* * *
Торопливо пальцы скользят по почти исчезнувшей печати Зимы. Тело холодное, как лёд в озере, что притаилось за домом. Жив ли? Ладонь перед его лицом ощущает едва уловимый выдох. Ещё жив. Рана на боку покрыта коркой льда вперемешку с кровью. Нужно обработать, и чем скорее тем лучше. Что-то подсказывает, что одна колотая рана это не все беды, свалившиеся на голову повелителя драконов. В доме мерно трещит огонь в небольшом камине, а в воздухе разносится слабый аромат лечебных трав и выпечки. Шли третьи сутки этого беспробудного кошмара борьбы за собственную жизнь. И только сейчас медленно, сантиметр за сантиметром тело начало отогреваться, становиться своей привычной температуры. Губ касается небольшая деревянная плошка с пахучей водой, но глотать очень больно. Катсуки морщится и наконец-то открывает глаза. Теплый свет от свечей ласково приветствует его, а затем перед взором предстает чужое лицо. Сил пока что что-то высказать в своем стиле нет, и он проваливается вновь в спасительный сон. И снятся Бакуго его родные земли, его алый, как пламя, дракон. Свобода, которую они могли дарить друг другу — это невероятно бесценный дар, которого теперь они оба лишены. Война пришедшая на их земли разрушила весь устоявшийся мир — тирания южных правителей, как огромное чёрное пятно, наползло и на их беспечный мир. Он сражался, как воин, как глава своей земли, но всё оказалось напрасно. Его предали, те от кого он меньше всего ожидал. И вот когда казалось смерть настигла его, Бакуго был спасён. Вперемешку с воспоминаниями ему снилось и то лицо, которое он видел в момент своего пребывания в сознании: милое женское лицо с большими карими глазами, которые смотрели на него с тревогой и печалью. Так тепло. Очень тепло. Даже не верится, что кровь внутри бывает такой температуры. Нормально ли это всё? Урарака ничего не знает о физиологии повелителя драконов, только то, что темперамент у него крайне буйный и непокладистый. Что же такой человек забыл посреди зимнего леса? От чего бежал и к чему стремился? Она случайно наткнулась на него, ощутив, что местный вожак волков встревожен. Жажда крови, окутавшая мирный лес противоречила всем законам: ни одна волчья добыча не резонировала такой жаждой крови. И как только Очако увидела, что волки окружили человека, то решилась вмешаться. Баланс восстановлен, но теперь выходить очень опасно — волки не прощают тех, кто им мешает. Днём, когда безопасно, Урарака собирает ельник недалеко от своего дома и едва дело начинает склоняться к вечеру, она моментально скрывается за крепкими стенами своей уютной обители. Янтарные глаза бесконечным хороводом кружат за окнами всю ночь, но Очако не страшно: она ложится рядом с Бакуго, сворачиваясь калачиком, ощущая, что так ей спокойнее. Очередное утро. И вроде бы всё как обычно: ночь прошла вдали от хищных волков, вновь под боком у Кацуки, но пробуждение вносит свои коррективы. Очако просыпается от того, что ей тяжело, словно бы тело придавило нечто сверху. Глаза выхватывают знакомый деревянный пол, но затем внимание приковывается к руке, что и была причиной обрушившейся тяжести. Урарака с интересом исследует цветные татуировки на его теле: все узоры несут в себе сокрытый смысл и она точно не знает какой именно. Таких, как Бакуго больше не осталось. Единственный в своем роде, который теперь был обязан ей жизнью, но Очако не станет ничего требовать от него, ведь она помогала ему бескорыстно и по собственной воле, хотя знает какие разрушения он принес на её земли. Она выползает из-под этой руки, ставя ноги на небольшой мягкий коврик возле кровати. Уже целую неделю она живёт вот так в заботе о нём, и похоже, что это даёт свои плоды. Сегодня повелитель драконов выглядит лучше, чем неделю назад. Его лицо окрасил небольшой румянец, но всего лишь, как последствие большой температуры. Очако окончательно поднимается и подходит к камину, где тлели угли. — Нужно ещё немного дров, — тихо оглашает она сама себе, и накинув теплый плащ выходит на улицу. Солнце ярким диском режет голубую высь. Ни облачка. Очако улыбается, чувствуя, как мороз с первых же минут щиплет ей щеки. Дровеник всего в паре метров от дома и этого хватит, чтобы озорной яркий румянец пристал к ее светлой коже. Сквозь повязанный шарф прорываются облачка пара, пока Урарака добирается по высоким сугробам до нужного ей места. Но что-то тревожит сердце юной ведьмы, словно бы что-то вот-вот произойдет. Возможно это всё из-за волчьих следов, что подкрались почти к дому. Волчья обида оказалась крепче, чем она ожидала. Дверь не открыть, замело снегом. Придется ей расчистить себе путь лопатой. Снег искрится в солнечных лучах, витает вокруг Урараки, пока она раскидывает его по бокам от своей дорожки. Кажется путь свободен. Она втыкает лопату в сугроб и тут натыкается на животный взгляд янтарных глаз с права от себя. Волк. Серая густая шерсть лоснится, с открытой пасти стекает слюна. Она замирает, ощущая, что страх сковывает её тело. Очако никогда не видела, чтобы волки нарушали обет