***
— Введите обвиняемого.- произнёс он. Изо всех сил стараясь заглушить боль или хотя бы не показывать её, сидя облокотившись на ручку сидения и держась за переносицу, он уставился на дверь не моргая. В голове у него были лишь возмущения о бесполезности лекарства, которое он принимал уже не первый день. Раскрылись двери зала. Первым зашёл секретарь, а позади него вели осуждённого. Поставили его прямо перед самим игемоном, который из под лобья, с абсолютным безразличием, принялся рассматривать стоящего. Это был худощавый человек, выглядевший старше своих лет из-за обросших волос до плеч и бороды. Руки его были связаны за спиной. Одет он был в старый серый балахон, а на ногах ничего. Единственная вещь, которая у него была- фляга, висевшая на ремне, который выделял торчавшие из-под одежды рёбра. — Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм? Лишь губы прокуратора шевелились, любое движение доставляло ему сейчас невыносимую боль. — Добрый человек! Поверь мне… Лишь только начал осуждённый. По голосу можно было понять, что это достаточно молодой человек, лет 30. Но не успел он договорить, как игемон забыв на секунду о своей боли бросил резкий хищный взгляд в его сторону. — Кого ты назвал добрым человеком? Меня? Кентуриона Крысобоя ко мне. Секретарь высунулся из-за двери. В зал вошёл огромный человек, наверное, выше осуждённого на 2 головы. Телосложением он напоминал шкаф, в половину лица был страшный, уродливый шрам. — Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить.- равнодушно приказал игемон. Выталкивая, кентурион вывел обвиняемого из зала. Как только дверь захлопнулась, Игемон уронил голову и пустым взглядом уставился в пол. Боль разрывала его голову на части. Каждый вдох и выдох сопровождался страданием, поэтому он сидел совершенно неподвижно. В зале была абсолютная тишина, её нарушали лишь короткие удары хлыста, доносившиеся из коридора. Через минуты три двери снова открылись, игемон мгновенно принял точную свою исходную позу, и к нему вновь подвели этого же парня, но только теперь с края его нижней, слегка припухшей, губы, тонкой струйкой, скатывалась кровь. — — Как теперь ты будешь обращаться ко мне? — то-ли с победой, то-ли с долей поучительства в голосе, спросил Пилат, обращаясь к вошедшему. — Игемон.- твёрдо произнёс тот. — Имя? — Иешуа Га-Ноцри.– торопливо отозвался арестованный, всем существом выражая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева. — Хорошо. А теперь скажи мне, ты подговаривал народ разрушить здание храма? — начал свой допрос Пилат. Он внимательно вглядываясь в лицо «преступника». За столько лет, прокуратор научился видеть ложь в людях, поэтому он так хорош в своей работе. — До.Игемон! Нет, никогда я не занимался ничем подобным.- немного корчась от боли произнёс Иешуа. Секретарь, что всё это время вёл запись этого допроса, с удивлением в глазах, ненадолго оторвался от бумаг, взглянул на арестанта и продолжил запись. — Можешь назвать себя кем угодно, — начал игемон, — но ты в первую очередь лжец. В показаниях написано, что ты именно этим и занимался, «подговаривал людей на поджог храма, сеял волнения» — процитировал он из дела, что держал в руке. Парень не был похож на обманщика, более того, он им не являлся. Пилат чувствовал это. — Эти люди не поняли меня. Я пришёл в этот город не со злом. Хотел пообщаться с людьми на площади, но они не услышали меня. Игемон, разрешите мне помочь Вам. Пилат оторвал взгляд от бумаг и удивлённо посмотрел в глаза этому грязному, побитому, осуждённому парнишке. На секунду даже подумав, что ему послышалось. — Чем можешь ты помочь мне? Разве я нуждаюсь в твоей помощи? Секретарь поднял голову и забыв о записи, смотрел на происходящее. В глазах прокуратора насмешка перебила боль. — Да, нуждаетесь. Я не могу смотреть на Ваши страдания. Вы ведь не первый день мучаетесь с этой головной болью.