***
— Не смей подходить ко мне! Не трогай, нет, пожалуйста. Прошу тебя, пожалуйста, не нужно, — Чонин сметает со стола книги и тетрадки, раскидывает одежду, что еще вчера лежала на своих местах, пытается стереть с лица слезы, что непрекращающимся потоком льются с тех самых пор, стоит лишь отцу зайти в их квартиру. Он поначалу молчит, грозно осматривая стены и пол, просит мать принести им что-нибудь крепкое, а затем подходит к сыну, заглядывая в карие глаза, с напряжением осматривающие развернувшуюся картину. Господин Ян так и не смог объяснить, что случилось этим утром и почему подруга Чонина, единственная девушка, к которой Чонин проникся невероятным теплом и заботой, безжизненно глядела на него с распечатанной фотографии, выданной отцу в участке. Он не мог понять, куда делся привычный ей румянец, вечно уложенные волосы и счастливая улыбка, и почему все это сейчас замещали синяки с кровоподтеками, еще не сошедшими с тела, синие губы и растрепанные волосы, местами заляпанные в грязи от проезжей части. Чонин долго осматривал фотографию, вглядывался в детали, надеясь увидеть здесь какие-то нечетности, размытый фон и списать все на чокнувшегося отца, что со своими шутками перешел крайнюю черту, пока сам мужчина не забрал фотографию, приближаясь к сыну, чтобы обнять. Губы дрожали, руки не слушали своего хозяина и лишь мозг продолжал работать, бесперебойно выдавая: онамертваонамертваонамертва Суен мертва. Ее больше нет. Нет больше ее неожиданных звонков поздним вечером, когда она в замешательстве ищет фильм на ночь. Нет больше ее беспорядочных разговоров о моде, подругах и мальчиках из тех самых фильмов, что Чонин не особо-то и смотрел. Они больше никогда не соберутся у него дома, никогда больше не погуляют и дело с Джисоном так и останется нераскрытым для нее, потому что Суен мертва. Кто-то ужасающий лишил ее возможности узнать все, влюбиться еще раз, пойти погулять в прохладную летнюю погоду со стаканом кофе и тихой музыкой, лишил ее шанса выбирать, шанса жить и расти дальше. Она ведь была такой молодой. Она не заслужила этого. А он не смог защитить. Не смог помочь, не успел и опять проиграл в этой игре, где, казалось бы, победителя никогда и не будет. Он не смог спасти ее, не пытался даже, и это самое ужасное здесь. Как прошли последние минуты ее жизнь? Было ли ей страшно? Что она чувствовала, зная, что никто не придет ей на помощь, никто ее не заберет? Было ли ей также больно, как и Чонину сейчас? Чонин хочет уничтожить любое упоминание о ней, сжечь постельное белье, где еще недавно она бесилась с ним и не беспокоилась о будущем. Хочет убрать их общие фотографии, которых хоть и не было много, но они все так значимы для самого Яна. Он хочет увидеть Джисона, узнать, как тот справляется с этим, но понимает, что еще не готов. Она была их другом, Джисон знал и заботился о Суен еще дольше, чем мог делать это Чонин, и Ян лишь надеется, что у Хана рядом есть кто-то, с кем пережить это будет возможно. С кем разделить эту боль реально и необходимо, потому что Чонину не к кому больше пойти. Отец пытается зайти в комнату, где его сын запирается спустя пару минут, но все заканчивается поражением. Нет смысла ругаться или просить Чонина выйти по-хорошему, потому что господин Ян точно знает, какого он. Он забирает из рук жены алкоголь и пытается забыться, выкинуть из памяти юное женское тело, что таким ужасным образом перестало быть живым. Он хочет забыть вид разбитого сына, его дрожащие руки и то отчаяние, с которым его ребенок на него смотрел. Он опять не справился, не смог защитить и успокоить своего ребенка. Какой тут смысл казаться хорошим отцом, когда из него даже плохой полицейский выходит с большой натяжкой? Когда надрывный плач Чонина стихает, в дверь громко и протяжно стучатся. На пороге стоит высокий юноша со светлыми волосами и разъяренными глазами, осматривая открывшего дверь отца с ног до головы и затем обращаясь к нему в совершенно неуважительной манере: — Где Чонин? — Кто ты такой? Парня это явно не