***
Яркий солнечный свет проникает в комнату даже через наглухо закрытые жалюзи, и Рейгар подставляет лицо отчаяно ломящемуся в комнату свету, так приятно согревающему щеки. Грубо-отесанная поверхность стола будто все еще пахнет хвойным лесом - не забыла свою прошлую жизнь. Преданность, знакомая только лишь одним предметам мебели. Рейгар даже улыбается своим собственным мыслям, а после приходит к выводу, что за последние сутки улыбался больше, чем кажется за всю жизнь. Так вот что значит быть дома? Он вспоминает вчерашний вечер, острый соус на языке, секретный рецепт лорда Коннингтона, пряный аромат домашнего вина, купленного на местном рынке, с ноткой хулиганской смородины и диких душистых яблок. Вспоминает такой приятный и теплый в своей простоте разговор под мягким светом кухонных ламп. Вспоминает как звучит его собственный чуть сиплый смех, только проснувшийся, казалось бы, от затяжного, тяжелого сна, стоило вновь стать свидетелем бесконечных споров отца и сына. Может быть, потому Джон казался всем таким по-отцовски заботливым? Ему было у кого научиться, в отличие от вечно занятого отца Эртура, решившего оставить свою семью отца Майлса, несерьезного отца Ричарда и собственного рейгарова отца, сами мысли о котором пропитаны болью. За своими рассуждениями он даже не сразу замечает появившегося на залитой приглушенным светом кухне самого хозяина дома. -Я и забыл, что ты у нас ранняя пташка, - оповещает он о своем прибытии, заставляя Рейгара обернуться в легком испуге. Джон еще мокрый после душа, завернутый в один только махровый халат, выглядит ужасно по-домашнему, отчего даже становиться чуточку неудобно, будто сам Рейгар - вор, пробравшийся в чужую жизнь, бессовестно подглядывающий. -Тебе заварить чаю? - спрашивает он, хотя уже направляется к плите, чтобы зажечь конфорку. -Спасибо, - отвечает Рейгар, внимательно наблюдая за тем, как Джон гремит посудой, открывая шкафчики и ящички один за другим. Чужая жизнь всегда кажется такой пугающе незнакомой. Рейгар всегда знал, что нормальные люди могут жить вот так вот спокойно, без церемониальных принятий пищи, просто зайти на кухню и поставить чайник, а не просить об этом человека, который зарабатывает на то, чтобы вести вот такую же спокойную жизнь нормальных людей. Но Рейгар и не знал, что семья Джона одна из таких. Он и не знал, что кто-то из Харренхолла мог бы вот так вот жить. -Во сколько ты проснулся? - между тем интересуется Джон. -В семь. -Боги! - восклицает он, оборачиваясь, а после бросает взгляд на настенные часы, - Сейчас уже девять, - он подходит ближе и садится напротив, доверительно наклоняясь вперед, - И ты, что же, прождал тут целых два часа? -Вроде того. -И, дай угадаю, ничего не поел? Рейгар даже как-то стыдливо опустил голову, чувствуя легкую вину за то, что снова заставил за себя волноваться. -Вот я дурак! Это же ты, стоило догадаться, - он закрыл лицо ладонями на секунду, а после быстро убрал, впиваясь внимательным взглядом в Рейгара, - Послушай, когда я говорю, чувствуй себя как дома, это значит именно то, что я сказал. Если ты хочешь пить, то просто пей, хочешь есть - бери из холодильника все, что хочешь. Это очень важно, Рей, мы же друзья? - словно маленькому ребенку. -Друзья. -Представь себя на моем месте, будь я у тебя в гостях, ты же не хотел бы, чтобы я чувствовал себя неудобно или стесненно, так ведь? Он только кивает в ответ. -Вот и со мной также. Не обижай меня, ладно? Снова кивок. -Обещаешь? -Обещаю. Пронзительная трель чайника разрезала воздух, прочертив дымовую завесу. -А вот и чай подоспел? У нас тут всякие разные есть, так что, выбирай, не стесняйся. Ты обещал, помнишь?***
