Неразменное песо

20 февраля 1999 Ньюарк, Грин-роад, 23:50

      - Ну, теперь дошло, что я серьезно, ты, зубоскал хренов? – заорал он, не сводя глаз со своей добычи. «Добыча» - огненно-рыжий парень, невысокий и щуплый, как подросток, -осталась безучастной. Даже не дернулся. Вот незадача – вырубился в самый нужный момент! Неженка треклятый. Он с ним даже не начал! Так, слегка проучил. Чтобы знал: его, поганца, сюда притащили не шутки шутить. И не разговоры разговаривать.       Болтовня, она для тех придурков, которые больше ничего не умеют. Пока ты треплешь языком, все надеются заговорить тебе зубы. Думают, что пронесет. А вот когда им от души двинешь по роже – уже другое дело. Тогда сразу доходит: не пронесет. Особенно если хорошенько добавить. Он бы и сейчас с удовольствием добавил: руки так и чесались. Но ведь снова начнешь, так уже не остановишься, а на кон слишком много поставлено. Если опять не выгорит, пиши пропало.       А время идет! И без толку.       Он чуть было не скосил глаза на часы - сколько хоть осталось до двенадцати? – но вовремя спохватился. Ну уж нет! Энди Гарсия не какая-то там убогая бестолочь, чтобы в третий раз наступить на те же грабли. Что, не вышло, гаденыш? Он торжествующе оглядел своего пленника, со знанием дела прикованного наручниками к стальной трубе. Труба эта тянулась вдоль всей короткой стены гаража, а приварил ее сюда еще предыдущий владелец дома. Неясно, за каким рожном. Лично ему чертова штука жутко мешала. Еще неделю назад он здорово приложился об нее башкой спьяну и клял эту хреновину на чем свет стоит. А вот надо же – в конце концов и она на что-то сгодилась.       Да, пленник был на месте. Но выглядел так, словно вот-вот скопытится. Твою же мать! Ведь старый хрыч божился, что этих тварей так просто не проймешь. А он-то, дурень, еще уши развесил. И что?! Сюда бы сейчас этого типа, насквозь провонявшего книжной пылью! С каким удовольствием он бы ему врезал… За что? Чтобы не заливал порядочным людям о том, в чем сам ни хрена не смыслит, вот за что!       Ни на кого нельзя положиться! Вокруг одни жадные ублюдки, норовящие обвести тебя вокруг пальца. И у тех двоих это даже получилось. Черт бы их побрал! Сначала пытаются ограбить тебя, а потом, когда поймаешь их с поличным, умудряются улизнуть прямо у тебя из-под носа! И ладно бы один раз, но дважды! Эти воспоминания стали последней каплей. Долго сдерживаемая ярость в мгновение ока в труху разметала хлипкие бастионы его самоконтроля. Да пошло оно все!!! Если этот паршивец не желает очнуться, он ему поможет!       - Эй, ты! - прорычал он, отвесив своему пленнику хорошую оплеуху. И еще одну. Не самый гуманный способ привести кого-то в чувство. Но зато действенный. – Я два раза повторять не буду! Это. Твой. Последний. Шанс. Понял, скотина?       Его пленник с трудом разлепил опухшие веки. На залитом кровью лице мрачно сверкнули глаза, в которых, невзирая ни на что, все еще тлела ехидная искорка. От последнего удара в голове шумело, а язык все еще отказывался произнести что-то осмысленнее простых междометий, не то он бы обязательно выдал что-то вроде: «От скотины слышу». Всегда найдутся те, кто даже в самые отчаянные моменты готовы скорчить судьбе рожу попротивнее. И просто не могут не щелкнуть зажигалкой. Даже когда сами находятся в сердце порохового склада.       - Если отдашь мне золото и снимешь заклятие – отпущу! Вали тогда на все четыре стороны!       Ага, как же, отпустишь. Тебе и без того светит парочка пожизненных за твои прежние подвиги. Ты, конечно, редкий недоумок и полный псих. Но не настолько, чтобы отпустить того, кто в два счета наведет полицию на твой след. Даже если я наизнанку вывернусь и отдам все, что у меня есть, и еще что-нибудь в придачу.       - Не отдашь – тебе конец!       Да неужели? Давай, давай! Ори громче, приятель! Подбрось дровишек в топку! Может, хоть тогда тебя разорвет от ярости? Туда тебе, мордовороту безмозглому, и дорога. Он бы наверняка придумал, как выбраться из этой переделки. Он же всегда выпутывался, ведь так? Если бы только… Какое уж тут «придумал», когда голова болит так, что, кажется, вот-вот расколется на части. Перед глазами все плыло, окружающие предметы то исчезали, то ни с того ни с сего прихотливо меняли очертания и формы.       