данный между всеми обитателями этих земель. Свист пролетающего ножа отрезвляет и позволяет вернуться в настоящую реальность. Позади слышатся быстрые шаги и Урарака догадывается кто это мог быть — очнувшийся Кацуки Бакуго. Волк скалится от боли, металл вонзился под ребро, царапая кость. За ним показываются ещё двое, но они стоят позади небольшого заборчика, что летом выполняет свою функцию, а вот зимой, когда снежная пурга приносит с собой столько снега — нет. Они могли бы просто переступить его, но не решаются, видя, что на пути их вожака встал хищник пострашнее. Очако оборачивается, и получает удар в плечо, влетая в открытый проем дровеника, больно приземляясь. Дверь захлопывается и лишь сквозь щель, она может видеть происходящее. Хруст костей ломающейся пасти, волчий скулеж, как у бродячей собаки, а затем протяжный вой, тех кто потерял главаря. Волки отступят, но лишь до ночи. Урарака продолжает сидеть на дровах, когда дверь распахивается и в проёме, окутанный солнечным светом появляется повелитель драконов. Взгляд холодный, презирающий и надменный. Очако никогда не видела этого взгляда вживую, только знала по рассказам тех, кому не посчастливилось с ним встретиться, и вот теперь сама воочию видит это. Кацуки тяжело дышит, покрытый кровью, как своей, так и волчьей. — Вставай! — голос сухой и резкий, чуточку звонкий, громче чем стоило бы говорить с той, кто спасла его от гибели. Она послушно поднимается, подхватывая несколько поленьев и выходит к нему. Кацуки выше и ей приходится поднимать голову, чтобы встретиться с ним взглядами. Урарака сглатывает. Сейчас он пугает ее гораздо сильнее, чем все волки вместе взятые. Теперь ей ясно, как Бакуго смог удерживать власть над северными землями всё это время — от него исходит настоящая животная мощь. Не тягаться ей с этим монстром, вздумай он её убить или причинить вред. Но Бакуго не предпринимает ничего подозрительного, а лишь устремляется обратно в дом. Она обходит стороной труп животного, стараясь не глядеть на кровь разлетевшуюся по сторонам дороги. Скорее в дом. Туда, где есть крепкие стены и никакие волки не достанут даже если сильно захотят. Дверь закрывается за спиной, а магический засов встаёт на своё законное место, надёжно защищая дом от непрошеных гостей. Бакуго стоит возле стола, жадно приложившись к графину с водой. Прозрачные капли огибают его шею и грудь, смывая кровь с тела. Очако обходит своего гостя стороной, присаживается возле камина, сбрасывая поленья на жестяной настил. Сгребает золу, складывая её в стоящее рядом ведро, а затем несколько поленьев отправляются на место углей, и Очако, поднимается в поисках спичек. Она никак не может побороть свой страх перед очнувшимся Бакуго. Звонкий удар пустого графина о столешницу, заставляет Урараку вздрогнуть, напрочь забывая что хотела искать. Кацуки заходит со спины, сжимая ее плечо. Руки его всё ещё в крови и пачкают ее платье. — Что тут у нас? — хрипотца в голосе звучит чарующее. Он убирает руку, вставая рядом с ней, а потом вытягивает ту самую руку, которой сжимал ее плечо, вперёд и камин резко охватывает огонь. — А? — Очако шарахается назад от яркого пламени. Рука у Кацуки продолжает быть окутанной пламенем, словно бы бесконечно зажигающиеся заряды сменяются один за другим. Но эта странная магия моментально исчезает, едва он сжимает кулак. Сердце в груди у Очако стучит, как барабанная дробь: четкие, громкие удары, которые казалось слышно во всей комнате. — Как…ты себя чувствуешь? — это первое, что она решается у него спросить. — Чертовски хреново, — отвечает Бакуго. — Есть что сожрать? Я голоден. — К-конечно, — кивает ведьма, чувствуя, что страх уступает любопытству. — Сейчас. Бакуго плюхается на стул, барабанит пальцами по крепко сколоченной столешнице из тёмного дуба. Он внимательно следит за хрупкой фигурой, суетящейся возле небольшой стойки рядом с тем самым камином. Кто она и зачем спасла? Чего хочет взамен? Множество вопросов, но они подождут до того момента, как Кацуки утолит жуткий голод. Повелитель драконов, улавливает в воздухе множество ароматов, которые кажутся такими знакомыми. И вот перед ним на огромном блюде печёная картошка с вяленым мясом, а также большая кружка терпкого лечебного вина. Он оценивающим взглядом смотрит на поданные яства, а затем, резко хватает Урараку за запястье дёргая к себе. — Сначала ты, — шипит он. Не доверяет. — Давай, докажи, что не собираешься травить меня. Она хлопает глазами, не понимая чем вызвано это недоверие, ведь это она спасла ему жизнь и ей пришлось попотеть, чтобы Бакуго вернуть на этот свет. А он… Очако подхватывает вилку и вонзает её в одну из картофелем, а затем откусывает, жует и глотает. — Теперь вино, — указывает повелитель драконов на свою кружку. Урарака выполняет и эту его просьбу, отпивая из кружки, немного кривясь от вяжущего вкуса лечебного вина. — Ладно, — он отпускает ее руку, и сжимает ту, в которой вилка, — поверю тебе. Его руки горячие, кожа на ладошках грубая и немного суховата. Урарака думает только об