- спокойно и с заботой произнес парень. Насмешка в глазах прокуратора резко сменилась испугом. «Откуда он может знать? Неужели я так сильно показываю свою боль» думал он. — И как же ты собираешься помочь мне с этим? — сказал он, стараясь сдержать удивлённый тон. Иешуа осторожно направился к креслу прокуратора, слегка оглядываясь на дверь, у которой стояла охрана. Один из стражей обеспокоено положил руку на оружие и слегка подался вперёд. Его остановила мгновенно поднятая ладонь игемона, в котором сейчас не было ни доли страха, а один лишь только интерес. Да и что ему может сделать этот безоружный, слабый человек. Подойдя к прокуратуру на расстоянии где-то 10 сантиметров, Иешуа наклонился, чтобы их глаза были на одном уровне. Он словно вглядываясь внутрь прокуратора, будто что-то в нем разглядывал. От такого осмотра Пилату стало очень неуютно, и он уже собрался прекратить это, как послышался лёгкий щелчок пальцами прямо над его ухом, и прокуратор словно снова начал дышать. Та адская боль в секунду испарилась, воспоминаний уже не было о жизни совершенно без боли, абсолютно чужое, но прекрасное ощущение, от которого первые секунды даже стоял звон в ушах. Иешуа, как ни в чём не бывало быстро вернулся на своё место, так, что игемон этого даже не заметил. — Кто ты? Как…тебе это удалось? — прокуратор был в недоумении. Он словно очнулся от длительного сна и почувствовал небывалый прилив сил. Чтобы убедиться, что всё действительно прошло, он слегка двигал головой из стороны в сторону. — Я-Иешуа Га-Ноцри. Мне просто хотелось помочь Вам, я искренне сочувствовал Вашей боли. — отвечал он тихо и спокойно, так, будто не сделал ничего необычного. Пилат смотрел на него и ощущал для себя что-то новое, какое-то неизвестное чувство.сочувствие.жалость?.....благодарность? Прокуратор проникся к этому человеку, обратившему внимание на его страдания, совершенно не зная его. Игемона зацепило это внимание. — Всем выйти!.. а ты останься. У прокуратора разгорелся интерес к молодому человеку. Никто еще, из заходящих в этот зал не цеплял и не запоминался ему. Даже если бы он постарался, то не вспомнил бы ни одного лица, но это новое лицо, что сейчас перед ним, уже даже начало казаться ему знакомым. Что за магию сотворил Иешуа? Как у него получилось справиться с тем, что не поддавалось лекарям? Пилат собирался это выяснить. Дверь хлопнула, а за ней удалился последний из стражей, недоверчиво окинув взглядом Иешуа. — Присядь. -пригласил его прокуратор. Иешуа, будто чего-то опасаясь, с недоверием, прошёл от центра зала и сел в метре от прокуратора, на кресло, в котором вероятно, сидел секретарь во время работы. Пилат ощущал себя словно во сне. Так давно он не слышал тишины и сейчас с упоением наслаждался ею. Слушал как в саду шумит фонтан и это для него было лучшей музыкой. — Расскажи мне, кто ты, что так можешь? Кто твоя родня? Я верю, что ты не совершал того, по причине чего ты здесь. Но ты тут, рядом, оказался со мной, когда мне так сильно была нужна твоя помощь. Поэтому расскажи мне, а я обещаю, помочь тебе. Прокуратор действительно не видел в парне преступника. Он не выглядел как преступник, коих Пилат за свои годы видел немало. Подобных ситуаций в последнее время случалось много, группировкам бандитов удаётся скрыться с места преступления, оставив при этом на нём ни в чём не повинного человека, который потом оказывается в этом зале. Было ясно, что парня просто подставили. Враги ли, или совершенно чужие люди это были- не ясно, но может быть со временем прояснится. Пилат спокойно ожидал рассказа, но Иешуа не торопился. В его глазах читалось непонимание и сомнение. — Извини, Игемон, я не могу поведать тебе свою историю, — осторожно начал он.