Рейгару часто приходилось удивляться поведению героев книг, глубоко в душе он постоянно ругал их или даже осуждал, чувствуя как чужой жгучий стыд заставляет сердце болезненно сжаться, а что в итоге? Повел себя как типичный герой романов, стремясь скрыться в одиноком домике у моря, сбежав от проблем, не желая их решать, прямо как те самые герои, которых он раз за разом осуждал. Поднимается легкий ветер, стремится волосами рейгаровыми поиграть, взметая их вверх. И Рейгар руки поднимает, чтобы их собрать, завязав в незамысловатый узел, но слышит поспешное: -Не надо. Удивленный просьбой, Рейгар оборачивается и видит пробирающегося к нему по острому камню пляжа Джона с корзинкой наперевес. -Легкие закуски от шеф-повара Коннингтона-младшего, - улыбается он, - Я конечно не мой отец, но сообразить пару бутербродов еще могу. О, - он будто только сейчас вспоминает, - И у меня тут чай с жасмином, - а после показывает металическое горлышко термоса, выглядывающего из корзинки. Джон расстилает плед поверх камней и ставит корзинку по центру, являя принесенные дары. Два сендвича, запакованные в пищевую пленку, термос, и сухое печенье в форме елочек. -У нас только такие формы, - оправдывается Джон, будто бы прочитав его мысли. Он всегда так умел? Они сидят некоторое время молча, просто жуя свои бутерброды. Каждый новый порыв ветра взметает его волосы вверх, но Рейгар стоически терпит, убирая их с лица снова и снова. -Тебе просто нужно повернуться в другую сторону, тогда ветер будет дуть в лицо, а не в затылок, - советует он. -Но я бы хотел смотреть на море. -В нем нет ничего особенного. Это просто море. Вот вид сверху, это другое, раньше мы с отцом обожали забираться на маяк и смотреть на леса и утесы, вот там наверху совсем другое чувство, свобода. Чувство свободы. -Хотел бы я почувствовать себя свободным. -А что тебе мешает? В следующую секунду они уже карабкаются по издающий страшные звуки металлической лестнице наверх, и Джон на ходу объясняет: -Отец не разрешает соваться на маяк одному. Но я и не один, - он, вероятно, ухмыляется или подмигивает, но Рейгар не может этого видеть, продолжая свое восхождение. -А кто смотритель? -А? - переспрашивает Джон. -Кто смотритель? - чуть громче повторяет Рейгар. -Никто. Это заброшенный маяк. У Штормового Предела очень яркий маяк, так что в этом нет необходимости, - Джон стучит ногой по металическому перекрытию. Рейгар осматривается вокруг, пальцами сжав выбеленные перилла, вид, и правда невероятный, с одной стороны леса, поля и утесы, с другой - бескрайнее море. Граница миров. Он набирает полную грудь воздуха, пытаясь словно всосать это чувство внутрь легких и оставить там навсегда. Чувство свободы. Джон был прав. -Ты прав. Здесь невероятно, - он оборачивается в сторону друга. Джон выглядит словно застывшим, немигающим взглядом глядит на Рейгара, и кажется, даже не дышит, - Джон? -Извини, я задумался, - выходит он из оцепенения. Более сильный, чем был на пляже, порыв ветра взметает волосы Рейгар ввысь, но теперь это его уже даже не раздражает, он начинает наслаждаться этим. Прямо сейчас почему-то очень хочется жить, и под жить он подразумевает бежать, чувствуя ветер в волосах, барахтаться в воде, чувствуя как она тебя несет, просто лететь. Он начинает исцеляться.***
Я встречу тебя на границе, Чтобы разрушить чары, Там, где два мира сталкиваются. Да, мы бунтуем. И мы бежим, и бежим, И бежим, бежим, И бежим, бежим, И мы бежим, Пока не прорвемся. Встречу ли я тебя снова, Если буду под кайфом? -Ты впервые взял гитару с Весеннего бала, - замечает Джон, а Рейгар это словно обжигает, - Хотя раньше играл почти каждый день. Тебе уже лучше, - улыбается он, - Я рад. Рейгар откладывает гитару, перекатывая под незащищенной ступней круглый камешек туда-сюда, туда-сюда. -Я не знаю, что произошло, Рей. И мне не нужно знать, если ты этого не хочешь. Я просто хочу, чтобы ты знал, что чтобы не случилось, я всегда рядом. Ладно? - заглядывает в лицо, нежно касаясь ладонью кожи на щеке, - Я рад, что ты здесь. -Я тоже, - просто отвечает Рейгар, - Спасибо за то, что позвал. Честно, мне было нужно, чтобы кто-то меня позвал. -Я знаю, - замечает он, - Я знаю тебя, лучше тебя самого, - усмехается Джон. Рейгар не знает, что на это стоит ответить, а поэтому молчит. А Джон и не требует ответа. -Нам