этом, о том, какие испытывает ощущения, а не о том, что ей страшно находиться рядом с ним. И вот, эти ощущения исчезают с её руки, а Кацуки принимается за еду. Он конечно не признается, но это было очень вкусно и сытно, так что у него даже нет сил для того, чтобы попросить добавки. Вино вяжет язык, но он выпивает и его. И теперь, когда с едой покончено, можно приступить к расспросам. — Кто ты? Зачем меня спасла? Чего ты добиваешься? — Зачем ему ждать, когда можно выяснить всё разом. Плечи её едва заметно дёргаются, и Урарака оставляет метлу, которой подметала пол у входной двери, в стороне. Она разворачивается к Бакуго лицом, пытаясь понять его настроение, но судя по всему на его лице вечно хмурое выражение, редко сменяющееся на что-либо другое. — Я лишь спасла человека, на которого напала стая волков. Взамен, — она подошла ближе, — ничего не хочу. Кацуки поднимается со своего места, возвышаясь над девушкой и Урарака ощущает, что он недоволен. — Кто ты? И на чьей стороне? — На своей собственной, — Очако игнорирует вопрос о себе вот уже во второй раз. — Вздумала шутить? — Бакуго подхватывает ее под локоть и в этот момент над камином зашипел котел с водой. — Тебе лучше смыть волчью кровь, она ядовита для большинства, — карие глаза смотрят на повелителя драконов с упрёком. Теперь никакого сострадания и тревоги. Значит во сне он видел именно её. — Но я не большинство. Ты же знаешь, кто я? — Конечно, — в довесок кивает ведьма своему слову. — И знаю, что ты был при смерти, а теперь противишься и строишь из себя непонятно кого. Я не причиню тебе вреда. — Как ты… — договорить у Кацуки не получается, потому что его ноги неожиданно отрываются от пола и он зависает в воздухе. — Что за хрень? — Будешь вредничать и я оставлю тебя в таком состоянии ещё на парочку часов, а то и на всю ночь, — Очако улыбается. — Опусти, меня! Сейчас же! — его повелительный тон сейчас похож больше на мольбу. — Кому сказал! Сучка круглолицая! — Что? — Урарака злится и Бакугоу поднимается выше, почти упираясь своей торчащей светлой шевелюрой в одну из балок на потолке. — Опусти сказал! — Он словно рычит и Очако моментально разрывает магию, а Бакуго падает вниз, больно приземляясь на пятую точку. — Сейчас я тебя! Он кидается на ведьму, а та уворачивается, протискивается между столом и несколькими стульями, устремляясь к выходу из дома. Кацуки настигает её у самой двери, когда магический засов только открылся, и свежий морозный воздух устремился в появившуюся щель. Снежинки оседают на лице Очако от чего она смешно морщится. Однако сантименты чужды дикарю с севера и он не находит это забавным. Одной рукой толкает дверь обратно, а второй, уперевшись под грудь, прижимает к уже закрытой двери. — Успокойся, а то рана откроется, — Очако же не находит его сверх страшным именно сейчас, потому что глаза напротив не выказывают злости или желания причинить боль. — И тебя ждёт горячая вода. Волчья кровь… — Да знаю! — рыкает прямо в лицо, склонившись так близко, что кончик его носа касается её аккуратного носика. — Больше не смей творить эту дичь, уяснила? А то волки покажутся тебе самой безобидной и безболезненной смертью. — Хорошо-хорошо, — для пущей убедительности ведьма поднимает руки вверх, в сдающемся жесте, усыпляя бдительность своего врага. — Я поняла тебя, Кацуки Бакуго. — Вот и славно, — впервые на его лице мелькает улыбка, но скорее похожая на оскал. Он отпускает Очако, и она отходит от двери, но никак не может сконцентрироваться на том, что нужно подготовить ему воду и сухое полотенце. В том месте, куда упирался его кулак, словно кожа горит. Использовал какую-то магию? Да нет, она бы почувствовала будь там какой-то магический след. А затем, Урарака списывает всё это на то, что она никогда рядом не находилась с мужчиной. Живя здесь в такой глуши, отдельно ото всех остальных, постигая магические науки, Очако и забыла, что она молодая привлекательная девушка, которой тоже изредко, но нужно мужское внимание. Всё то время, пока Кацуки спал в собственном бреду, борясь с инфекциями попавшими в кровь, Урарака самым бессовестным образом разглядывала своего гостя. И чем дольше она смотрела, тем сильнее становилось желание узнать его поближе. В её глазах Кацуки не выглядел северным дикарём, какими их описывали все остальные, кого Очако довелось знать. У Кацуки было красивое лицо, совершенно не имеющее каких-то серьезных изъянов, за исключением парочки небольших шрамов над бровью. У него длинные ресницы и теперь, когда она видит его глаза распахнутыми, они кажутся ещё красивее. Алый блеск в его глазах напоминал ей то самое вино, которое она варила на протяжении всей этой недели. Бакуго изумительно сложен, получше чем многие рыцари в её королевстве, а ещё тот факт, что повелитель драконов любил щеголять с голым торсом, наглядно демонстрируя что он не просто так носит свой титул, так и призывал всякий взгляд остановиться на упругом прессе, мысленно очерчивая каждый кубик. Может ли это всё спровоцировать пожар в её груди? Наверное, да. Она