Нависший над ним бугай с перекошенной от бешенства физиономией вдруг превратился в какое-то огромное полудемоническое уродливое существо, а гигантская тень, мечущаяся по стене полутемного гаража, довершила впечатление. Ни дать ни взять Балор… Такой, каким изобразил его неизвестный художник на том потрепанном старом плакате в «Трилистнике». Неужели он и правда был там нынешним вечером? Полутемный зал с закопченными балками, треск поленьев в камине, подначки, шуточки и насмешки друзей вперемешку с поздравлениями – сейчас все это казалось нереальными отголосками сна. А в реальности не осталось ничего, кроме боли, воплей и запаха крови.       Прости, Блэйтин, но, когда я сказал, что ты от меня так просто не избавишься, и даже если меня закуют в цепи и бросят в темницу, я все равно приду на нашу свадьбу, я слегка погорячился. Уйти отсюда на своих ногах, сохранив при себе все свои части тела, будет затруднительно. Разве что боги прямо сейчас расщедрятся на чудо. Но ты знаешь, что боги скуповаты на чудеса для тех, кто не принадлежит к числу их любимчиков.       В порядком осточертевшее ему соло из громового рева над самым ухом вплелась какая-то новая мелодия: казалось, что неподалеку изо всех сил колотят в здоровенный гулкий деревянный барабан. Но «Балору» этот звук отчего-то пришелся по вкусу: его звероподобная физиономия аж просветлела.       - Твою же мать! Сработало! – Глубоко посаженные маленькие глаза вперились в лицо пленника с неприкрытым злобным торжеством. – Вот ты и попался, гаденыш! Думаешь, я поверю и оглянусь? Черта с два! Видишь это?       В свете запыленной лампочки, чахоточно мерцавшей под потолком, тускло блеснула неширокая полоска цвета рыбьей чешуи. Нож.       Шум снаружи усилился. Раздался громкий треск, словно где-то в районе двери рухнуло приличных размеров дерево, и в гараж хлынул свет. Не дневной, а холодный электрический свет уличных фонарей. Но даже он сейчас казался ему слишком ярким. В дверном проеме мелькнул легкий тонкий силуэт, а следом еще один – выше и крупнее. Но «Балор» даже глазом не моргнул. Маячившее перед глазами лезвие переместилось ниже и теперь неприятно холодило горло.       - Я все про тебя знаю! И что обычное оружие на вас не действует, тоже знаю! И что глотку тебе можно перерезать только серебряным! А все-таки сейчас попробую! Сказать, зачем?       Да уж догадываюсь, дубина. Но все равно – валяй, говори! Сказать, зачем? Затем, что даже несколько лишних секунд для меня сейчас на вес этого самого золота, которое ты с меня требуешь. Вот уж правда, заставь дурака Богу молиться, так он и лоб расшибет. И ладно бы только себе. Почему вы не читаете умные книги? Серебряные пули – от нежити, а хорошая сталь – верная смерть и для людей, и для не-людей. Мог ли я еще утром представить, что так глупо и бездарно распрощаюсь с жизнью этой ночью?       - …А вот когда ты не сдохнешь, тогда поговорим про выкуп, понял? С удовольствием полюбовался бы на твою рожу, когда окажется, что про выкуп мы не поговорим, но…       Время вдруг куда-то исчезло. Секунды застыли, превратившись в вязкую патоку, через которую с трудом пробился чей-то властный окрик. За ним последовал оглушительный раскат грома. Наручники все так же впивались в запястья, но рука, с силой запрокинувшая его голову, вдруг разжалась. А нож у шеи, только что казавшийся прямо-таки потусторонне-холодным, с громким лязгом упал на пол. Еще одну вечность спустя отвратительная физиономия Балора тоже пропала. Теперь над ним склонялась женщина: рыжие волосы, голубые глаза, суровый и сосредоточенный, но вместе с тем полный сочувствия взгляд. О мать богов, прости меня за мой длинный язык и за то, что усомнился в тебе. Обещаю, что… что не буду таким поганцем, каким бываю всегда. Хотя бы следующие пять минут. Особенно, если с меня снимут эти треклятые наручники.       - Все будет в порядке, - успокаивающе сказала незнакомка. - Мы здесь, чтобы помочь вам.       - Я ваш должник, леди, - еле ворочая языком, пробормотал он. - Просите что…       Закончить фразу ему не удалось. Что-то звякнуло, путы на его руках ослабли, а мгновением позже заляпанный кровью пол вдруг со страшной силой рванулся ему навстречу. И наступила тьма.