устраивает, он начинает рычать и скалится, втягивая воздух из помещения в свои легкие. И без того темные глаза застилает пелена боли, и отец Чонина пропускает его вперед, отходя на пару шагов назад. Он заметил мерцающие буквально на секунду синие глаза, вспоминая некоторые вещи, отчетливо отпечатавшиеся в сознании восемнадцать лет назад. — Вы ведь знаете, кто я такой, кем был мой дядя. И тех, кто убил его, вы тоже знаете. Не хочу намекать, но это те же люди, что убили подругу вашего сына. Низко с вашей стороны покрывать их только потому, что вы знакомы столько много лет. Как думаете, ваш сын обрадуется, узнав, что его отец замешан в огромнейшем деле, которое касается теперь уже не только существ, подобных мне. Он больше ничего не говорит, обходя мужчину и его жену, что смотрела на своего мужа с удивлением, проходит к той самой двери, из-за которой концентрация боли и печали может разорвать буквально весь квартал, и заходит внутрь, выбивая дверь одним точным и прямым ударом. Он видит Чонина, сидящего на полу в разваленной комнате, и чувствует все то, чего он так опасался. Хёнджин тут же оказывается рядом, оплетая парня руками и оттаскивая от ножниц, что с кровавыми пятнами остались на порезанных вдоль и поперек фотографиях. — Малыш мой, прости меня, — Хван целует в лоб, убирает прилипшие ко лбу влажные волосы в сторону, и обнимает еще крепче, стараясь унять хоть немного боли, но это все оказывается бессмысленным. Младший никак не реагирует, уставившись в стену и бормоча себе что-то под нос. — Малыш, Чонин-и, пожалуйста. — Я не спас ее, я не смог, я должен был, Хёнджин, я должен был быть там, хён, — Чонин ощущает знакомый запах, который забивается в дыхательных путях, делает еще больнее от осознания того, насколько Ян жалок в данный момент. — Ты никому ничего не должен, солнце моё, прошу. Мы обязательно поймаем тех, кто это сделал. Я лично убью их, понятно? Давай же, перестань плакать, — Хёнджин пытается держаться, он хочет быть со своим Чонин-и так долго, как только сможет, потому что знает, что уйдя бы он сейчас к Чану, его малыш что-нибудь бы сделал. Стая собирается, и это срочно, но нет ничего важнее плачущего и просящего о помощи, беззащитного Чонина, который хоть и пытается казаться уверенным и сильным, на самом деле таким не является. Хёнджин знает, он чувствует и видит все своими глазами, своим нутром, поэтому остается рядом несмотря ни на что. Чанбин или Минхо понимают его, они прекрасно знают, что значит зависеть от одного человека настолько, что без него дышать становится буквально невозможно. Хёнджин сделал много плохого в своей жизни, он переступал черту и делал ошибки раз за разом, но с Чонином допустить оплошности просто нереально, невозможно и ужасно. Минхо и Чанбин однозначно должны найти Джисона, потому что теперь, когда убита была невинная девушка, не причастная к стае и не знающая о ее существовании, все стало серьезнее, чем Чан мог предполагать ранее. Это больше не локальный конфликт, он вышел за рамки, впутывая в себя жертв, которые никак не относились к нему, а потому всем им придется напрячься, ожидая удара с самых разных сторон. Они уже потеряли члена стаи, еле пережили смерть Феликса и ради чего? Чтобы сейчас позволить Чонину и Джисону оказаться в том же риске опасности, что и Бан несколько месяцев назад? Хёнджин четко знает, какова его главная обязанность. Он будет защищать своего мальчика до конца, потому что только так Хван сможет спать спокойно. Только если Чонин будет в безопасности. Именно поэтому парень собирает все свои силы и пытается поднять Яна с пола, не задевая разбросанных вещей и разбитых предметов декора, которые пострадали в последствии большой истерики Чонина. Он одевает на него куртку, застегивая ее так, чтобы Ян не замерз на улице, а затем выводит его из квартиры, не встречая никакого сопротивления от родителей младшего. Им же лучше. Хёнджину нужно доставить их обоих домой в полной безопасности, где, по общей договоренности, парней встретит вся остальная стая. Они