- Человеку не знающему и современному будет сложно понять и принять меня… я помог тебе, не ища в этом какой-либо пощады в том, чего не совершал. Я прошу понять это. Хоть мне и запретили, но я вижу, Игемон, что ты добрый человек. — последнее он произнёс слегка с опаской.- Возможно, ты прав, и действительно, одной из целей моего прихода была встреча с тобой, но прости меня, ты не поймёшь то, что я тебе расскажу. Безмятежная улыбка слетела с лица прокуратора, сменившись серьёзностью во взгляде. То, что ему сказали, действительно не выглядит как подхалимство, которое он всем сердцем ненавидит. Этот человек не ждал помощи, она ему не нужна. А что тогда ему надо? И почему он не может прокуратору (!) рассказать свою историю. В иной раз Игемон приказал бы бросить молчуна за решётку или отхлестать плетью, чтобы развязать ему язык. Но это не тот случай. В Га-Ноцри присутствовала какая-то загадка, магия, которую хотелось разгадать, а не выпытывать у него насильно. Он действительно необычен.***
Зал полностью заполнен светом. Лучи солнца бегают по колоннам, переливаясь и выпуская солнечных зайчиков. Прокуратору периодически светило в глаза и он зажмуривался, немного меняя положение головы. Они сидели так уже довольно долго, Игемон распорядился, чтобы им принесли обед, но к нему ни тот ни другой не притронулись. Прокуратор поражался скромности гостя. Ведь, Га-Ноцри уже, наверняка, давно ничего не ел, но даже не показал виду. — Я вижу, что идти тебе некуда, тебя никто не ждет. Я также знаю, что ты не совершал этого преступления, но ты должен понимать, что оно очень серьёзное, и просто так, не имея ничего в твоё оправдание, кроме веры тебе, я не могу отпустить тебя, ибо видно, что ты не держишься за этот город и можешь в любой момент уйти. Пока я буду проводить расследование по этому делу, по закону, ты должен оставаться под стражей. Но, я верю тебе, и как выяснилось, ты очень полезен, поэтому, я предоставлю тебе выбор: ты можешь остаться здесь, во дворце, и какое-то время трудиться в качестве лекаря или я отдам приказ и тебя уведут дожидаться завершения дела туда, где тебе по закону и место- за решётку. Этими словами игемон хотел подкупить молодого человека, оставить его во дворце и уже тогда потихоньку узнавать его историю и разбираться с его делом. Ожидалось, что гость его будет благодарен, за предоставленную, по-истине великодушную возможность. Но ни радости, ни благодарности тот не выражал, а лишь повесил голову и молча уставился в пол. Такой реакции игемон точно не мог ожидать. — Не уж то ты мог подумать, что я смогу тебя просто так, без всякой на то причины отпустить? Как сильно бы я тебе не верил, я не могу. Всесилен только закон. В голосе прокуратора слышалось разочарование…обида. Ему казалось, что это не предложение, а путёвка в жизнь, но Иешуа отнёсся к этому, скорее, как к приговору. — Я надеюсь, — начал осуждённый, — что ты всё сделаешь правильно, и вскоре я смогу продолжить свой путь. Всё в нём поменялось, от выражения лица до голоса. Обида и смирение говорили в нём, но посмотрев на него, Пилат увидел непонятно откуда взявшуюся власть, будто Иешуа делает ему одолжение, оставаясь во дворце. Игемон не знал как реагировать на такое, но от слов своих отказываться не собирался. Поэтому он быстро вызвал секретаря и без лишних слов распределился, чтобы бывшего пленника отвели в купальню, дали свежую одежду и определили в крыло, где жили лекари.***
