонет, но старается не падать обратно. Он в абсолютной темноте, на полу, судя по холоду, где нет ни единого намека на выход. Сырость и ужасная вонь тут же заполняет собой все пространство, забивается в ноздри и не дает дышать, заставляя прикрывать нос и рот ладонью. Сынмин старается двигать руками, пытается нащупать хоть что-то, но не может ничего больше, теряясь в черном цвете почти окончательно. Хочется плакать и выть, звать старшего брата на помощь или залезть в чьи-нибудь теплые объятия, чтобы успокоиться и подумать хорошенько над ситуацией, но он не может ничего из этого. Уджин всегда учил его контролировать ситуацию. Не важно, насколько безвыходно твое положение, насколько тебе страшно. Неважно, сильнее ли тебя противник. Главное — оставаться в трезвом уме и памяти, стараться запомнить как можно больше деталей и думать ясно. Поэтому Сынмин вздыхает, берет себя в руки и продолжает продвигаться на ощупь, пытаясь найти стену или какой-либо предмет у себя на пути. Все это оказывается бессмысленным, когда он натыкается на чье-то теплое и явно живое тело. Неизвестность пугает, но Ким отлично держится, пытается растормошить соседа по несчастью, улавливая еле тихое дыхание. — Где я? — тихий голос раздается спустя мгновение, Сынмин знает его также хорошо, как и свои пять пальцев, а потому не терпит и валится вперед, обнимая Чанбина крепко-крепко, чтобы снова не потерять. — Чёрт, Сынмин, давай не так сильно. Со, однако, не отстраняется, не пытается уйти от объятий, а только сжимает чужое маленькое тельце в руках, успокаивая и успокаиваясь от родного запаха. Чанбин слышит чужое сердцебиение, и это оглушает получше любого оружия, потому что сейчас они находятся на грани чего-то опасного, где Чанбин должен защитить их. Во-первых, ради Уджина, для которого Сынмин — единственная причина жить, во-вторых, ради самого Со, что уже и не представляет свою жизнь без этого глупого ребенка с нежными чувствами и надеждой в ярких глазах. Они обнимаются кажется целую вечность, привыкая к темноте и теплому дыханию друг друга, оказываясь будто не в ловушке, а просто в каком-то их собственном месте. Сынмин хочет, чтобы так между ними было всегда, практически воет внутри от потребности быть ближе к этому парню, но ничего не может сделать с его любовью к другому, увядая. Это, может быть, и не истинность, но это чувства, над которыми не властен никто, и Ким отчетливо это понимает, осознавая вместе с тем, что он пойдет на все ради Чанбина. Даже на гибель, если Судьба того потребует. — Что будем делать, Чанбин-хён? — Сынмин опасается этого вопроса, но все равно озвучивает его вслух, крепче сжимая Со в своих объятиях. — Я не хочу, чтобы это было концом. — Это и не будет концом, Сынмин-а. Ты же веришь мне, да? — Конечно. — Тогда мы сейчас что-нибудь придумаем, — Чанбин находит чужую руку, переплетая их пальцы воедино, и поднимается с колен, утаскивая за собой друга, — вместе, как и положено стае.***
Вода заполняет легкие, инстинктивно я пытаюсь выплыть наружу, руками выгребая наверх, но водная пучина продолжает поглощать меня. Глаза закрываются, я чувствую свои горящие легкие и стараюсь не сопротивляться больше, отдаваясь воде. Следующее, что я вижу, открывая глаза — знакомая мне гостиная. Здесь я очнулся, впервые узнав о существовании оборотней. Только сейчас все выглядело более уютно, на стенах висели фотографии, лимонного оттенка занавески украшали шторы, а плед на диване был расправлен без единой складочки. Я ощущал аромат свежей выпечки и кофе, так любимого мной, и еле улавливал чье-то присутствие, двигаясь в сторону кухни. Дом не выглядел жутко, он был чистым и опрятным, наполненным теплом и светом. Если рай мог бы выглядеть так — я был бы не против умирать хоть каждый день, оказываясь лицом к лицу с неприятностями. Навстречу мне из кухни, в цветастом фартуке и помятой рубашке, вышел высокий и слаженный парень. На его щеке красовался след от муки, руки были грязными, но глаза светились добротой и заботой, улыбка украшала его лицо, а я чувствовал его странное сходство с Хёнджином, парнем, что был волком моего друга. — Я рад, что ты наконец-то добрался до меня, — юноша подошел ко мне, крепко обнимая и поглаживая меня по спине. Это не доставляло мне дискомфорт, поэтому я обнял его в ответ, тут же задавая вопрос: — Мы знакомы? — Лично — нет, но я прекрасно тебя знаю. И ты, видимо, тоже, раз пришел именно ко мне и именно сейчас. — Хван Чонхи? Так это ты? — шок на моем лице вызвал улыбку у парня, и я подумал, что выгляжу со стороны будто нашкодивший котенок. — Про-простите, мне так жаль, господин