доходят до дома Хванов за пятнадцать минут, не следуя правилам дорожного движения и пропуская большинство нелестных комментариев от водителей в свой адрес сквозь уши. Большие проспекты приходится обходить узкими улочками, а еще необходимо следить за самим Чонином, который, в силу обширного потрясения, иногда сбивается с хода, спотыкаясь и забывая делать шаги. Хёнджин придерживает его и забывает отвечать на звонки, постоянно обрывающие его телефон. Все это подождет до тех пор, пока они не дойдут до места. Зайти внутрь у них получается не с первого раза. Чонин отрешенный и уходящий в себя с каждой секундой все больше, Хёнджин боится и неосознанно начинает дрожать, снова ощущая себя маленьким ребенком, который обратился в первый раз. Тогда было безумно больно, кости ломало, а раны, полученные от первой пробежки, заживали еще пару дней. Именно в тот день Хван плакал в последний раз. Он сдержался даже после смерти Ёнбока, одного из самых близких для парня людей, сдержался и помог всем остальным пережить это с максимальным желанием завершить все дела с чужой стаей в Асане, но теперь все эти месяца воздержания летят в поднебесную, потому что его Чонин, его маленький мальчик, который ничего не боится, разбит и сломлен, и Хёнджин вместе с ним. Обстановка в доме полна печали и грусти, но Хёнджин вынюхивает что-то еще. Животный и мерзкий страх, пронизанный до самых органов. Страх, что заполонил собою все, не оставляя не единого шанса на то, чтобы выбраться из его, будто в пучине. Горький привкус отчаяния остается на языке, и Хёнджин даже не пытается оттолкнуть от себя это, проходя в гостиную вместе с Чонином. Чан беспокойно ходит по комнате, пока Уджин сидит на диване, опустив голову вниз. Он вздрагивает, стоит парням зайти в комнату, поднимает красные глаза, опуская их затем в разочаровании. Хёнджин никогда в своей жизни не видел, чтобы хён, его смелый и сильный хён, что всегда всех подгонял и тренировал, выглядел настолько грустно и печально. Хван не успевает озвучить вопрос вслух, придерживая Чонина за пояс, когда Чан перебивает его: — Джисон пропал. Сынмин, Чанбин и Минхо ушли искать его больше трех часов назад, и с тех пор ни один не взял трубку. Телефон Джисона вне сети с самого утра. Никто не успевает среагировать, и Чонин теряет сознание, падая на пол в тот момент, когда Хёнджин отходит ближе к Уджину. Вся стая в опасности, но хуже всего то, что ни Чан, ни Уджин, ни тем более Хёнджин, не смогут им помочь, находясь практически в безвыходной ситуации.***
— Ты не пойдешь туда один, Чанбин, — Сынмин хватает парня за рукав, дергая на себя, чтобы обратить внимание. Когда стало известно, что Суен погибла, Сынмин знал — Джисон сделает что-то ужасное. Дело было даже не в том, что его близкий друг — любитель поспешных выводов и необдуманных решений, а в том, что ему придется остаться с этой информацией один на один, и лишь Бог знает, что Джисон захочет сотворить во имя справедливость. Минхо также предотвратил это, собираясь дождаться Хана после уроков, но когда все ученики стали выходить из здания с последним звонком, парня среди не оказалось. Минхо не чувствовал его запаха, как бывало это обычно, зато явно ощущал чужой, более противный, запах другого волка, который однозначно был здесь только для одной цели — увести Джисона подальше. Ли сразу же позвонил Чану, но не ожидал, что Чанбин пойдет на поиски следом, не слушая никого из присутствующих. Обычно физическую силу на Со решал применять только Хёнджин, не обладавший чувством самосохранения и желанием жить, но у него была своя обязанность, понятная другим. Именно поэтому за Чанбином незаметно проскользнул Сынмин. Он не может позволить ему идти на риск в одиночестве, зная, что оборотень и без того слаб. Когда телефон Минхо перестал отвечать, Чанбин разозлился сильнее, снося на своем пути мусорные баки и раскидывая листья по обочине, продолжая идти в известном только ему одному направлении. Сынмин шел сзади, не отставая. — Но и ты не пойдешь туда со мной, — Со выглядел