Стоя на балконе и покуривая сигару после довольно долгого и скучного трудового дня, Понтий Пилат смотрел на вдали заходящее за пределы города солнце и вслушивался в непрекращающееся журчание фонтана и последние за этот день щебетания садовых птах. Его уже очень давно не посещало такое сильное желание прогуляться, просто пройтись по территории дворца. То под конец дня уже не хватало сил, то не позволял сезон дождей, а сегодня как-то всё очень хорошо складывается, и даже настроение располагает. Докурив сигару, он направился прямиком через, уже пустой, зал к выходу. Всё уже находилось в потёмках, а из звуков были слышны только звонкие шаги игемона по мраморному полу. В сад он спустился быстро, по дороге встретив лишь пару секретарей, которые отправлялись на поздний ужин. Повезло, что на улице уже никого нет, так хотелось провести это время в одиночестве. Вдохнув полной грудью, Понтий Пилат отправился блуждать по садовым аллеям. В планах было обойти сегодня весь сад, потому как он давно уже не был здесь и захотел возобновить в памяти те времена, когда он ещё мог себе позволить так не принуждённо бродить по вечерам. Свежий воздух, лёгкий ветерок- то единственное, как ему кажется, чего ему не хватало так долго, в этих каменных стенах и светлых, открытых, но при этом жутко душных залах. Казалось бы, так близка возможность каким-нибудь утром, или каждым вечером вот так прогуливаться и хоть немного отдыхать. Но он запер себя в клетку, окружив себя одной работой, после которой никаких сил не оставалось ни на что. Да, бесспорно, он лучший в своём деле, но ради чего и какой ценой он добился этого. Думая о всём этом, игемон неспеша шёл меж роскошных клумб и аккуратно подстриженных деревьев. Все эти мысли наводили тоску, и появилось ужасно сильное желание присесть и отдохнуть. Игемон ещё помнил, где находилась его любимая скамья, на которой он очень много, в своё время отдыхал. Всем телом он рухнул на неё и почувствовал такое облегчение, какое ему не давало его кожаное кресло, но смогла дать старая дубовая скамья.***
Стоит рассказать немного о прокураторе, ведь его жизнь не состоит из одной только работы. Во всяком случае так было не всегда. Совсем не давно, игемону исполнилось 40. Это не может не удивлять, ведь в своём возрасте он добился такой должности и успеха в своей работе, о которой до сих пор никто и мечтать не мог. Конечно, досталось всё это ему зверским трудом. Долгие годы, с самого своего детства он не жалел ни себя, не своё здоровье и трудился, забывая об всём. Кто знает, что могло послужить причиной такой его работы. Быть может это жизнь впроголодь, и то, что он видел, вокруг себя с самого рождения: бедность, болезни, разбой? Может это высокая оценка себя и своих способностей с раннего детства, чем он всегда выделялся не безосновательно? Никто не может знать, потому как никто не знает самого Понтия Пилата. Никому и никогда не было дозволено коснуться его обнажённой души. По крайней мере он так утверждал. Причина этому также неизвестна. Всю свою жизнь он пользовался популярностью у людей и вызывал интерес не только сверстников, но и людей старше его, кто находил юношу умным и способным. Со школьной скамьи и до сегодняшней минуты люди шли к нему за помощью и советом, потому как всем известно, что он очень мудор и всё что он скажет, обязательно поможет. Не удивительно, что человек с такой головой занимает такую должность. Помимо всего прочего, игемон был всегда приятен окружающим как внешне так и в общении. При своём высоком росте, и греческими чертами лица, да при остром уме, он никогда не был обделён вниманием. Но даже будучи в любых местах в центре внимания и вызывая интерес как мужчин так и женщин, он никогда не появлялся ни на каких встречах не касающихся работы. Всегда он старался отвергать любые подобные предложения, деля свой выбор в пользу дома, где сможет уделить сложному делу ещё немного