сглатывает, трясет головой избавляясь от всех посторонних и пошлых мыслей. Не о том ей стоит думать. Она приютила одного из главных врагов южных земель, да ещё и спасла того от гибели. За такое могут и вздернуть на виселице, прознай об этом королевская знать. Урарака надевает рукавицы, снимает кипящий чан с водой, водружая его на небольшой табурет. Снимает перчатки, поправляет прилипшую ко лбу прядь, а затем быстро собирает всё необходимое: глубокую лохань, ковш и чистое полотенце. Окидывает взглядом всё приготовленное, и развернувшись лицом к Кацуки собирается сказать, что подождёт его снаружи, возле самой двери пока он закончит, но Бакуго начинает первым: — Дай ещё одно полотенце и можешь сидеть спокойно. Ты ведь собралась на улице ждать? По поднятой брови он понял, что попал ровно в цель. А ее легко прочесть… — Держи, — она протянула ему необходимое, и Кацуки тяжело выдохнув, направился к подготовленной воде. Он вымочил второе полотенце и принялся стирать кровь сначала со своего лица, а затем с рук и тела. Бакуго периодически смачивал его, но всё же смыть кровь со спины было весьма не удобно. Волчья кровь жглась и щипала, словно перец насыпанный в открытую рану. Без помощи не обойтись. — Эй, ты, — обратился он к ведьме, что всё это время стояла возле двери, отвернув голову в сторону, смотря на свои заготовки трав. — Пойди сюда. Урарака закрыла глаза, собираясь мыслями и силами. Оторвалась от двери, словно бы её до этого туда приклеили, и на негнущихся ногах подошла поближе. — Помоги, — и с этим в руках у Урараки появилось мокрое полотенце. Она сжала ткань, ощущая, что Кацуки полощет его в горяченной воде. Облизнув губы и зажмурившись, Очако потянулась вперёд, пока рука с полотенцем не уперлась в лопатку Кацуки. Не смелыми движениями она принялась растирать кровь. Что же так бешенно в груди стучит сердце? Оба задались этим странным вопросом. — Ты там не корону полируешь, три лучше и быстрее, — ощетинился Бакуго, сваливая вину за странные ощущения на Урараку. — Ладно, — послышался тяжкий вздох, и Очако потянулась к воде, чтобы смочить грязное полотенце. И тут взору Бакуго открылась правда. На шее у самой кромки волос. Он моментально перехватывает её за шею, склоняя к кипятку в лоханке. — Опусти! — Королевская ведьма, ты думала меня обмануть? Да лучше бы я сдох от волчьих клыков, чем по твоей милости окажусь в руках южноземельцев! Есть что сказать напоследок? — Ты всё не так понял! Я не служу при королевстве, я давно бежала оттуда! Выслушай меня, Кацуки! Пар поднимающийся от воды неприятно обжигает кожу на щеке. Урарака ясно представляет насколько он должен ненавидеть тех, кто устроил эту войну, но она здесь точно не причем. — Ты знаешь, что я не умею слушать! — Кацуки! — Сознавайся! Лицо Урараки останавливают перед самой гладью. Ещё миллиметр и она окажется в воде, обжигая нежную кожу. Очако старается дышать быстро и часто, потому что любой глубокий вздох грозиться познакомить ее с содержимым лоханки. — Я говорю правду! Я бежала оттуда ещё несколько лет назад, когда поняла, что война между севером и югом неизбежна. Клянусь! Чем хочешь клянусь! Я же тебе сказала, что не занимаю ни чью сторону, только свою. Хватка ослабла и Очако моментально выпрямилась, стараясь оказаться как можно дальше от воды. Хватка хоть и ослабла, но руки с её шеи Бакуго не убрал, а большим пальцем провел по татуированной метке, которую как раз и заметил в тот момент, когда она склонилась, чтобы ополоснуть полотенце. Она обозначала принадлежность к королевским магам, тем самым, которых из всех южан терпеть не может Кацуки. Именно их глава пленил его верного дракона, лишая сил и свободы. Внутреннее чутье совсем не бьёт тревогу. Она не врёт и Бакуго это осознает и принимает. Он отпускает её, пятится назад и садится на кровать, устало потирая бровь. Так много предстоит ещё сделать для того, чтобы одержать победу и если сейчас он позволит этой ведьмочке немного помочь себе ничего страшного из этого не выйдет. Урарака подходит бесшумно, садится рядом, едва ощутимо касаясь его плеча. — Повернись, пожалуйста, — в её голосе чувствуется немного страха и смятения, но больше желания действительно помочь. Бакуго садится к ней спиной и теперь Очако обтирает его лопатки, стараясь смыть всю волчью кровь с его кожи. Глаза так и цепляются за шрамы и ссадины, хочется спросить не больно ли столько раз раниться? Но Урарака молчит, упорно, а когда хочется спросить, то прикусывает себе кончик языка. Это помогает сосредоточится. Она смачивает полотенце раз за разом, и вода постепенно теряет весь жар. Кацуки немного не комфортно от такого и он разворачивается к ней лицом. — Ты скоро? — Уже всё, — она кидает полотенце в лохань, и встаёт с кровати, протягивая второе чистое и сухое полотенце Бакуго. — Можешь вытереться. — Спасибо, — это самая сухая благодарность в её жизни, но она бесценна по сравнению с остальными другими. Урарака поднимает лохань и тут же ставит обратно — слишком тяжёлая. Она решает применить свою магию, но Кацуки