пора, холодает, - отстраненно замечает он, поднимаясь с пледа. Пол скрипит, как только они входят через заднюю дверь на кухню. Джон включает свет и ставит чайник. А Рейгар просто топчется рядом, не зная, чем помочь и что сделать. -Чего стоишь? Садись, - а после протягивает не пойми откуда взявшееся полотенце. Нетерпеливо ждет, пока чайник вскипит, а потом резко взмахивает рукой и приговаривает себе под нос: -А чего это я? - лезет в один из шкафчиков, доставая столовое вино и два бокала. Золотисто-зеленая жидкость лижет стеклянные стенки, а после успокаивается как морская гладь вечером, когда ветер стихает. Джон за ножку толкает бокал к Рейгару, а после предлагает тост: -За свободу! -За свободу, - эхом звучит его собственный голос.***
Я наполняю мои легкие воздухом каждую ночь. Ждать не долго. Если я все делаю правильно, Могу ли я мечтать о нашем с тобой побеге? И мы бежим, и бежим, И бежим, бежим, И бежим, бежим, И мы бежим, Пока не прорвемся. Встречу ли я тебя снова, Если буду под кайфом? Бежать для Рейгара вошло в привычку. Что бы ни случилось - бежать. Неизменно, переставляя не желающие двигаться ноги, чувствовать пустыню во рту. Бежать, вытирая слезы в уголках глаз. Бежать, желая лечь посреди пути и умереть. Его пальцы вспотели, из-за чего на билете теперь красуются уродливые вмятины. Поезд скоро прибудет и унесет с собой зеленой кашей за окном, шумом километровых лент рельсов. -Подожди! - в запотевшем зеркале можно было бы увидеть его отражение, - Рейгар! -Я не тот, за кого ты меня принимаешь! - срывается на крик и он сам, будто перебивая не один голос, а их множество. Он стремительным шагом выходит в коридор, спеша к своей спальне. Дверь позади него гремит, ударяясь о стену. -Просто мне показалось, что слова песни были… выбраны не случайно, - заканчивает он. «Так и есть», - про себя думает Рейгар, почти достигая комнаты. Но Джон в очередной раз так просто читает его мысли. -Чем моя любовь, хуже ее? - последнее, что он слышит, прежде чем скрывается, в очередной раз, поступив как герой какого-нибудь романа. Джон ничего не говорит, Рейгар успевает быстрее. Такси еще до рассвета. Словно сбежавший любовник, ни записки, ни поцелуя в щеку. Сравнение кажется неуместным, но на самом деле очень точное и неожиданно едкое. Словно насмешка над самим собой. Он ловит себя в отражении зеркальной поверхности на центральном вокзале уже в Королевской Гавани. Потерянный и жалкий, ни следа от аристократичного вида. Если бы кто его увидел, наверняка бы подумал, что он какой-нибудь торчок, играющий в неуспешной группе, чем еще объяснить единственную гитару на плече и безобразные волосы, которые даже подвязать нечем. Волосы. Очередное такси. Водитель глядит на небо с подозрением, когда Рейгар называет адрес. И это не удивительно. Когда они уже на подъезде к частному сектору, Рейгар запоздало думает, что, наверное, не следовало так резко срываться, а сесть и подумать, что ему делать. Есть ли смысл соваться туда, чего изначально избегал как огня. Надо было отправляться на Драконий Камень, спрятаться в апартаментах или грудой усталых костей свалится на пороге у бабушки. Место, где ему всегда рады. Но он здесь, в Королевской Гавани, и бежать уже некуда, словно сам себя загнал в ловушку.***
Он просит водителя остановиться примерно метров за двести до собственного дома, последнее, что ему нужно, чтобы в нем узнали сына губернатора. На улице, слава Богам, никого, и он надвинув капюшон посильнее, быстро преодолевает нужное расстояние до особняка. Проскальзывает через калитку для персонала, а после так же через кухню, где и сталкивается с Бейлоном. -Милорд? - изумляется дворецкий, а после хочет сказать что-то еще. Но Рейгар успевает быстрее: -Здравствуй, Бейлон, - вежливо приветствует он, - Прошу тебя, пусть меня не беспокоят до ужина, я не очень хорошо себя чувствую с дороги, хочу отдохнуть, - а после спешит к лестнице, так словно все в порядке, и не было этого странного появления и еще более странного