угрожающе, закрывая от Сынмина расписные двери в ночной клуб своим телом. Он почувствовал Кима сразу же, как вышел из дома, но не решил останавливать, дожидаясь более удобного момента. — Возвращайся обратно и успокой своего брата, который, наверное, поднял на уши уже половину города. Ты не в состоянии защитить себя, а я носится за тобой не буду. — Ты тоже не особо силен, а я хотя бы не упертый баран, — Ким категорически отказывался отходить, отвечая на грозный взгляд с той же уверенностью, что присутствует в Сынмине всегда в разговорах с Чанбином. — Зачем ты прицепился? Пошел бы тогда с Минхо, раз так хочешь спасти Джисона первым, — Со раздражен, зол и не понимает, почему это все обрушилось на него в один момент. Он тоже знал Суен, он учился с ней и иногда общался на отвлеченные темы, поэтому ее смерть, хоть и не в полной мере, но задевала Чанбина. — А ты не подумал, что я иду ради тебя?! Я беспокоюсь о Джисоне не меньше твоего, но еще больше я боюсь, блять, потерять тебя в ходе твоих же чертовых необдуманных действий, — Сынмин говорит то, что не следовало знать, но останавливаться уже поздно. Чанбин не глупый, он поймет. — Мне пятнадцать. Я приезжаю сюда со старшим братом и вижу тебя, облаченного в черный, но при этом испуганного парня. Я никогда еще не думал, что полюбить кого-то с первого взгляда будет возможно, но пока ты проверял эту теорию на Феликсе, я влюблялся в тебя. Ты ведь даже не задумывался обо мне в таком плане? Я же просто младший брат твоего друга, тот, что вечно путается под ногами и мешает на тренировках. Глупый, глупый, глупый Сынмин, что вечно ошивается рядом. Я видел, как ты страдаешь из-за невзаимных чувств, видел как ты умираешь и держал тебя на руках, пока твоя боль была сильнее, чем что-либо еще в этом мире, и сейчас меньше всего на этом ебаном свете я хочу, чтобы ты погиб. — Сынмин… — Ты был прав, наверное. Мне не следует таскаться за тобой, если моя любовь тебе противна. Сынмин разворачивается, не желая показывать свои истинные чувства, но слишком поздно понимает, что перед глазами начинает темнеть. Он разворачивается к Чанбину, но видит лишь его тело, лежащее на земле, и человека со шприцем, так хорошо знакомого ему.***
Минхо хорошо знает, куда ему нужно идти. Их с Чаном план не должен приходить в исполнение до тех пор, пока не случится что-то ужасное, но теперь можно вскрывать все карты, ведь на кону жизнь не только Джисона, но и всех их. Стая в опасности, но Минхо может думать только о светлом и чистом мальчишке, что украл его сердце и волчью сущность одним своим взглядом. Минхо долго мог сопротивляться, ненавидеть мысль об этом, но отрицать то, что Джисон — его истинная пара, его единственная пара, невообразимо. Нет ничего важнее его, нет ничего важнее стаи, и когда потребности в защите этих вещей возрастает до максимума — Ли впадает в панику, не зная, за что хвататься первым. Он добегает до дома Джисона, зная, что тот пуст, заходит внутрь и направляется к спальне Юджу и Джиена, чтобы забрать то, что по праву им не принадлежит. Они сделали в этой жизни так много плохого, пытаясь прикрыться единственным чудесным в их жизни — Джисоном, но забыли, как много им придется заплатить в случае неудачи. Ли не хочет делать этого, не хочет лезть в старое белье и раскрывать чужие грязные секреты, потому что этим может нарушится весь баланс, но и выхода у него нет. Под матрасом он находит несколько стеклянных бутылочек с лекарством, деньги, которые его не интересуют — он знает, каким способом те заработаны, и пару ламинированных листов бумаги, которые никто не ожидал здесь обнаружить. Пару писем, в качестве получателя которых указан Джисон, небольшой кулон с подвеской в виде луны и, самое главное, свидетельство об усыновлении, ставящее грязную точку на всем, что касается жизни семьи Хан. Минхо не хочет делать этого, но он убежден, что поступает правильно. Джисон хотел бы знать правду, какой бы горькой на вкус она не оказалась, и он отказать ему в этом не может хотя бы потому, что любит.