подхватывает ту быстрее и несёт к выходу из дома. Магический засов сдвигается с места и порывом ветра дверь открывается на распашку. Солнце лениво освещает округу, предпочитая отражаться от белоснежного покрывала, сбавляя для себя объемы работы. Кацуки выливает воду перед домом. Пар срывается с его губ, а мороз медленно обнимает тело, желая вновь стать с ним единым целым. И Бакуго не желая этой связи, возвращается в дом. Странно, но зиму в южных землях, он переносит куда хуже, чем в родном краю. И этот мороз не нравится Кацуки с самого первого их знакомства. — Ты скоро уйдешь? — Очако сидит на стуле напротив него, что снова вернулся на кровать. — Да, я должен вернуть своего дракона, но для этого нужна сила, — Кацуки смотрит на свою ладонь, сжимая и разжимая ту, ощущая, что все же он не обессилел окончательно. — А затем вернусь и спалю тут всё до тла. Так что, ведьма, беги куда глаза глядят, покуда я не вернулся сюда. — И не подумаю. Здесь мой дом и ты не в праве его отнимать. — А кто дал право южанам брать в рабство северян? Убивать и насиловать их жен, матерей и дочерей? Скажи мне! Кто? — Одно зло порождает другое. Кровь за кровь и так будет длится целая вечность. Мудрость — вот что должно одержать победу в этой войне, — Урарака вполне серьезно отвечает ему. На всю ситуацию у нее был свой взгляд, который она озвучила впервые перед кем-то. — Ты серьезно? — Бакуго нервно смеётся. — Да. — Ты не смыслишь в этой жизни ровным счётом ничего в таком случае. Кровь проливается за кровь, и, твою мать, этого не избежать. Война окончится только победой сильнейшего, кто водрузит свой флаг на горе мертвецов. И только в блеске солнца эти капли станут золотом. Очако отводит взгляд, понимая, что ей его не вразумить. Возразить ей нечем, потому что переубедить человека в венах которого течет не кровь, а жажда сражений, просто бессмысленно. Она поднимается со стула, задвигает его и уходит на кухню, для того, чтобы приготовить что-нибудь на обед и ужин. Повелитель драконов же откидывается на кровать, проваливаясь в неспешный сон, что в итоге прервется к самой ночи от запаха приготовленной еды. Молчание затягивается. Каждый думает о своём, теряясь в дебрях собственных суждений. Урарака медленно крутит деревянную ложку в правой руке, опираясь подбородком на левую, уставившись в потемневшее окно. За её спиной трещит сухое полено, пожираемое огнём. Спокойно. Очень спокойно. Бакуго же напротив увлечен лицом перед ним. Странная. Непонятная. Чудная. Он не принимает таких, потому что не понимает их альтруизма по отношению к другим. Кацуки ни за чтобы не взял к себе в дом истекающего кровью врага. А она… Не только спасла, но выхаживает, будто он орёл сломавший крыло. Теперь он понял почему в ее голосе с вопросом об уходе была грусть — всегда жалко, когда птица улетает, едва ощущая, что снова может это делать. Свобода для Кацуки это всё и чуточку больше. Он допивает остатки лечебного вина и, обмывая посуду в чистой воде, садится на кровать, ощущая, что тело тяжелеет. Ему всё ещё необходим отдых перед тем, пока тело окрепнет перед новой дорогой домой. Урарака повторяет всё, за исключением того, что не садится на кровать, возвращаясь за стол. — Как делить будем? — Бакуго озвучивает самый важный вопрос, что висел в воздухе, как Дамоклов меч. — Располагайся. А я лягу где-нибудь ещё. Не волнуйся. Урарака поднимается со своего стула и постепенно гасит свечи одну за одной, пока не остаётся всего одна в её руках. — Спокойной ночи, Бакуго. — Спокойной. Он ложится на предложенную постель, отворачиваясь к окну. Сон медленно окутывает его разум, рисуя не совсем приличные картинки, что повелитель драконов гонит прочь из собственной головы. За окном поднимается вьюга и волкам не подойти близко. Очако плохо видит их янтарные глаза, но вой, протяжный и стонущий, она слышит хорошо. Место для сна она так и не нашла, а поэтому сидела за столом, положив голову на сложенные руки. От волчьей песни становилось не по себе, и Очако, надеясь, что Бакуго спит крепко, проделала тоже самое, что и все предыдущие ночи подряд. Подкралась на цыпочках, ложась рядом с Кацуки, ощущая, что даже не касаясь его она чувствует жар. Огненная стихия давала о себе знать. Очако сворачивается калачиком, лежа спиной к сопящему Бакуго. Его тепло позволяет расслабиться и немного забыться. Утро наступает рано и вновь от того, что тяжесть обрушившаяся на тело юной ведьмы, не даёт должным образом вдохнуть. Едва она открывает глаза, как перед взором вновь предстает чужая рука, нагло сжимающая её грудь. Но в этот раз сюрпризов гораздо больше, и вторая рука Бакуго крепко держит её по линии талии при этом оказываясь под ней, а сам повелитель драконов, спит уткнувшись ей в затылок. Тяжёлое дыхание путается в её волосах. Сердце колотится в груди быстрее прежнего, и Очако не понимает, как ей выбраться из этой западни, так чтобы не разбудить Кацуки. — Спи, — едва выговаривает он, и крепче сжимает Урараку в своих объятьях. — Ещё рано. Очако остаётся только сглотнуть ком