Хван. — Эй, цыц, ты чего это тут заспел мне серенады? Я, конечно, дикий красавец и чудесно выгляжу для своих лет, но ты не можешь так меня старить. Теперь я осознавал это сходство между Хёнджином и его дядей. Общие на двоих мимика и жесты, темные чарующие глаза и превосходная улыбка, что поднимала до самых небес. — Я действительно рад тебя видеть. Здесь, знаешь ли, не так часто появляются гости, но они всегда ищут не меня. — А кого? — Выход. Даже осознавая свою смерть, люди все еще надеются вернуться обратно. Так было и с девушкой, которая попала ко мне недавно, — Чонхи жестом показал мне на кухню, проходя вслед за мной и продолжая что-то готовить, — я не Бог, если ты подумал обо мне. Просто все смерти, что так или иначе со мной сопоставимы, начинаются именно в этом доме. С меня. — Но вы же погибли от рук оборотней? Другой стаи, которая угрожала моим родителям. Вы защитили их, тогда причем ваш дом? Произнеся это, я однозначно увидел на лице Хвана заминку. Он вдруг перестал улыбаться, осматривая меня со всей присущей его темному взгляду серьезностью, буквально врываясь в мое сознание и ища там нужную для себя информацию. Чонхи выглядел подавлено, разбито, но смотрел на меня с жалостью. — Так ты ничего не знаешь, — мужчина выдохнул это с горечью, присаживаясь рядом со мной. Я знал, что история, которую он поведает, разрушит что-то во мне. Ощущал это на каком-то другом уровне, видел опасность, но все равно настраивал себя. Нет вещи, которая бы убивала человека также хорошо, как и правда. — Все это началось еще восемнадцать лет назад и, поверь мне, зная бы, чем оно закончилось по итогу, я бы никогда не ввязался в дело твоих родителей. Юджу всегда была жутким манипулятором. Она могла заставить человека подчиниться ей, могла уничтожить всех, кто был ей не нужен, одним только взглядом, и все мы всегда знали об этом, но продолжали молчать. Подростковая это глупость или желание видеть в людях только хорошее, но это дорого нам обошлось. Юджу и Джиен — они оба подставили меня с Доён. В тот вечер я действительно пошел в парк, но, обнаружив там только своих друзей, которые предложили мне уйти домой вместе с ними, я и не думал, что закончу жизнь так. Лежа на полу в своей комнате, с окровавленными руками и разбитым сердцем, дожидаясь своей смерти. Они просто убили меня, когда я узнал, что вся история про чужую стаю — выдумка, а на деле за ней стояли наш благородный альфа и его подружка. Я погиб, все, казалось бы, было закончено, но Доён, моя милая Доён, она никогда не верила в это. Она готова была сутками стоять возле полицейского участка, дожидаясь правды, и тогда Юджу и Джиен засуетились. И тогда, когда о ее беременности стало известно, они придумали чудный план. Мы с Доён провели несколько ночей вместе, но все упустили из внимания то, что она была влюблена в этого придурка, Кана, и перед их отъездом успела кое-что сделать. Твоя мать быстро пронюхала все, убедила бедную девчонку в том, что отец ее детей — я, чтобы окончательно сломить Доён. Слово за словом, и они получили все то, что было им нужно — брошенную и сломленную бывшую подругу, и одного из детей, которого они усыновили, чтобы, якобы, помочь До. Я не мог поверить в слова Чонхи, снова и снова прокручивая их у себя в голове. Эмоции брали верх над ситуацией, слезы катились по щекам, но я отчаянно хватался за те последние крупицы надежды, стараясь не смотреть в глаза Хвана. Вся жизнь — ложь, выстроенная на спланированном обмане, а я, как самый глупый и крайний человек, стою прямо в эпицентре всей грязи. — Это они убили Суен, да? Они убили Джихуна тоже? Но зачем? Зачем им это? И для чего я? — Мне жаль, Джисон, мне так жаль, — Чонхи тоже плакал. Воспоминания захлестывали его с головой, он не мог справиться со своими, казалось бы, друзьями тогда, и теперь тоже ничего не мог сделать, лишь безвольной куклой дожидаясь жертв несправедливости. — Им было выгодно взять тебя. Когда шло расследование, когда они все были под присмотром, неожиданно появился ты, и все вопросы пропали. Они навешали лапшу Доён и полицейским, оставаясь самыми белыми во всей ситуации, пока люди гибли. Ты рос, они привязывались и старались огородить тебя от всего, пока Джихун не полез туда, куда ему не стоило бы лезть. Затем и Суен, она правда пыталась защитить тебя, но тоже погибла. — Как мне остановить это? Есть ли шанс? Прошу, скажи мне правду, я так устал от всей этой лжи, — нечто неизведанное готово было взорваться во мне, но я держался, я терпеливо ждал ответа, который, казалось мне тогда, мог спасти не только мою душу. — Я знаю, как помочь тебе.