времени. И вот сейчас, этот успешный 40-летний игемон, в руках которого власть над всем городом, чей авторитет известен и за его пределами, сидит в полном одиночестве в опустошённом саду и не может вспомнить из своей жизни ничего дальше вчерашнего дня, ибо всё в его жизни за последние годы службы было циклично повторяющемся, и как не прискорбно заявлять, даже эта его головная боль, смогла внести в дни его больше эмоций и ощущения жизни, чем та работа, которой он посвятил всего себя. Такой самоанализ в последние полгода довольно часто посещал эту мудрую голову. Он оставался наедине с этими мыслями, что по-тихоньку нагоняли тоску и растерянность, незнание того, что делать дальше и мысли о том, нормальна ли ситуация, в которой он при всех своих невероятных способностях оказался в 40 лет.***
Тишину, обволакивающую сад, внезапно нарушил глухой звук приближающийся со стороны дворца. Кто-то очень быстро приближался к скамье. Игемон не успел отвлечься от своих мыслей, чтобы оглянуться, как вдруг мокрый язык прошёлся по его щеке. На скамье рядом с ним сидел и улыбался, как умеют собаки, Банги. Он очень ловко и быстро запрыгнул на скамью, что могло испугать Пилата, не будь он погружён в свои мысли и будь он хоть немного пуглив, как может быть человек сидящий в полном одиночестве в ночном саду, услышав посторонние звуки. Игемон расплылся в улыбке, увидев дорогого друга, обнял пса и начал почёсывать ему за ухом. Удивительно, на сколько сильно пёс чувствовал своего хозяина. Он появлялся всегда только в нужный момент, когда Пилат начинался поддаваться гнетущим его мыслям и переставал справляться с тяжестью работы. Банги уже 7 лет, игемон взял его щенком в качестве охраны его покоев, но пёс практически сразу перерос в единственного товарища и помощника. Хоть, ни словом они не могли обменяться, что животное, что его хозяин, чувствовали абсолютное доверие и понимали друг друга, как никто на свете не мог их понять.***
Уже заполночь два лучших друга отправились во дворец. Время как-то незаметно утекло, и даже уже не было того чувства утомлённости перед сном, с которым игемон обычно засыпал. Пилата на секунду даже показалось, что все его похождения в саду- это сон, потому как только во сне он мог себе позволить не думать о работе, а просто ходить и наблюдать. Этот вечер действительно послужил определённым отдыхом, для всего его тела и души. Банги бежал впереди периодически оборачиваясь и поторапливая хозяина звонким лаем. Этот пёс уже достаточно большой, как по свои размерам, так и по возрасту, но Пилат никак не может отличить собаку что перед ним сейчас, от щенка, что несколько лет назад появился во дворце и с тех пор радует абсолютно каждого его служащего своим присутствием. Отвечая на лай улыбкой, игемон бодрым шагом поднимался по мраморной лестнице дворца, кивком поприветствовал стражу, и неожиданно для себя осознал, что последним приёмом пищи за прошедший день у него был утром. Решив, что подобное недопустимо, особенно учитывая его здоровье в последнее время, он отправился на кухню, надеясь найти что-нибудь, что кухарки ещё не успели забрать домой. Подобное происходило довольно часто, да и винить в этом особенно никого не хотелось, ибо по всем рабочим правилам, то, что не было съедено в один день, на следующий отдаётся придворной скотине, которой в свою очередь заготовлено пропитания на год вперёд. Поэтому в конце ужина, работники кухни уже по традиции забирали весь свежеиспеченный к нему хлеб, фрукты, овощи, а если повезло, то и какую-нибудь мясную вырезку, что не ушла в этот день. Но всё же имея какую-то надежду что-нибудь отыскать, Пилат еле слышно присвистнул Банги, и повернул к кухне. Пёс незамедлительно развернулся и бросился его догонять.