застрявший в горле. Что он себе позволяет?! — Бакуго… Руки, — стесняясь всего происходящего обращается к нему Очако. — Убери. — Меня достало, то, как ты пол ночи стучала зубами возле меня. Грейся, пока я добр, ведьма. — Я Урарака. В ответ она не слышит ничего, но вместо этого чувствует как Кацуки лизнул её за шею. — Эй! — Терпения не хватает и она решается ткнуть Бакуго локтем. Получает уже слабый укус. Бакуго же получает второй тычок. Он начинает действовать так как желает, и вот рука с ее талии смещается на грудь, проскальзывая между завязок, а та, что была ранее на груди, смещается, закрывая рот. — Прости, — горячий шепот опаляет её ухо. — Прости. Но слова не вяжутся с действиями, ибо руки сильнее сжимают, как рот, так и грудь. Урарака ощущает, что в спину ей упирается что-то чего не ощущала ранее. Она ведь может отправить его в полет одним прикосновением, но тело не поддается командам. И когда Бакуго больно сжимает сосок, сильнее упираясь пахом в её спину, Очако немного трезвеет, пытаясь вырваться. Но зверь, учуявший добычу уже ни за что не отпустит её. Все руки исчезают с тела на доли секунд, но для того, чтобы оказаться сверху, сжимая её тонкие запястья. Иметь природную магию в таком случае было сплошным отрицательным качеством Бакуго Кацуки. Такого рода магия всегда передается по линии родителей. Магом огня, воды, земли или ветра нельзя стать только имея огромное желание. И из-за того, что эта каста людей столь малочисленна, сама природа заставляет их превращаться в животных, когда носителю грозит опасность гибели, но она чудесным образом минует. И чтобы предотвратить дальнейший риск, свершается это. Передать силу — это единственное о чём думает их голова в такие моменты. Кацуки не властен над этим, как бы не сопротивлялся и какие бы чувства к ведьме не испытывал, она просто оказалась рядом с ним в такой момент. Он всё же попросил у неё прощение… — Бакуго…? — Молчи, — рычит ей в самые губы. Он отпускает её запястья, подхватывая под бедра, задирая подол её платья. Сеть мурашек тянется вдоль его прикосновений. Бакуго ухватывается за нижнее белье, едва сдерживая порыв его разорвать прямо на ней. Он тяжело дышит, пытаясь себя контролировать, но выходит плохо, и вместо нижнего белья, Кацуки рвет лиф платья, высвобождая желанную грудь. Она ёрзает под ним, ногами мешает ему, заставляет отвлечься от того, что требует его тело. Грубые поцелуи вновь отдают извинениями, покрывая сначала щеку, затем шею и плечо, в конечном итоге застывая на груди. Он вбирает сосок ртом и Очако издает жалобный стон. Она не хочет этого, но противиться такому врагу просто невозможно; животный магнетизм Кацуки расползается по комнате, дурманя сознание ведьмы. И уже сознание не отличает потолок от пола, лево от право, и врага от союзника, чужого от своего… Властные горячие руки хватают ее за колени разводя ноги как можно шире. Но Кацуки словно что-то останавливает и он склоняется, целует её в губы, кусает их до крови. И в этом танце языка и губ сокрыт один маневр, который Урарака ощущает между ног. Бакуго вводит в неё палец и ведьма прогибается, упирается своими ручонками в его плечи. — Не трожь, — рычит он. Её руки исчезают также внезапно, как и появились. Кацуки вводит второй палец, улыбается, скалясь. Сама не хочет, но снизу мокрая, как сучка во время течки. Так даже лучше и проще, и для неё в том числе. Больше нет сил сдерживать самого себя. Он входит без всякого предупреждения и не ожидает, что встретит сопротивление. Боль охватывает обоих. Бакуго глубоко вдыхает, подаётся вперёд и только крик Урараки отрезвляет его на доли секунд. Ведьма была девственницей. Что ж, Кацуки и за это извинится, как только его отпустит это наваждение. Не обращая внимание на запрет, Очако хватается за его плечи, впиваясь ногтями в кожу. Как же больно и с тем же странное, блуждающее, пульсирующее чувство переплетается с той самой болью. Всё это напоминает Урараке лечебное вино — вроде бы и алкоголь, но в то же время пить его столь неприятно. Он ощущает как стенки внутри Очако пульсируют, привыкая к нему. Любая боль переносится легче и быстрее, когда ты отвлечен на что-то другое. И переключить одну боль на другую — это гениальная идея Кацуки в данный момент. Он продолжая находится внутри, склоняется к ней, и острыми клыками протыкает белоснежную кожу, выпуская немного капель крови, для того чтобы слизнуть и припасть к этой ранке. Очако окончательно проваливается в дурмане, когда в кровь проникает яд Бакуго. С этой минуты он окончательно властен над ней, и с этим ничего не поделаешь. Приютила хищника, что страшнее любого зверя в здешнем лесу? Вот и расплачивайся сполна за свою глупость и веру в то, что такие, как Бакуго способны на нечто хорошее. Она уже не чувствует собственного тела снизу, и то, как сильно дрожит Кацуки, прогоняя прочь собственный оргазм, желая продлить эту близость. Его темп, будь Урарака в себе, не выдержала бы сто процентов, а так… Её молодое тело плавится в руках, мужчины, что взял её силой, прошептав