внешнего вида. Горячая вода сначала обжигает, а после принимает в такие нужные теплые объятия. Сквозь искривляющую вид водную гладь он смотрит на уродливый синяк, расплывшийся на животе, как гигантская чернильная капля. Секунда, и глаза закрываются, чтобы не видеть этого, а тело само по себе соскальзывает вниз, отдаваясь воде. И сама реальность, кажется, искривляется. Рейгар чувствовал теплую кровь, стекающую по лицу. И лучше бы это снова была Лианна, как когда-то давно. А не ее брат. -Я же говорил тебе не лезть к Лианне! - удар под дых. -Теперь просто подпорченным личиком не отделаешься, я тебя убью, сукин ты сын! - Рейгар чувствует как из легких выбивает весь воздух, так что он тут же заходится в сиплом кашле. Брандон бьет ногой в живот, а потом еще раз, и еще, неосознанно заставляя Рейгара принять позу эмбриона, чтобы защитить внутренние органы. -Так понятнее? - новый удар. А перед глазами Рейгара светлая дверь, за которой только что скрылся отец, тащивший за волосы рыдающую мать. Последнее, что он видел, перед тем, как дверь закрылась сгорбившуюся мать на коленях перед зверем, вытащившим ремень из шлевок, и наматывающий его на руку. А после только глухие удары, стоны и крики: -Значит только так ты понимаешь? - приглушенный вскрик, - Обязательно нужно сделать больно, чтобы ты поняла? По-хорошему никак? Ну, что, так понятнее? - протяжное рыдание за стеной. И он, колотящий в дверь. -Мама! Мама! Сможет ли это хоть на один процент стать его искуплением? -Больше никогда не подходи к Лианне, - мелкая грязь на подошве чужого ботинка колет нежную кожу щеки, - Ты меня понял? - нажимает сильнее и сильнее, вдавливая другой щекой в землю, а после резко отпускает. -Уебок! Смачный плевок приземляется совсем недалёко от рейгарова лица. Он резко распахивает глаза, судорожно нащупывая стенки ванной, и выныривает. Судорожно дыша, проходится по лицу ладонями, и тут же морщиться. Все еще больно.***
Пощечина вышла совсем слабой. Но Рейгар скорее инстинктивно, но все же прижал свою ладонь к щеке. Она не обвиняет, не кричит, не набрасывается с вопросами «почему?». -Я так боялась, что ты станешь похож на него, - и в этой фразе содержится гораздо больше, чем могло бы быть в этих обвинениях, криках и вопросах «почему?». А ему тут же хочется опустить на колени и бесконечно просить прощения. И вдруг совершенно отчетливо Рейгар видит в свой матери Элию. Как он мог быть настолько слеп. Его трясет так сильно, что рука с ножницами в ней почти его не слушается. Стоило бы вогнать себе их лезвие в запястье да поглубже, так чтобы темно-алая кровь брызнула на лицо, мрамор столешницы, зеркало, и холодную плитку ванной комнаты, окрасив белый в красный. Но так вышло, что он слишком слаб для этого. А может и наоборот, силен. Относительность реальности в действии. Слаб ли он, потому что не может покончить со всем? Или силен, потому что смерть слишком легкий вариант для него? Серебристая с золотым прядь падает в раковину. А затем еще одна и еще. Когда он поднимает голову, чтобы взглянуть на себя в зеркало перед ним бледное лицо чужака с торчащими в разные стороны волосами разной длины. Щеки мокрые от слез, дрожащие губы. И смотреть на собственное отражение так мерзко до зудящих костяшек пальцев, которыми хочется разбить это зеркало, выбрать осколок поострее и вонзить в собственную шею. Светлые пряди черепками лежат в раковине, чуть поблескивая в холодном свете прожекторного светильника над головой. Словно кости когда-то величественного змея, внушавшего ужас одним своим видом, теперь лишь былая слава. Ножницы с жалобным звяканьем ударяются о мрамор. -Твои волосы, - в шоке произносит она, прижимая руку ко рту. -Зачем? - говорит она, пропуская неровно подстриженные пряди между пальцев. Это моя жертва тебе. Мое искупление. -Отцу понравится. Она какое-то время всматривается в его лицо, продолжая гладить по волосам, а потом говорит: -Нужно будет записать тебя к парикмахеру. Я займусь этим, - мягко улыбается. Жертву принимает.