извинения, которыми все равно ничего нельзя было исправить. В порыве собственного счастья Бакуго подхватывает её под бёдра, желая войти так глубоко, как это возможно. Это сводит его с ума. Такого секса в его жизни ещё не было; был самый обычный по собственному желанию, но вот управляемый его магией — нет. И вот он сам переживает новые ощущения несравнимые ни с чем. Страшно представить окажись рядом с ним к примеру кто-то из мужчин. Природа слепа почему-то в таких случаях; она исключительно заставляет спариться, и неважно с кем. Глупо, но порой это срабатывало и давало ошеломляющие результаты смешения стихий. Кацуки глухо стонет, оргазм, который он так отчаянно гнал от себя, подступает огромным цунами, что обрушится на него, скрывая в пучинах волн с головой. Бакуго ещё не насладился ею, но трезвые мысли о том, что Урарака страдает от такой близости звучат на задворках подсознания, позволяя оргазму наконец-то овладеть телом. Бакуго кончает, его бьёт мелкая дрожь, с губ слетает тяжёлый выдох и стон. Он опускается и ложится лбом на её плечо, переводя дыхание. Под своей рукой Кацуки чувствует её ладонь, и сплетает пальцы. Каждое его последующее движение будет источать мольбу о прощении. Он не виноват в произошедшем. Да, он мог бежать в лес, но желание было сильнее, чем любая мысль. И чем он теперь лучше южных завоевателей? О какой мудрости твердила эта дуреха в таком случае? Она, как и любая другая женщина всё-таки слаба перед желанием мужчины. — Прости, — вновь этот шепот, опаляет кожу. — Пожалуйста, прости. Она молчит и только по тому, что дышит, ясно, что жива после произошедшего. На губах у Кацуки её солоноватая кровь, которую он слизывает, ощущая всеми рецепторами языка, что она превосходна. Он много испил чужой крови, врагов в основном, и в этом умело разбирался. Ненависть к самому себе впервые даёт росток в душе; в той горделивой пустыне из чувства собственной важности и превосходства над другими, тянется к сердцу этот сорняк. — Прости, — Бакуго не знает, что ещё он должен сказать в этом случае. Он поднимается на руках, выходит из ослабевшей Урараки и садится на край кровати. Его трясет, словно бы вот-вот глашатай озвучит его меру пресечения, впрочем, в любом случае это была бы смерть. В камине дотлевают угли, и в доме становится заметно прохладнее. А Бакуго не любит холод в здешних местах, уж больно он въедается в тело и кости, засидая глубоко внутри. Он бросает взгляд на то место куда ранее, Очако складывала дрова — там пусто. — Я принесу дров, — повелитель драконов, тихо озвучивает свои дальнейшие действия, тем самым давая ведьме прийти в себя и привести в порядок. Он одевается и покидает дом, благо, где дровеник знает. А над его головой уже выситься ночное небо… Сколько же он мучал её этой близостью? Всё ведь началось утром, когда первые лучи коснулись пола, попутно будя Урараку. Он набирает большую охапку и торопится к дому, пока волки не учуяли, что тот, кого они жаждут убить, покинул своё убежище. Хоть он почти и восстановил свои силы, но не уверен, что справится со всей стаей за раз. Дверь скрипит предупреждая, что Кацуки вернулся. На Очако другое платье, волосы распущены, и едва прикрывают укус на шее из-за своей небольшой длины. Урарака молчит, протирает стол, и затем поворачивается к нему спиной. Кацуки понимает, что это заслужил. Он закрывает дверь, а дрова сваливает перед камином. Подобно ведьме, он сгребает золу, освобождая место для новых дров, и как в тот раз, небольшой заряд с его ладони, поджигает сухие поленья. Спустя тридцать минут дом вновь погружается в тепло, и Бакуго сидя за столом, сверля спину Очако, не замечает, как проваливается в сон.* * *
Четвертый день тишины. На дворе февраль, а вместе с ним в эти места пришел и Имболк. Кацуки спит на кровати, но теперь Урарака не ложится рядом; она спит, то сидя за столом, то прислонившись спиной к камину, а то и вовсе на небольшом ковре перед ним, укутавшись в плед, чтобы не было так холодно и не уютно. Ей стоило бы сделать это с самого начала. В тот же вечер Бакуго провалился в забытье и не желал возвращаться обратно. Выставить его за дверь в таком состоянии Урарака все же не решилась. Альтруизм и глупость соседствовали в ней на равных правах. Она не ожидала того, что именно в этот вечер господин повелитель драконов, решит, что хватит этого молчания и явится на свет земной. Очако уже доплела крест Бригитты, когда заметила на себе пристальный взгляд алых глаз. Бакуго лежал на боку, подперев голову руками, внимательно изучая девушку, которую совершенно не знал. Он на самом деле не знает о ней ничего, кроме обрывка истории о том, как она сбежала из дворца. А вот Урарака знала о нём почти всё, и это должно было бы стать преимуществом, но не стало. Теперь при взгляде на неё у Кацуки не свербило внутри и вообще она не казалась ему привлекательной, возможно только милой и не более. О том, что проспал четверо суток Бакуго и не догадывается, пока на замечает в её руках тот самый крест, а затем и праздничные ленты в традиционных цветах Имболка. — Сколько я… — Четыре дня, — ведьма откладывает крест на стол, не прячет глаза. Она долго репетировала, то как поговорит с ним, когда он придет в сознание. — И это слишком долго. — Урарака, — он поднимается, голову кружит и пол под ногами плывет словно живой. — Я на самом деле ничего не могу с этим поделать… Прости ещё раз. — Завтра утром, пожалуйста, покинь мой дом. А сейчас, если хочешь, то садись поешь. Сегодня всё-таки Имболк, и я не хочу портить праздник разногласиями. — Спасибо. Перед Кацуки появляется душистый хлеб с маслом, а вместе с ним и ромашковый чай с сухофруктами на небольшом блюдечке. Очако садится напротив, отпивает горячий чай, подхватывает горстку сухофруктов и съедает их запивая обжигающим губы напитком. Бакуго принимает эти дары, но никак не может сосредоточиться на том, что стоит обдумать план своего возвращения домой, минуя стаю. Вместо этого он смотрит на её губы и странное желание, рождённое его собственным сердцем, шепчет ему поцеловать её. Но ведь она ему не симпатична?.. Какое же это оказывается враньё! Но Кацуки не смеет больше желать и прикасаться к ней, только не после произошедшего. Покончив с едой, он уговаривает её лечь в кровать, а сам засыпает на сдвинутых стульях. Утром, когда Очако открывает глаза повелителя драконов уже нет. Нет его красной теплой накидки, нет всех амулетов и ожерелий из диковинных камней севера, которые Очако аккуратно снимала с него в первый день. Бакуго ушел, как она того и просила. За окном всё ещё февраль и мороз, но что-то странное греет её изнутри и Урарака позволяет проваляться в кровати почти до обеда.* * *
Восемь месяцев спустя. В лесу шумно. Ветер гуляет меж стволов, а те со скрипом гнутся на верхушках. Очако поднимает голову вверх, и слабые лучи солнечного света, ласково касаются её лица. Последний месяц лета в этом году выдался не жаркий, и на Урараке лёгкий плащ. Она не спешит домой только потому что теперь никак не может смириться со своим одиночеством, которое она так любила. Она всё чаще заходит в ближайшую деревушку, разговаривая с жителями, остаётся там с ночёвкой у новоиспечённой подруги, что радушно предложила Очако переселиться к ней навсегда. Но пока она не готова. Над лесом раздается жуткий рык — нет это не волки, — Очако торопливо идёт по тропинке, в надежде побыстрее добраться до небольшой поляны, чтобы посмотреть наверх. Она выскакивает на полянку ровно в тот момент, как над ее головой проносятся с десяток огромных драконов. Очако слабо различает на одном из них алый развивающийся плащ. Он вернулся. Корзинка падает из рук и по мягкой моховой подстилке катятся алые яблоки, что она купила у одного волшебного торговца, что был проездом в той самой деревне и имел в ассортименте любые свежие фрукты в любое время года. Война ещё не закончена. Бакуго Кацуки явно вернулся, чтобы дать отпор, и наконец сбросить гнет юга с его родных северных земель. Очако провожает его взглядом, пока вся летающая драконья рать не скрывается за серыми горными хребтами. От деревенских Урарака слышала, что дракона Бакуго казнили и на потеху людям в столице предлагали драконье мясо за бесценок, считай даром. Знает ли он об этом? Больше не на что смотреть на этом ясно-голубом небосводе, и ведьма опускает глаза, смотря на рассыпанные яблоки. Алый цвет их похож на оттенок глаз повелителя драконов и Очако вздрагивает от этой ассоциации. Кацуки будет в ярости, и кто знает, какой его будет ожидать путь домой на этот раз. Занесет ли его вновь судьба на порог ее маленького уютного дома…? И помнит ли он вообще о ней? Урарака осторожно приседает, а затем и вовсе становится на колени, собирая эти несчастные яблоки в свою корзинку. И когда можно всем этим покончить, она упираясь рукой в самое ближайшее к ней дерево, благо выбежать на самый центр она не успела, поднимается. Яблоки в корзинке блестят на солнце, словно издеваются. Очако легонько пинает корзинку ногой, так чтобы закрылась плетёная крышка, и в этот самый момент её пинают изнутри. Она прикладывает руки к заметно округлившемуся животу и толчок повторяется, слабый и едва ощутимый. Над хребтами поднимаются столпы серого дыма, а значит столица южан погрязла в огне. Урараке не стоит оставаться здесь, но и бежать в её положении опасно, да и кто возьмётся ей помогать? Если только не та самая подружка из деревни… Но обременять кого-то Очако не хочет. Она подхватывает корзинку и пересекает поляну, когда у самого входа в лес её останавливает голос. — Привет, — тембр низок и сух. Звучит со знакомой хрипотцой. Первой реагирует не Очако, а ребёнок внутри неё. Он толкается, словно заставляя свою мать повернуться к тому, кто находится за её спиной. Она выпускает корзинку из рук и вновь по лесной подстилке катятся алые яблоки. До обратной дороги ещё очень далеко, и Бакуго хотел лишь проведать её, узнать что всё хорошо и она живёт нормальной жизнью. Но едва она разворачивается к нему, Кацуки понимает, что теперь дорога домой станет главенствующей задачей во всем его существовании.